Постоянный страх перед очередным изнасилованием выматывал нервы не хуже бормочущей Софии. Стресс — бич двадцать первого века, хлестал Джулию изо дня в день и заставлял вздрагивать от каждого шороха. Она пыталась написать что-либо про короля, но каждый раз он забраковывал её текст.

Ему не нравилось, что она писала о Билле, как о добром человеке, не нравилось, что она писала, как о злом. Не нравилось, что она делала его справедливым или подлецом. Он едва не разнес ноутбук в дребезги, когда прочитала, что король милосерден. Недовольно прорычал, когда услышал, что Джулия назвала его свирепым.

Порой, миссис Холахан даже завидовала Софии — её он просто трахал и не требовал никаких творческих изысканий.

От отчаяния Джулия начала писать новую историю. Для себя. Также, как начала писать, когда счета за дом, газ, электричество ввергали её в пучину ненависти к себе, к малозарабатывающему мужу, к правительству, которое своими бюрократическими преградами не давало домохозяйкам никакой подработки, кроме официанток и посудомоек.

В то время она начала писать о любви. Писала неумело, через раз ошибалась, злилась на себя, но продолжала. Книги по писательскому мастерству помогали в какой-то мере, однако, больше всего помогали другие книги — те самые, которые продавались с первых полок, сверкали глянцевыми обложками и расходились многомиллионными тиражами.

На этих обложках мускулистые молодые люди страстно обнимали прекрасных женщин, а те заглядывали в глаза с такой собачьей преданностью, что Джулии хотелось просто взять и встряхнуть их. Хотелось крикнуть: «Женщины! Вы же равноправные партнеры! Зачем вы готовы бежать за мускулистым мудаком на край света? Ведь в конце книги он вас добьется, а дальше что? А дальше он может разориться, сломаться и лежать на диване в заляпанных кетчупом трусах, со свешивающимся на плед пузом. Вы ради этого готовы бросить всё?»

Вот тогда-то разозлившись на всю женскую половину человечества, она и написала свой первый роман о любви насильника к жертве и об ответном чувстве… Интернет дает возможность любому человеку вынести свое творчество на суд людей. С Амазона её заметили, посыпались предложения о сотрудничестве, но лучше всех расстаралась Мадлена Уотскотт. С ней-то миссис Холахан и заключила контракт.

Книги Джулии поднялись на верхушки рейтингов. Скандалы вокруг них разгорались, как угли в кузнице под напором воздуха.

Скандалы всегда привлекают внимание, потому то книги Джулии начали разлетаться быстрее, чем горячие пирожки на Крайнем Севере. Гонорары посыпались золотым дождем, и она уже не считала — сколько завтра ей нужно будет заплатить за дом, за газ и за электричество. Два предложения экранизации оказались отвергнутыми Мадленой, она пояснила, что суммы за сценарий просто смехотворны.

О том, что Джулия сама может попасть под роли своих жертв, она не думала. Она всего лишь писала развлекательную литературу.

Сейчас же она начала писать сказку о похищенной принцессе, которая сопротивляется похитителю и строит козни в ответ. Сквозь темноту и беспросветность последующей жизни Джулия старалась светить фонариком юмора. Юмор выходил печальным, но это был единственный выход эмоциям, которые накатывали с каждым посещением короля. Тревога росла по мере того, как он всё чаще и чаще останавливал на ней взгляд, когда велел заткнуться и написать его как надо. Как надо? Он не говорил…

София же становилась всё более безрадостной. Она не хотела вставать по утрам, застывала в одной позе на кровати, и Джулии приходилось вглядываться в колебания одеяла, чтобы удостовериться в том, что она дышит. Лишь по вечерам появлялась некоторая активность, когда король приносил еду, и соседка вставала за своей порцией. Тогда можно было с ней поговорить, в такие минуты наступало временное просветление сознания.

— Скажи, София, а как тебя похитили? — спросила Джулия, когда в очередной раз соседка возвращалась от стола с прихваченной едой в руках.

София забралась под одеяло и расположила перед собой хлеб, куски бекона, яйца и сыр. Получилась иллюзия упавшей корзинки на пикнике, когда продукты валятся в траву, а муравьи с жадностью набрасываются на «манну небесную». Сейчас муравьев не было, но София всё равно осматривала каждый кусок прежде, чем положить в рот.

