Туман. Боже мой, какой туман. Руку вытянул — кисть не видно. Как в сметану. Сейчас. Сейчас это закончится. Потому что в рубке зашипел ВПС и пора возвращаться. Нырять в открытый люк, в тонкое пение ГКП, внутрь моего корабля. Маленького, крохотного, микроскопического на выгнутой спине бескрайнего Тихого Океана.

Мой кораблик стоит на якоре в бухточке напротив длинного мыса, на этом мысу торчит застава, а с другой стороны нагло воруют крабов японцы, две «кавасачки», и застава вот сейчас дает наводку...

А я — командир пограничного корабля. Командир обычно не пишет дневников. Командир командует. А если писать, получаются в основном панегирики, и с этим у меня зам справляется хорошо, он спец просто. Неплохой мужик, наверно потому, что старый — на пять лет старше меня, древний такой капитан.

Флот к замам относится плохо, армия еще хуже, а у нас... даже не знаю. Большинство, конечно, уроды. Начальство — однозначно. А вот корабельные вроде ничего. Наверное потому, что в лучшие времена офицеров по штату пять человек, и зам — один из них, и ему ничего другого не остается, как быть сначала офицером и членом экипажа, а уже потом членом... замом, то есть.

Вообще же, морчасти — царство штурманов и механиков. У меня в экипаже по штату — три штурмана: я, пом (он же КБЧ-2, 3 и начальник СлХ) и собственно штурман, он же КБЧ-4, 7. Три поколения выпускников Каспийского командного «зыха» (или «цыха»?). Так вот и растем: штурман-помкомандир. Дальше? Дальше на берегу. Если повезет.

А еще есть уже упомянутый зам. И еще мех. И все. Офицеры кончились.

А ведь летом на границу ходим по двое-трое: командир, мех и кто-то из остальных. Так что я уже давно не умею глубоко спать. Разучился.

Мне удается командовать негромко. Просто терпение. Не только когда сразу не понимают и ты повторяешь много-много раз, но и когда кому-то голову откручиваешь, а этот кто-то кричит. Ему плохо. А ты все равно крутишь. Терпение — основное измерение доведенных до конца дел. Это, собственно, и все, что нужно командиру.

Кто что за это теряет. Сон, нервы, сердце, потенция, седина, экзема и т.п...

Знаете, что я отдаю? Дыхание. Свободные потоки воздуха через легкие. Они бывают изредка, ночами, наверху, когда мне удается не отвечать. Не нести ответственность. Никого не подгонять под эту ответственность. Просто быть. Но и там тусклый репитер ГКУ и три зеленых огонька телеграфа начеку: поплавки. Ответственности. Так что почти все время дышишь по внутренней команде: «Вдох-выдох». Вдох. Стоп. Аккуратный выдох. Это — шиза, но она у нас в порядке вещей, а значит, служебная необходимость. Нормальные люди в русских морях давно перевелись, если вообще когда-либо были.

Все. Больше ждать нельзя. Мне лично эти японцы ничего плохого не сделали, но есть игра. Есть правила. И еще есть туман. Он — и рамки, и условия, и моя возможность выиграть. Боюсь, единственная: все остальные козырья — в широких рукавах японских штормовок.

Здесь хороший грунт. Неужели я приду с границы с обоими якорями? Мех говорит, что левой машине не пойдет режим полного хода. Это значит, что больше тридцати узлов мне не видать. Это не есть гут, но это чуть позже. А сейчас — только средний главный двигатель, восемьсот оборотов.

— Средняя вперед, — я слышу свой голос, как в комнате для звукозаписи. Форштевень, скулы, надстройка, стекла ГКП, мачта с крутящимся лопухом МР-220, я, сигнальщик, рулевой и старшина ЭМК толкаем перед собой плотную завесу тумана на скорости 10 узлов. Предел управляемости моего кораблика, бака которого я не вижу. Вижу я рога носовой артустановки, плавно тонущие в молоке. Прямо по курсу. Прямо по морде. Бортовые машины. Тысяча двести. Тысяча восемьсот.

24 узла. Управление с ГКП. Возня на катер-балках, помощник запихивает патрон в сигнальный пистолет.

Волна — глухое «бу-бух» в днище висящего катера. Пом и бойцы в катере хватаются за все подряд. Три стоп. Катер сразу же заводится — нежный поцелуй меху. Две секунды — и скорлупка, рыча, исчезает в белой пелене мироздания, зябко колышащейся на длинной океанской волне. Пом с орлами пошел к японцам.

Расчет прост: в таком тумане можно ориентироваться только по РЛС. «Кавасачки» не видят, кто к ним идет. Могут только предполагать. Скорость у «чирка» мала, никакой надежды догнать японца, но его задача и не в этом. Он должен только спугнуть. Джапы, естественно, ломанутся в нейтральные кратчайшим курсом, а там, на кромке тервод, их буду ждать Я. С «Лимой», пушками и, надеюсь, тридцатью узлами.

Где-то над головой, поскрипывая, вертится антенна РЛС — глаз и ухо в кромешной белизне. Там же полощатся зеленый флаг морчастей и зеленый же «рубль». Выгнуты, надо полагать, антенны на ходу — какой поэтичный образ. Не отвлекайся, командир. Смотри, дернулись враги. Обе, пеленгом, бегут сюда. «Чирок» где-то кабельтов не дошел. Молоток пом. Туман пошел клочьями, ветерок. Что хорошо весьма. Ну что же, вторая ОГ — веселый старый зам с бойцами в поперечном коридоре в готовности. Почему не на баке? Потому что сначала я, командир, собственной персоной, собираюсь слегка пострелять.

Пушки оставим в покое. Для таких случаев у меня есть автомат, обычный «калаш».

Три стоп. Они что, на экранчики свои не смотрят? Идут прямо на меня, не сворачивая. Скорость где-то 21-22 узла. Тихо! Нет, не слышно...

Как там у Розенбаума? «Очередь от живота»? Шесть кабельтовых. Пять. Четыре. Слепые у нас сегодня японцы. Орет ВПС — застава нервничает: «Шестидесятки идут прямо на вас!»

Да знаю я! Испокон в морских делах — банк у того, кто умеет ждать. Независимо от эпохи и применяемого оружия. Терпение, командир. В магазине только трассеры.

Ха! В нейтральных, полторы мили на зюйд, еще одна «шестьдесят по нолям» — неопознанная надводная малая цель. И пеленг тоже постоянный — идет ко мне.

Три вперед! Лево пятнадцать!

Ёп-т, да меня за своего приняли! Правильные хлопцы сегодня за крабами ходят.

Слышу! Вижу — два блёклых буруна, метров сто пятьдесят... сто... Пушки на траверз, угол места ноль! Для понта на сей раз, но только я об этом знаю.

И... 

На три пальца ниже ближайшего буруна и чуть левее, чтобы между ними. Восемь, по-моему, патронов. АК-74 дергает вверх и вправо, и два последних трассера идут впритирку к первой «кавасачке».