— Все, кто приписан к Носителю, — продолжил Орел, — должны немедленно приступить к сборам и завершить их еще до обеда. Но те, кто определен в Узел, в случае нежелания могут изменить место своего назначения. Сегодня, после того как все приписанные к Носителю перейдут на свой корабль, я жду в кафетерии тех, кто хочет вместо Узла отправиться на Носитель… Если у кого-нибудь из вас есть вопросы, весь следующий час я буду находиться за большим столом в нише главного коридора…

— И что сказал тебе Орел? — спросил Макс у Николь.

— То же, что и двадцати другим людям, пришедшим к нему с тем же вопросом. Для тех, кто назначен на Носитель, никакого пересмотра не будет. Могут решать лишь те, кто приписан к Узлу.

— Это было, когда Наи… э, сорвалась? — спросила Эпонина.

— Да, — ответила Николь. — Но до этого она держалась прекрасно. Когда Наи пришла к нам после того, как были объявлены списки, я нашла ее удивительно спокойной… Она явно успела убедить себя, что назначение Галилея — какая-то канцелярская ошибка.

— Я вполне могу понять, что она чувствовала, — проговорила Эпонина. — Признаюсь, сердце мое дрогнуло, пока я не убедилась, что все мы приписаны к Узлу.

— Держу пари, распределением расстроена не только Наи, — Макс встал и начал шагать по комнате. — Только представь себе, что бы мы делали, если бы Мариус был приписан к Носителю.

— Ну, это понятно, — быстро ответила Эпонина. — Мы бы тогда перевелись к сыну.

— Ага, — произнес Макс, чуточку помедлив. — Наверное, ты права.

— Этот вопрос Патрик и Наи сейчас обсуждают в соседней комнате, — сказала Николь. — Они попросили молодежь выйти, чтобы можно было переговорить с глазу на глаз.

— Ты считаешь, что Наи сумеет так скоро справиться с дополнительным стрессом после этого… инцидента? — спросила Эпонина.

— У нее нет никакого выбора, — ответил Макс. — Есть только пара часов на решение.

— Двадцать минут назад она показалась мне вполне спокойной, — промолвила Николь. — Легкого успокоительного хватило… Патрик и Кеплер были с ней очень ласковы… Я думаю, что этой выходкой Наи больше всего перепугала себя.

— Итак, она действительно набросилась на Орла? — поинтересовалась Эпонина у Николь.

— Нет… один из кирпичеголовых схватил ее, как только она закричала. Но она утратила контроль над собой и могла сделать все что угодно.

— Черт, — проговорил Макс, — если бы мне в Изумрудном городе сказали, что Наи способна кинуться на кого-нибудь, я бы ответил каждому…

— Да, — перебила его Николь, — только тот, у кого были дети, способен понять те могучие чувства, которые испытывает мать к своему чаду. Наи страдала не первый месяц… я не оправдываю ее реакцию, но, конечно же, понимаю…

Николь умолкла. В дверь вновь постучали, несколько мгновений спустя в комнату вошел Патрик, не скрывавший волнения.

— Мама, мне нужно с тобой поговорить.

— Мы с Эп можем выйти в коридор, — сказал Макс, — если хотите…

— Спасибо, Макс… Я действительно буду очень обязан тебе за это, — озабоченно проговорил Патрик. Николь еще не видела сына таким расстроенным.

— Не знаю, что делать, — промолвил Патрик, оставшись вдвоем с Николь. — Все произошло так внезапно… Мне кажется, что Наи ведет себя совершенно неразумно, но я не могу… — голос его угас. — Мама, она хочет, чтобы все мы переписались на Носитель. Все до единого. Ты, я, Кеплер, Мария. Макс… Все мы… Она утверждает, что в противном случае Галилею будет там одиноко.

Николь поглядела на сына, на глаза его наворачивались слезы. «У него не хватает жизненного опыта, чтобы справиться с подобным кризисам, — торопливо подумала она. — Он ведь бодрствует чуть более десяти лет всей своей жизни».

— А что сейчас делает Наи? — негромко спросила Николь.

— Медитирует, — ответил Патрик. — Она говорит, что таким образом обретет душевный покой… и силы…

— И ты должен уговорить всех нас?

— Да, наверное… Но, мама, Наи даже в голову не пришло, что кто-то может отклонить ее предложение. Она не сомневается в том, как все поступят.

Патрик явно мучился. Николь хотелось протянуть к нему руки, своим прикосновением изгнать душевную боль.

