Тем не менее я никому ничего не сказал. Ни Тони, ни Кэрол, ни Симзу, ни своей жене Вэл.

Затем мы все вместе пошли на вечеринку в честь премьеры.

На следующее утро в газете «Таймс» я прочел, что Сьюзен Беллами, звезда этого фильма, умерла от передозировки.

Я дал прочитать статью Вэл и сам еще раз пробежал текст, стоя у нее за спиной. Закончив, она сложила газету и какое-то мгновение просто сидела, глядя в окно закутка, где мы обычно завтракали, на другие дома, стоявшие на холме.

— Это может быть только несчастный случай, — произнесла она наконец. — Со Сьюзен вчера было все в порядке.

Несчастный случай.

Разумное объяснение. Фильм провалился, но, по общему признанию, Сьюзен как актриса показала себя в прежнем блеске и единственная вышла незапятнанной из этой постановки. Не могло быть и речи, чтобы она совершила подобную ужасную вещь, будучи в угнетенном состоянии из-за реакции на премьеру. К тому же все знали, что в увеселениях она нередко переходила грань, кутила навзничь. Несчастный случай казался приемлемым объяснением. Даже весьма вероятным.

Но я в это не верил.

Не знаю почему. Не могу сказать, откуда взялась моя убежденность. Наверное, интуиция. А может быть, дело в том, что я сам соприкасался с этой… вещью. Однако что бы ни говорили в газетах и что бы кто ни думал, я знал, что случилось на самом деле. Всем сердцем, всем нутром я чуял.

Она умерла, потому что снялась в той сцене с куклой.

Никакого рационального объяснения здесь быть не могло, но я с непреодолимой уверенностью чувствовал, что это правда. Так что, когда около часа спустя я позвонил Тони и узнал, что скончался Роберт Финч, — тем же утром он перерезал вены в ванной у себя дома в Беверли Хиллз, — не могу сказать, что это меня действительно потрясло.

Финч играл художника и снимался в той сцене вместе со Сьюзен.

И куклой.

Я сказал Тони, что опоздаю, если вообще приду. Попросил работать дальше по нашему текущему альтернативному проекту, сообщил Вэл обстоятельства смерти Финча и, ничего больше не говоря, отправился на киностудию.

Там царило крайнее волнение. Смерть обоих ведущих актеров в одно и то же утро ввергла людей в панику. В веренице офисов, составлявших мозг студии, в одно и то же время причитали, спасали шкуру и снимали с трагедии сливки временной популярности. Я прошел сквозь эпицентр урагана, получил пропуск у охраны и, никем не замеченный, направился к реквизиторскому корпусу. Я знал, что Тим Хендрикс должен находиться где-то там: он работал на малобюджетном ужастике, выход которого намечался через четыре месяца. Ориентируясь по невразумительному мычанию и кивкам, я наконец добраться до павильона звукозаписи, где Тим сооружал бутафорскую лестницу.

Я кашлянул, чтобы привлечь его внимание, и он поднял глаза.

— Слышал уже?

Он выпрямился, кивнул:

— А кто не слышал?

Он подошел.

— У меня к тебе вопрос, — начал я и, не находя удачных слов, спросил напрямик: — Куда ты дел декорации с той картины? Скульптуры и остальной реквизит на заднем плане мастерской художника?

Он нахмурился.

— А что?

— Хочу выкупить одну вещь.

— Какую?

— Фигурку высотой около фута. В клоунском костюме. Сделана как будто из…

Ах, эту… — На лице Тима появилась гримаса одновременно испуга и отвращения. — Не нужна она тебе.

— Нужна.

— Нет, не нужна. Это… — он опустил взгляд, — дурная вещь.

Я удивленно уставился на Хендрикса. Он казался мне, пожалуй, самым рациональным, практичным и наименее суеверным человеком из всех, кого я встречал. Даже в среде киношников, где циник на цинике, где любой нарушит все десять заповедей и еще парочку, если это обеспечит удачную премьеру, Хендрикс стоял особняком. Он посмеивался над всеми актерскими приметами, гнушался разговоров на религиозные темы и спокойно признавался в своем неверии в Бога и во что бы то ни было, помимо материального мира, его окружавшего.

А вот куклы этой он боялся.

Я вздрогнул, вспомнив холодок, пробежавший по телу тогда, в первый день, в пустыне.

