Его взгляд устремился на колесо, и я узнал это выражение лица. Желание. Потребность. Мне хотелось обнять отца, прижаться к нему, как в три года. Хотелось рассказать ему, что случилось, что я натворил, чтобы отец всё исправил, вытащил меня из всего этого, или сказал, что всё в порядке. Но я просто стоял, не говоря ни слова.

Наконец он перевёл взгляд на меня, хоть и не сразу понял, кто я такой. Потом отец посмотрел на колесо, на вдову и впервые заметил топор в её руке. Он наклонил голову, читая вслух слова, на которых остановился мой указатель. «вдарь вдове».

Он знал, что это значит, и, должно быть, увидел боль в моих глазах.

— Я сделаю это, — сказал отец.

И сделал.

Отец взял у вдовы топор, отвёл её в другую комнату, и я услышал, как она вскрикнула. Один раз. После было слышно лишь кряхтение отца и тошнотворный хлюпающий звук топора, разрубающего тело старой леди. Я оставался на месте, а через некоторое время вышел отец: его лицо и одежда были покрыты кровью. Отец выглядел ошеломлённым, сбитым с толку, но, когда он посмотрел на колесо, его взгляд сосредоточился.

Я на мгновение задумался, а затем, направляя, подтолкнул отца вперёд. В его глазах была печаль, печаль и желание.

Я шагнул назад и сказал:

— Вращай.

Ⓒ The Wheel by Bentley Little, 2010

Ⓒ Руслан Насрутдинов, перевод, 2020

Я посадил ее трусики при свете луны. Я полил их мочой.

Это желание охватило меня внезапно, но откуда оно пришло, или как я узнал, что делать, я сказать не могу. Эта симпатичная мамочка была моей соседкой и как-то раз, когда она ушла забирать своего младшего из садика, я перелез через наш общий забор на задний двор её дома. Там была развешена выстиранная одежда семейства — детская по большей части, но позади ряда маленьких джинсов сушилось её белье, которое я тщательно осмотрел, прежде чем взять розовые плавки-бикини. Я аккуратно сложил их промежностью вверх, затем положил в карман и перелез через забор обратно.

Когда она вернулась, я чинил разбрызгиватель перед домом и помахал ей, когда она с мальчиком пошли домой обедать.

Той ночью я пошел в лес, вырыл яму у подножья старого дуба и посадил трусики.

Это был засушливый год, и с гор спустились медведи. Одного возле Альтависты видел Майк Хеффернон; другого, сидевшего в центре Арбор Серкл и отказывавшегося уходить, пришлось забрать полиции. Горожан предупредили о том, что нужно держаться подальше от нежилых районов, а Лесная служба не только запретила разводить костры в кемпингах, но и закрыла их совсем, как и туристические тропы.

И всё же, каждую лунную ночь я шел в лес и писал на место, где посадил трусики, желая увидеть, что же вырастет.

Её звали Анна. Анна Хоуэлл. И несмотря на то, что она была как минимум на десять лет старше меня (ей было под сорок), и была матерью троих детей, Анна всё равно оставалась самой красивой женщиной, что я видел. При этом, я был беспристрастным ценителем. Я не желал её, не пытался соблазнить, не фантазировал об интрижке с ней, не представлял себе её лицо или тело, когда мастурбировал ночью.

Но всё-таки, меня сподвигло украсть её трусики и посадить их, и смутное, почти сексуальное побуждение поливать их при свете луны, было всегда со мной.

Иногда, мастурбируя, я думал об её скомканных трусиках, лежащих в холодной сырой земле и гниющих.

И это заставляло меня кончать намного быстрее.

За пределами Дриппинг Спрингс, в одном из частных владений, что находятся в посреди национального леса, располагалось несколько старых домиков. Я слышал, что когда-то там был пансионат, или владелец пытался превратить это место в пансионат, но потерпел неудачу и давно забросил это место. Местные ребята говорили, что там водятся привидения.

Я не знаю, были ли там призраки на самом деле, но это место — безлюдное, вдали от обжитых мест и любопытных взглядов окружающих — определенно могло стать привлекательным для бомжей или наркоторговцев.

