Иван не стал в очередной раз вставать в стойку. Было совершенно ясно: девушка — хорошая спортсменка. А его в армии натаскивали не на спорт. Отлупить обычным способом он бы её смог, но зачем? Она с ним играла. Опять же: зачем?

Иван лежал, а из глаз неожиданно потекли предательские слёзы. Большой, сильный, волевой, уверенный в себе мужчина, лежал и плакал. Иван и сам толком не понимал причины своего состояния. В голове мелькал калейдоскоп мыслей: вопрос смысла жизни, расстрелянные дети деревни наркобарона, фактически, брошенные родители, пустая развратная жизнь в Лос-Анджелесе, придурошная армейская муштра, нелепый провал и ещё более нелепая отсидка. Зачем жил? Чего добился?

— Ваня, не плачь, не надо. Слышишь? Я больше не буду тебя обижать.

Слёзы потекли ручьем. Она, дурочка, думает, что это из-за неё. Её глупая провокационная игра послужила спусковым крючком. Только и всего. Ивана бесило бессилие. Можно бороться с осязаемым врагом. Иван не считал себя слабым или неудачливым. Но боги, управляющие судьбами, определили ему никчёмное существование. Как можно бороться с богами?

— Ваня, Ванечка, не плачь, я больше не буду.

Девушка гладила по голове мужчину, размазывала слёзы по щекам, но взамен текли другие. Тоня не заметила, как и сама стала плакать.

— Извини, Ваня, это была злая шутка. Меня Лиза подговорила: «Обломай его, пусть не задаётся, будет нормальным человеком, а не роботом бездушным». Вот я и согласилась тебя унизить. Прости меня, Вань, не плачь.

До Ивана смысл слов доходил своеобразно: он всё понимал какой-то обычной частью ума. Но, в то же самое время, в нём включились скрытые резервы, дополнительные мощности: какая-то глубокая, стратегическая часть ума совершенно чётко осознавала: эти признания девушки важны лишь тактически, а именно сейчас он должен сделать какой-то выбор, понять что-то очень важное. Эти параллельные процессы работали в его мозгу, боролись за ресурсы. Стратегический центр досчитал свою задачу, выдал результат и отключился, оставив своего хозяина разбираться самого, без сверхразума. «Выводы просты и бесспорны: я нарушил морально-этические законы, нормы, которые прививали родители с детства. Бросил родителей, пусть и обещал вернуться. Ха, могу ли я выполнить своё обещание? А? Находясь в русской зоне? Вёл беспутный образ жизни, вручил свою, нет, не так, не свою, а жизнь, подаренную родителями, бездушной системе. Выполнял приказы, задавливая свою совесть, убивал мирных людей. Соблазнился деньгами: пошёл убивать свой народ. Да-да, свой русский народ! Пускай, мои предки очень давно переселились из России, пускай, частично, их кровь перемешалась с другой, нерусской. Но важно то, что я сам знаю: я — русский. И пошёл на операцию. Добровольно. Каким глупым и мелочным теперь кажется торг с хитрожопым майором. Во! Вот лишнее доказательство: мыслю русскими словами! Никаких тебе «смарт» или других политкорректных английских слов. Именно: хитрожопый! Дальше: как полный мудак, стоял бревном, не защитил девушку от хулиганов. Где твоя совесть, Иван? Во! Опять! Я себя считаю Иваном Чёрным, а не Джоном Черни, хотя Ивану от роду — три года, а Джон прожил тридцать!»

Иван с удивлением и радостью обнаружил, что уже несколько минут голова девушки лежит на его плече, её слёзы залили ему половину груди, намочили курчавые волосёнки, он её нежно гладит по чудесно пахнущей головке и, и это самое важное, он уже сколько-то минут непроизвольно говорит вслух!! И что ещё более непонятно: Ивану это совершенно безразлично.

— Зря ты со мной связалась: я — неудачник и предатель. Недавно ходил к куму, сознался, что я — американский диверсант. И что ты думаешь? И тут неудача: меня высмеяли, не поверили, отправили на картошку.

— Ха-ха. Я знаю этот анекдот. У нас в институте подобный рассказывали. А какую диверсию ты сделал?

— Опять облом: никакую. Залетел на зону по дурочке. Должен был Диктатора убить. Нас было много. Помнишь, года три назад было покушение?

— Они все мертвы, а ты жив, тёплый, лежишь с девушкой в постели. Какой же ты — неудачник?