— Я знаю, зачем она тебе, — продолжил он.

Я просто смотрел на него, не спрашивая, не объясняя, не говоря ничего.

Он заглянул мне в глаза.

— Я знаю, что у тебя на уме, и, может быть, ты и прав. Возможно, она имеет отношение к Сью и Робу. А возможно, нет. В любом случае, тебе не стоит шутить с этой штукой.

— Я и не собираюсь с ней шутить, — возразил я.

— А что тогда? Найдешь применение? Используешь против кого-нибудь, кто тебе не нравится?

— Я положу ее туда, где нашел.

Тим замолчал и уставился себе под ноги, вытирая руки о джинсы.

— Я тебе верю, — произнес он наконец. — И отдал бы ее тебе, если бы мог. Но она пропала. Я сам искал сегодня утром. Не знаю, может, Тэйлор отдал ее кому-то в аренду или…

Он не закончил фразу, и я вдруг представил себе, как кукла сама по себе выползает из здания, как она движется ночью по темной студии с мрачной полуулыбкой, застывшей на тонких губах.

— А ты что собирался с ней сделать? — спросил я.

— Сжечь. Ацетиленом.

Я кивнул:

— Если найдешь, так и сделай. Но я хочу, чтобы ты дал мне знать.

— Ага.

Он отвернулся, явно не желая продолжать разговор, и двинулся обратно к своей лестнице.

Я вышел тем же путем; на душе у меня скребли кошки.

Поскольку мы нашли куклу вместе с Тони, я рассказал ему о своих подозрениях, но просил ничего не говорить ни Симзу, ни Кэрол — только попросить, чтобы они посмотрели, не объявится ли она где-нибудь. Тони не поверил и высмеял меня, но я понимал, что не смогу придумать ничего более умного.

С Вэл я вообще не разговаривал на эту тему.

Лишь через год в трогательной комедии мне снова довелось увидеть ту фигурку. Она лежала на постели в комнате богатой избалованной девочки среди других кукол и игрушек.

Девочка умерла сразу же после премьеры. Врач определил — от врожденного порока сердца, не выявленного вовремя.

На студии все — от художника-декоратора и до заведующего реквизитом — отвечали мне, что понятия не имеют, куда делась кукла.

Спустя месяц трое пожилых звездных актеров золотых времен Голливуда, собравшиеся, чтобы снять криминальный телефильм о банде постаревших грабителей банков, погибли в авиакатастрофе.

Фильм показали за день до этого.

Кукла находилась в витрине ломбарда, в который влезли, чтобы раздобыть оружие, трое незадачливых воров.

Внешне моя жизнь текла как обычно. По крайней мере, я старался не подавать вида; выполнял заказы, продолжал видеться с друзьями, днем руководил подчиненными, вечером приходил домой к жене. Но внутри я чувствовал себя убийцей, сознавая, что из-за меня погибли шесть человек, шестеро актеров.

Как минимум. Их могло быть и больше.

После того как меня посетила это мысль, я отправился в библиотеку и выяснил, кто из киношников — актеров, режиссеров, сценаристов, продюсеров — умер за прошлый год. У некоторых из них, насколько я знал, незадолго до смерти выходили новые фильмы; я разыскал эти фильмы в видеопрокате.

Разумеется, я готовился к худшему, но, к моему удивлению, ни в одной из картин куклы не было.

Слава богу.

Мысли об этой кукле приходили ко мне чаще и чаще, не давая покоя: что она такое, откуда взялась? Я тайно следил за судьбами большинства артистов, занятых в фильме со Сьюзен и Финчем, но больше смертей не последовало, и это подкрепило мою теорию о том, что они погибли, потому что были сняты в фильме вместе с фигуркой.

В памяти я снова и снова возвращался к тому дню за городом. Сколько раз я задавался вопросом, как бы все повернулось, не блесни мне из сорняков тот солнечный зайчик, не выйди я на задний двор того общинного пристанища. Скорее всего, так бы она и лежала, наполовину занесенная песком; и пролежала бы, вероятно, еще годы, а может, десятилетия, прежде чем кто-нибудь ее нашел бы.

Кроме того, я сообразил, что и Тони в этом замешан. Это он сбил меня с толку и убедил взять куклу с собой. Отчасти он тоже несет за это ответственность. Но главная вина лежала на мне: я был начальником. Я мог сказать «нет», принять решение не брать ее.