— Я не София, а королева, — проговорила женщина, когда прожевала хлеб. — Я сидела дома и писала очередной роман. Ты знаешь, я всегда пишу голая. Да-да, как ты сейчас пишешь, только даже без одеяла. Это очень удобно, чтобы описать какую-нибудь сцену. Трогаешь себя везде, описываешь ощущения. Ты тоже так делаешь?

— Я так не делаю, — ответила Джулия. — Это лишь мои фантазии, но если муж придет, то ему порой доставалось. Брала его подопытным кроликом.

— А у меня нет мужа, — вздохнула София. — Зато у меня был Джимми. Он был на батарейках и такой милый… И тогда, когда я познакомилась с королем, то описывала сцену и игралась с Джимми. Я немного испугалась, когда рука короля начала ласкать мою грудь. Я даже начала кричать… Я ещё не понимала тогда, что король ласковый и очень хороший. Я была такой дурой…

София отправила в рот очередной кусок хлеба вместе с сыром, предварительно осмотрев их. Она хихикнула и чуть не подавилась. Потом почесала подмышкой и снова хихикнула. Джулия терпеливо ждала.

— А потом мне стало так хорошо, что я потеряла сознание. Я очнулась уже здесь. Сначала я тоже писала королю, а потом ему не понравилось, и он запретил мне даже прикасаться к ноутбуку. Запретил писать. А для меня это было наркотиком, я каждый день хотела выплескивать мысли на экран. Это была моя-а-а-а пре-е-е-елесть, — голосом Горлума из «Властелина колец» закончила София.

Джулия тоже сделала себе сэндвич. Ей хотелось поговорить, а у Софии как раз наступила пора более-менее внятной речи и проблеск сознания.

— Скажи, а ты сама решила писать про любовные отношения с привкусом Стокгольмского синдрома? Или у тебя что-то не заладилось в жизни, и ты захотела таким образом перенести страдания на бумагу?

— Сама? Да ты оглянись вокруг, королева. То есть, я хотела сказать не сейчас, а вообще. В нашем мире стало столько деловых женщин, которые принимают судьбоносные решения, с легкостью выполняют любую мужскую работу, даже становятся канцлерами и руководят королевствами… А женщинам так хочется побыть обычной, женственной, любимой. Которая не принимает никакой ответственности и делает то, что скажет мужчина, который ей нравится. А уж если она ещё и изменит этого мужчину в лучшую сторону, то книга будет продаваться на отлично. И пусть мужчина насилует её, она убедит себя, что это всего лишь вынужденная грубость — результат стресса на работе. Зато потом она ощутит комфорт и ласку. Услышит, что он её любит. Ради этого стоит потерпеть, правда? — София улыбнулась.

— Я не знаю, как тебе, но меня прямо воротит от короля. Когда он сует свой разбухший член в меня, то я едва не разрываюсь на части. Какое тут может быть оправдание? А когда требует оральных ласк, то меня тошнит. Может, поэтому он и кормит нас по вечерам или после траха?

София нахмурилась.

— Мне нравится, как король берет меня. Он такой ласковый на самом деле. Я даже получаю удовольствие. Иногда он бывает очень вынослив и тогда я не выдерживаю. Но он не хочет меня обидеть, он и в самом деле думает, что всё написанное в моих романах нравится испытывать женщинам. Он очень хороший, но доверчивый. И любит читать. И любит дарить черничный пирог. Очень любит…

Джулия наблюдала, как София снова почесалась, потом опять. Уж не вши ли у неё завелись? Этого ещё только не хватало. Джулия поморщилась. Надо будет у короля попросить сводить их в нормальный душ, а ещё лучше — в ванную. А самое хорошее — вообще свалить из этого кошмара. Джулия усмехнулась своим мыслям. Вряд ли получится, но руки опускать нельзя. Надо ждать нужного момента, ждать и верить, что он наступит.

София снова забормотала что-то о черничном пироге. Она набила рот едой и слова выходили невнятными. Потом и вовсе укрылась с головой в «домике» и уже там начала бубнить.