Из-за того, что формально домики находились в частных владениях, в конце лета, когда из-за молнии начался пожар и стало известно, что домики горят, тушить их вызвали добровольную пожарную дружину, а не Лесную службу, что было бы более логичным. Но, как обычно, вопросы юрисдикции затмили здравый смысл, и вскоре после полуночи, мы вдесятером милю за милей мчались по контрольной дороге среди дубов, можжевельника и сосен; между крутых обрывов и холмов; сквозь ущелья и прорезанные сезонными ручьями овраги, пока не достигли равнины на другой стороне Дрипинг Спрингс.

Когда мы добрались, от домиков уже ничего не осталось, лишь груды сгоревшего пепла, окруженные обугленными и всё еще полыхающими перегородками. К счастью, грунтовая дорога окружающая старый пансионат по периметру, став преградой для огня, сдержала его и не дала заполыхать всему лесу. Единственной реальной проблемой, с которой мы столкнулись, стали ярко пылающие заросли кустарника на севере; но нас было десять человек, у нас было два грузовика и полные цистерны, и даже если бы у нас не было воды, были шланги, достаточно длинные, чтобы опустить их в любой близлежащий ручей, пруд или речушку, которые мы найдем.

Мы приступили к работе.

Закончили мы уже под утро: к тому времени, как было потушено последнее пламя, посветлевшее на востоке небо превратило деревья в силуэты. Пока мы запаковывали снаряжение, забрезжил рассвет, от пепла вокруг нас поднимался голубовато-белый дым, затенявший солнце. Сквозь дымку, позади сгоревшего кустарника, я увидел строение: сложенный из грубо отесанных бревен домик, который выглядел древнее, чем окружающие его старые деревья, хоть я не понимал, как это возможно. Либо домика раньше там не было, либо пожар уничтожил прятавший его кустарник, потому что никто из нас до этого его не видел. Чтобы разглядеть хижину получше, я подошел поближе, но сразу же отпрянул. Наружность этой постройки без окон свидетельствовала о древности и от неё веяло каким-то ужасом и неупокоенным злом, которые потрясли меня больше, чем я ожидал.

— Там живет Бог, — сказал стоящий сбоку от меня Андре.

Я покосился на него:

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

— Всегда ходили слухи. Что Бог живет здесь. Вот почему здесь нет граффити, пивных бутылок, шприцев, окурков или пакетов от Макдональдса. Все боятся сюда приходить, потому что Бог здесь. И он наблюдает.

— Ты знал об этом домике?

— Конкретно об этом — нет. Но я знал, что он находится где-то в лесу возле пансионата, и когда увидел это место понял, что обитель Бога здесь.

— Ага, — сказал Росси. — А летний домик пасхального кролика прямо позади него.

Все остальные засмеялись, но Андре остался тверд в своем убеждении и, должен признать, его мрачная уверенность немного выбила меня из колеи. Если бы нас было только двое, я бы согласился с его желанием, мы оставили бы хижину в покое и вернулись в город. Но всем остальным было интересно, поэтому мне тоже стало любопытно и я присоединился к группе пробиравшейся по обугленной земле, сквозь всё еще тлеющее пепелище, к древней хижине.

Когда мы приблизились, я увидел что она небольшая. Не только по площади — хотя и по ней тоже — но и в высоту, словно была сделана для людей другого роста. Верх входной двери был прямо на уровне моих глаз, а вытянувшись, я мог положить руку на крышу.

Дверь была незаперта, но застряла и после нескольких толчков плечом открылась, процарапав деревянный пол. Судя по внешнему виду, в домике должна была быть только одна комната, но внутри мы оказались в длинном коридоре, проходящем по всему строению. Пригнувшись и включив фонарики мы шли друг за другом — Мик, Гарсиа, Большой Билл и Эд Барр, и мне пришло в голову, что это идеальное место для засады, что прямо за углом может лежать какой-нибудь псих и снимать нас одного за другим, пока мы входим в следующую комнату. Как бы там ни было, пока мои друзья-пожарные сгорбившись огибали конец коридора, я не слышал ни криков боли ни возгласов удивления — лишь обыденную речь продолжавшегося разговора.