— Встречай, — сказали мне из отдела связи округа, — спеца. Это такой специалист по воздушному радио, закачаешься. Летуны его на руках носят...

И верно, это был совершенно невероятный спец. Лет сорок. Узкие вытертые джинсы. Ковбойские сапоги с бляхами. Волосы по плечи. И абсолютно невиданный в наших краях настоящий белый пижонский стэнсон со слегка подкрученными краями, явно сделавший бы честь самому Клинту Иствуду. Холодный ветер с моросью легко колыхал длинную бахрому на рукавах кожаной куртки. Я протер глаза и посмотрел по сторонам. Ошибиться было невозможно — перрон был уже абсолютно пуст. Только он, этакий Ковбой Мальборо и я — старший лейтенант морчастей Погранвойск, потертый реглан и черный грибан на башке. Не хватало только запыленной улицы, решетчатых дверей кабака, унылых лошадиных морд, бренчания банджо и растопыренных кобур с «кольтами».

На мокром асфальте перрона стоял здоровенный «Скайларк» с двумя внушительными секретными замками. Прокашлявшись, я подошел к Ковбою, ежась на ветру.

— Петров — это я, — подозрительно оглядывая меня, сказал он, стягивая с руки перчатку с обрезанными пальцами (обнажилась здоровенная печатка), — аэродром далеко?

— Какой аэродром? — немного опешил я.

— Кхм, — произнес Ковбой, — меня сюда позвали чинить авиационные радиостанции Р-856. Назвать вам, дружок, типы самолетов, на которых они устанавливаются, чтоб вы смогли вернуться в реальность?

— Понятно, — сказал я, — вы по адресу, не волнуйтесь. Только аэродрома сегодня не будет — у нас не самолеты. У нас — корабли. Прошу за мной, — и пошел, не оглядываясь. За спиной заклацали об асфальт железные набойки на скошенных каблуках.

«Уазик» начальника штаба от всех остальных автомобилей отличался тем, что при любом обычном торможении у него сами по себе открывались сразу все четыре двери. Как ни странно, больше везло тем, кто вываливался сразу, потому что после окончательной остановки двери сразу же сами и закрывались, заколачивая свесившиеся по инерции тела в темное жесткое нутро кузова. Эта деликатная особенность приводила в трепет всех, кроме самого НШ, который, периодически выгоняя бойца из-за руля, гонял по местным грунтовкам в режиме низколетящего вертолета.

Но Ковбой оказался на высоте. Проводив краешком глаза отлетевшую на переезде правую заднюю и уверенно удержавшись в седле, он ловко поймал ее на возвращении носком сапога со шпорой, продемонстрировав изрядное знание советской военной техники.

Всю дорогу он промолчал, покуривая, естественно, «Мальборо».

А зря. Мог бы уж заодно разузнать, что его ждет.

Корабли эти, прямо скажем, были кораблями весьма относительными.

Там стояли: авиационные турбины, авиационные радиостанции, авиационные антенны, авиационная механика, почти авиационные подводные крылья и абсолютно авиационный материал корпуса — дюраль, из-за боязни быстрой коррозии которого кораблики эти швартовали к отдельному пирсу.

Все это великолепие было труднодоступными (очень дорогими) способами совмещено с военно-морской артиллерией, РТС, торпедами, глубинными бомбами и, главное, — экипажем, и оно шастало по морю на своих подводных крыльях со скоростью где-то узлов 60, пожирая немереные количества топлива и выбивая из экипажа мощную зубную дробь, отлично слышимую при связи по УКВ.

Основной задачей этого крылатого чуда, называемого пр. 133 «Антарес», было поймать недовольного жизнью в СССР диссидента, который решил уйти через море в сторону, например, Финляндии. Между Таллином и Хельсинки — около сорока морских миль. Волосатый свободолюбивый диссидент на веслах вполне мог пройти необходимую для достижения свободы половину этого расстояния за ночь. Так что «антарес» являлся этаким морским перехватчиком. И был совершенно не предназначен для сколько-нибудь длительного дозора, имея на три десятка человек экипажа меньше тонны пресной воды.

Но на границу ходили, как вы понимаете, в общую очередь.

А особенно меня, как связиста, добивали уже помянутые радиостанции, представлявшие из себя набор серых обтекаемых цилиндриков, абсолютно, как писалось в паспорте, виброустойчивых и вообще обалденных, но работающих, как и все на этих трясущихся корабликах, исключительно по настроению.

Когда Ковбой увидел свои жестянки в тесном соседстве с морской радиостанцией слева, двумя парами «прогар» справа и ящиком ЗИПа сверху, он засунул руки в карманы и вздохнул.

Потом, звонко щелкнув секретными замками своего супердипломата, Великолепный Джо выудил из его недр новую пачку «Мальборо» и аккуратно положил ее на стол между двумя облизнувшимися бойцами:

— Ну, братья, мне помочь надо...

И матросы, роняя слюнки, бросились раскапывать подходы к летающей радиостанции, оглядываясь иногда и подобострастно заглядывая в глаза Ковбою.

Спецом он действительно оказался блестящим. Но оно и понятно — не может такое реноме держаться только на красивой, конечно, но все равно обыкновенной суконной шляпе. За пару послеобеденных часов Ковбой запустил станции на трех кораблях, дав заодно кучу полезных советов механикам, эртээсовцам и другим заинтересованным вопросом, как обеспечить мирную семейную жизнь на одном корпусе такой разной и взаимообидчивой техники.

Я сидел в махонькой кают-компании последнего «антареса», курил и общался с его командиром по разным житейским и служебным вопросам, когда после интеллигентного стука дверь распахнулась и на стол слева от меня, мягко спланировав, бухнулся стильный белый стэнсон. Ковбой снова закурил, брякнул передо мной папку бланков на подпись и, задумчиво пуская дым в подволок, вопросил пространство:

— Мужики, а вот скажите, вы на какое время в море выходите?

Мы с командиром переглянулись:

— Ну, дней на десять, если повезет...

— И что, станции-то эти, 856-е, все время работают?

— Ну, не все время... Иногда выключаем, если на УКВ хороший прием. Связь-то, она нужна всегда!

— Ясно, — сказал Ковбой и оглушительно щелкнул замками «скайларка», — классные вы хлопцы, но я к вам больше не поеду.