— На полу, а не в постели. И девушка надо мной издевалась, унижала и совсем не собиралась меня любить.

— Во-первых, я уже извинилась. Во-вторых, ты и сам с девушками себя вёл, как скотина.

— Тут ты права, транслировал опыт американского развратного мегаполиса на нашу зону. А для зэка этот дом — единственная отдушина, лекарство от депрессии и отчаянья. Я — сильный, мне это было не нужно. Ну, я так думал. Поэтому остальных недопонимал. Прости и ты меня, Тоня, за всех ваших русских баб прости.

— Почему «ваших»? Ты сказал, что потомок переселенцев. Тогда — «наших».

Тоня лежала сверху на Иване, перебирала его черты лица пальцами, и кое-что заметила.

— Ой, Ваня не подумай ничего обидного, но миловаться как с другими — ты со мной не сможешь.

Иван сам не заметил, как возбудился. «Это ж надо!? Но что там Тоня сказала? Не смогу? У неё какое-то страшное уродство? Перенесла операцию?! Чёрт!!»

— Ты не подумай, что я динаму кручу. Я тебя хочу. Но есть одно но: я — девушка.

— Не понял. Понятно, что не мужик. И что?

— Нет, девушка. Девушка, не женщина. У меня ещё не было мужчин.

— Да?!. Почему?

— Дура была, ума набиралась. Почти, как ты. Я сюда загремела за превышение самообороны. А реально было ещё хуже. Парень ко мне действительно подходил знакомиться, но не грубил, не был навязчивым. Я за что-то была зла, уже даже не помню: за что. Следствие, суд вышибли память тех дней. Я даже лицо парня не могу вспомнить. Помню только хруст костей его локтя. Бр-р-р! А мне просто хотелось использовать в жизни навыки, которые я получала несколько лет. Нашёлся повод, сорвала злость. Шиза и хулиганство. Парня, скорее всего, тоже посадили за хулиганку. А я никому не призналась. Поэтому я и не исправлялась, хотя прекрасно знаю принципы работы рейтинговой системы и что от меня требовалось на зоне. У меня всего-то несчастные двести штрафных очков! Видишь, как мы похожи?

— Хм. Очень. Как негр на точку. Я детей пару десятков убил. В Африке, Колумбии, Никарагуа. Взрослых — даже не скажу сколько. А ты руку сломала. И так далее.

— Ты меня не хочешь?

— Вот те — здрасьте? Это ваша женская логика? Причём тут это? Я просто уточнил: мы — не сильно похожи. Но красивей тебя, я не видел девушек. Даже в Голливуде. А уж, ты мне поверь: там собрано много красавиц. Только они сделанные, ненастоящие.

Замигала жёлтая лампа и полилась нежная соловьиная трель. Мужчина и девушка одновременно подорвались к телефону и стукнулись лбами. Рассмеялись.

— Софья Абрамовна, я хочу продлить.

— Нет, это я хочу теперь продлить.

— А у вас, Иван Васильевич, не хватает очков на Тоню. У вас только сорок девять.

— Тогда — пополам. Я знаю: так можно.

— Я согласна.

— Принято.

Больше они не тратили время на разговоры. Одно письмо не более десяти страниц, или пять минут разговора по телефону, стоят всего четверть очка — можно будет потом пообщаться. А сейчас оба хотели закрепить то сближение, которое почувствовали, чем-то материальным. Ничего лучшего ещё человечество не придумало.

На этот раз Иван ни капли не походил на «Тройного экспресса». Он был нежен, медленно ласкал Тоню, довёл до оргазма пару раз ласками, а уж потом, на третий, на самом пике, он вошёл в девушку. На волне блаженства лёгкую боль Тоня даже не заметила.

— Тоня, а почему у тебя так много очков призовых скопилось?

— Я ж тебе говорила: самоедством занималась. Не гасила ими штрафные. Всё, как в учебнике по рейтинговой системе: за норму в день начисляют одно призовое, за превышение на десять процентов — 1.1 очка. И так далее. Ещё дополнительные очки начисляют: за вектор исправления, который зависит от того, за что ты сел; за повышение полезности бригаде, роте, народу; за рост личности. Обычный зэка может тупо выполнять каждый день норму, гасить одно штрафное очко одним призовым и тогда его штрафные очки будут точно равны дням отсидки. Как в старых зонах. Я не гасила штрафные призовыми: имею право. У меня чуть больше пятисот призовых на мои несчастные двести штрафных. Могу выйти отсюда хоть завтра.