— И как, по-твоему, надлежит поступить? — спросила Николь после долгого молчания.

— Не знаю, — Патрик принялся расхаживать по комнате. — Как и все вокруг, я заметил, что на Носитель отправлены все активные члены Совета и большая часть людей, переведенных в другие условия. Люди, к которым мы относимся с симпатией и уважением, как и почти все октопауки, приписаны к Узлу… Но мне жаль Наи. Она не может представить себе, что Галилей окажется один, навсегда отрезанным от всякой привычной опоры…

«А что бы ты делала, — спросил Николь внутренний голос, — на месте Наи? Разве ты утром не ударилась в панику, представив себе, что тебя могут отделить от Бенджи?»

— …Может быть, ты поговоришь с ней, мама, — предложил Патрик, — когда она закончит медитацию? Она выслушает: Наи всегда говорила, что уважает тебя за мудрость.

— Возможно, ты хочешь, чтобы я ей что-то передала от тебя? — спросила Николь.

— Скажи ей… — Патрик принялся ломать руки, — скажи ей, что она не вправе навязывать свое мнение всем. Пусть решает только за себя.

— Хороший совет, — проговорила Николь, поглядев на сына. — А скажи мне, Патрик, — спросила она помедлив, — ты уже решил, что будешь делать, если Наи отправится на Носитель, а мы нет?

— Да, мама, — негромко ответил Патрик. — Я буду с Наи и Галилеем.

Николь остановила свое кресло в уголке возле обсервационного окна. Она была одна, как и хотела. Утро выдалось настолько нервным, что она уже не ощущала в себе сил. Николь поначалу казалось, что разговор ее с Наи складывается удачно. Наи внимательно, без особых комментариев, выслушала ее советы. И поэтому через час Николь была крайне удивлена, обнаружив перед собой разгневанную Наи в компании Макса, Элли и Эпонины.

— Патрик сказал мне, что никто из вас не собирается последовать за нами, — выпалила Наи. — Так вот какой награды я удостоилась за многолетнюю преданность своим друзьям… Ради вас я увела своих детей из собственного дома. Я лишила Кеплера и Галилея нормального детства из уважения и восхищения перед вами, Николь, моим примером для подражания… И теперь в ответ на мою просьбу…

— Наи, это нечестно, — тихо проговорила Элли. — Все мы любим тебя и глубоко расстроены случившимся… Мы бы последовали за тобой и Галилеем на Носитель, если бы…

— Элли, Элли, — Наи опустилась на колени перед подругой и разразилась слезами. — Неужели ты забыла все часы, которые я провела с Бенджи в Авалоне?… Да, конечно, я делала это по собственной воле, но не будь он твоим братом, братом моей лучшей подруги, разве я стала бы уделять ему столько внимания?… Элли, я люблю тебя… Мне нужна твоя помощь… Прошу вас, прошу, не оставляйте нас. Хотя бы ты и Никки…

Элли тоже ревела. Пока эта грустная сцена не завершилась, в комнате не осталось сухих глаз. В конце концов Наи принесла самые глубокие извинения каждому.

Глубоко вздохнув, Николь поглядела в окно. Она знала, что нуждается в отдыхе от переживаний. Уже дважды за этот день она ощущала резкую боль в груди. «Даже все эти магические зонды не могут помочь мне, если я сама не позабочусь о себе», — подумала она.

Огромная палуба Носителя распростерлась теперь буквально в нескольких сотнях метров от них. Громадное сооружение внушало даже еще больший трепет, чем когда оно располагалось возле Узла и «морская звезда» липла к нему сбоку, поэтому из окна видна была лишь часть корабля. Длинную плоскую металлическую «равнину» нарушали лишь комплексы какого-то оборудования и прозрачные купола — пузыри, как их стали звать, — беспорядочно разбросанные на ее просторах. Один из них, прямо перед окном, поднимался над поверхностью на две сотни метров. Другие были весьма невелики. Из окна Николь видела одиннадцать куполов. Пока Носитель подходил к «звезде», их насчитали семьдесят восемь.

Нижняя часть Носителя была крыта металлом. Прямые борта опускались вниз на километр, потом слегка скашивались и закруглялись. Издали толщина корабля казалась несопоставимой с его длиной и шириной — примерно сорок километров на пятнадцать. Но отсюда вблизи было ясно, какой огромный объект обнимала угрюмая серая поверхность.