После того, как в бригаде ярко и зрелищно сгорело здание штаба, вместе с карьерой, естественно, начальника этого штаба, КП, БИП (Береговой Информационный Пост) и оперативного дежурного вместе с ними под мышкой перенесли на корабль. Вследствие чего ГКП этого корабля превратилось в рубку ОД. Пароход этот намертво стоял по механической части, и все бы ничего, если бы не связь.

Погранистический корабль в силу своей специфики абсолютно не способен быть пунктом управления бригадой с минимум десятью постоянными дозорными позициями на границе. Во всяком случае, если этот корабль — военная версия морского буксира. Для этих целей нам там был нужен авианосец или, на худой конец, крейсер. И может быть, дали бы нам крейсер. В начале девяностых погранцам не давали только подводные лодки и космические корабли, и то только потому, что никто не додумался попросить.

А вот авианосцы 1143 проекта, до того как загнать китайцам, всерьез предлагали нам, погранцам: а что, втыкаете этот памятник Долбоебизму и Черной Металлургии в центре экономзоны, и над ним круглые сутки порхают вертолеты, перекрестно опыляя всяких там браконьеров и контрабандистов. Красота!

Но наши оказались не готовы воспринять столь масштабный проект своими узкими, как пограничные столбы, мозгами или, посчитав эксплуатационные расходы, решили все-таки получать кое-когда зарплату и отказались играть в войнушку по-взрослому, а авианосцы продали в Поднебесную, где из них немедленно сделали парки и аттракционы.

Ну, а бригадой пришлось управлять с буксира. И пытаясь связаться с опером, командир корабля в море стал чувствовать примерно то же, что бывает, если с бодуна стоять в длинной очереди за пивом, а все остальные ларьки закрыты. Муть и тоска, короче.

И что делал умный оперативный в такой ситуации? Тихонько говорил командирам на границе: мужики, я даю вам все необходимое оповещение, а вы уж сами там с обстановкой разбирайтесь, не маленькие, не могу я вас сейчас контролировать. По техническим причинам.

Между прочим, настоящему командиру только ведь такая постановка вопроса и подходит.

Но оперативные бывают и не очень умные, им иногда хочется орден или потяжелевший погон за умелое руководство ловлей нарушителей. А, как известно, хотите изучить витиеватости могучего русского языка — попробуйте поруководить, например, рыбаком с удочкой.

Участок же ответственности бригады по ночам живет своей жизнью, вдоль и поперек него топают суда — издалека и далёко, сосредоточенно, по весьма разнообразным своим делам, задумчиво покручивая на ходу бревнышками навигационных радаров, негромко, как полуночные таксисты, переговариваясь по УКВ.

И среди них идет на службу малозаметный по своей крохотности пограничный катер, на ходовом которого совместно тяготятся похмельем двое: старый командир — мичман, и новый — старлей.

Катера наши соблюдают ПШС (Пейте Шнапс Стаканами), НСПК (Наставление по Стрижке Плюгавых Козлов) и МППСС (Международные Правила Передвижения Судов Строем) исключительно лоцманским способом — на глазок. То есть благородная равнина морской карты протыкается иглой измерителя, только если надо приколоть какой-нибудь календарик.

И вот едут двое, тупо пялятся в ночную тьму, с перепоя молчат и слушают себя изнутри. Огоньки вокруг — суда всякие бродят, маячки там, сям. И каждый думает, что другой что-то понимает в окружающей красоте. Уже час так думают.

Тут радист и говорит им обоим:

— ГКП-радиорубка, у нас спрашивают место-действия, здесь где-то «пятнашка» (средняя неопознанная нэдеодная цель) к финнам уходит...

И тогда старлей спросил мичмана:

— Петрович, а мы где?

— Хер его знает, Саня...

— Да ты что, не определяешься?

— Я думал, ты...

— Ой-ой-ой... Право на борт, бля! Радист!

— Есть, радист!

— Давай «пятнашку»!

— Триста (градусов) за восемьдесят (кабельтовых) от Клюйверса! Курс триста пятьдесят (опять градусов) скорость шестнадцать узлов (ну, километров тридцать в час)! Ой! Курс тридцать, скорость та же! Пересекла линию границы ...

— Что???

— Все, тщщ командир, связи нет. Забито все!

Да уж, когда на одной частоте орут десять глоток, в наушниках только такое бурление, будто толстый бетон тупым сверлом.

— Обе полный! — орет старлей, — ноль на румб!

И закипает пена у бортов, и ломится катер в ночь на тридцати узлах, строго на север, готовясь сотворить нужное и справедливое дело...

— Сань, Сань, Сашка, блин, — громко шепчет мичман, — так мы куда, а?

— У меня капитан выходит, Петрович! Мне этот нарушитель во как нужен!

— Сань, — почти плачет Петрович, — а мы где, а?

— Да вот, вот — старлей Сашка слетает в рубку, хватает карандаш и включает свет над картой, — вот... а-а-а-а... о-оо-о-о... ёпа мать! Стоп! Обе стоп! Лево руля! На обратный курс! Радист! Не отвечать на вызов! Обе вперед! Полный! — и опять выскакивает наверх, в кромешную летнюю ночь, Петрович за ним. «Щас, блядь, за нами гонятся минимум три корабля», — вещественно выскочило из командирской головы, повисло в воздухе и рассыпалось, потускнев...

А на светящемся в ночи ГКП буксира на приколе, где операторствует флагманский химик, разворачивается в это время битва титанов: опер кричит то в трубку ВПС (это такой телефон для дураков и военных, с кнопочкой на трубке: нажал — говори, отпустил — слушай) командирам в море, то в микрофон «каштана» дежурному по связи палубой ниже:

— Ты мне докладывай постоянно по цели этой! Каждые десять секунд! Прием!

— Уходит цель! Уходит! Прием!

— ДС! Связь с 709-м, срочно!

— Нету связи!

— Я тя щас урою!

— Нету, ну не отвечает он!

В эфире:

— Свирель-45, я Бриз-01, Прием! Всем молчать! Всем ЩРЖ!(это и значит: «Всем молчать!») Свирель, Свирель, Свирель-Свиристель...

Тишина.

— Да говорю, нету его!

— Волна-12, я Бриз-01, что цель?

— Я Волна-12, цель пересекла линию границы и уходит, уходит! Нет, остановилась! Идет обратно!

— О-о-о-о-й-ё-о-о!!!! Вот так и меня утром — туда и обратно... И если бы только комбриг... — причитает оперативный Эф-Ха (ха-ха), но сквозь рыдания изнутри прорывается служба: