Я вышел за ним в переулок и подождал, пока он смешается с толпой на углу. Я ни на что не надеялся, когда благодарил его. У него не было причин думать обо мне лучше, чем он думал. Но даже если моя откровенность не смогла вызвать его на разговор, я не собирался отступаться сразу. Как только его подхватил людской поток, я помчался по переулку и, тоже смешавшись с толпой, пошел за ним.

Я был отличным следопытом. Мои способности, утерянные в рабстве, еще не восстановились в полной мере, но я уже мог обнаружить в океане след, оставленный проплывшей час назад рыбы. Я видел, на какой ветке сидела накануне птица. Я мог расслышать звон в воздухе, оставшийся от прошедшей женщины, и понять, что это была именно женщина, а не мужчина. Большинство моих магических задатков были ниже среднего, хотя чувствами я пользовался прекрасно. Это было необходимо для моей работы. Но жреца я потерял, не прошли мы и двух сотен шагов по улицам Вайяполиса.

Я стоял, набычившись, посреди суетливого торгового города на востоке Империи. «Потерял. Тебя надо повесить за некомпетентность». Я несколько минут просто тупо водил головой из стороны в сторону, пытаясь понять, что делать дальше, потом решил, что лучше просто идти вперед. То, как заволновалась, расступаясь, толпа, означало приближение рикки, дерзийского чиновника, следившего за порядком на рынке. Там, откуда отхлынула толпа, раздался удар и душераздирающий вопль, на миг заглушивший другие шумы города. Наверное, рикка поймал вора или мошенника и теперь по его приказу виновному отсекли руку или отрезали нос. Так поступали с теми, кто не был дерзийцем. Миг спустя замершая жизнь снова пошла своим чередом… для всех, кроме несчастной жертвы. Глупец. Мне не нужны были столкновения с дерзийцами.

Я бесцельно прошелся по рынку, потом купил жареного цыпленка у тридянки, истекающей потом над маленькой жаровней, и горячего хлеба у оборванного однорукого мальчишки-манганарца.

– Да защитит тебя Долгар! – произнес он, когда я дал ему медную монетку из остатков того запаса, которым снабдил меня Александр перед моим отъездом из Загада.

– Скажи мне, – я уселся на теплый камень рядом с мальчишкой, чтобы съесть свой обед, – ты не знаешь, где живут жрецы Долгара, какое-нибудь уединенное место, но недалеко от города? – Оно не могло быть далеко, поскольку встреча была назначена людьми из Терины через три дня, а езды от нее до Вайяполиса было сутки.

– Жрецы живут в гробнице, – ответил оборванец, мотнув головой в ту сторону, откуда я пришел. – Других мест я не знаю.

Гробница. Ну конечно! Я сунул в руку изумленному мальчишке ногу от своего цыпленка, запихнув остальное в походный мешок, и отправился в сторону гробницы бога-героя.

Сама гробница походила на грязную пещеру, но была очень интересно украшена. Стены и потолок были полностью покрыты осколками металла. Кусочки меди, железа, жести и бронзы, которые удалось найти почитателям бога, были нарезаны квадратиками или треугольниками и прилеплены грязью ко всем поверхностям. Те, у кого не было металлов, приносили сюда свечи или простые глиняные лампы, которые причудливо освещали мозаику. Посвятившие себя Долгару, бедному и скромному богу-воину, надеялись в один прекрасный день создать для него новые доспехи, чтобы он мог сражаться с другими богами. Я нашел жреца в коричневой рясе и спросил его, есть ли за городом какой-нибудь монастырь, принадлежащий его ордену.

– Ты хочешь посвятить свою жизнь святому Долгару?

– Я не живу своей жизнью, – ответил я. – Но я привык быть один, – возможно, монашеская жизнь подойдет мне. В последнее время меня тянет к Долгару, и я много слышал о его жрецах и той пользе, которую они приносят.

Жрец был стар, его кожа совсем сморщилась и потемнела, он с сомнением покачал бритой головой:

– В монашеской жизни много трудностей. Служение. Отсутствие удовольствий. Молодые люди вроде тебя… образованные, если судить по твоей речи… знавшие лучшие дни… Уж и не знаю, сможешь ли ты по-настоящему работать. – Судя по всему, у него было очень плохое зрение.

Первый час я терпел его наставления, предостережения, бесконечные вопросы о моих предках и их богах. Похоже, ему нечем было заняться в этой гробнице. После двух часов я стал подумывать о каком-нибудь заклинании, которое могло бы прервать поток его речей, но все-таки не стал ничего предпринимать. Только когда прошло три часа, а он ни словом не намекнул о местонахождении монастыря, все еще задавая мне вопросы о месте, дне, часе и минуте моего рождения, необходимых ему для составления моего гороскопа, и о моей готовности отказаться от мяса, женщин, мытья и науки, для того чтобы присоединиться к его братьям, я начал терять терпение. Я предложил ему пройти со мной в пивную, чтобы подробнее обсудить все. Мы не пошли к Фейдору. Мы нашли другое место, забитое народом и бочонками эля. Их содержимого хватило для утоления жажды человека, способного говорить часами и не сказать ничего. Я узнал то, что хотел.

Я провел ночь в пшеничном поле, отсыпаясь после чрезмерного количества пива и двухдневного перехода. Потом встал и пошел вверх по крутому склону в сторону монастыря. На вершине холма, засаженного деревьями, сверкало под солнцем серое каменное сооружение. На террасах были разбиты огороды, кое-где узнавались растения вроде лука и картофеля, но в основном здесь росли буйные травы. Размеры постройки впечатляли: три этажа огромных каменных блоков, толстая стена, железные ворота, башни на углах. Однако это здание не было крепостью. Каменные внешние стены уже давно не чинили, несмотря на то что корни и усики лиан почти совсем разрушили их в некоторых местах – каменная крошка кучками лежала на земле.

Никто не вышел, когда я позвонил в колокол. Немного подождав, я толкнул ржавые ворота и вошел в заброшенный двор, когда-то вымощенный кирпичами. Повсюду буйно разрастались сорняки. У внутренней стены пестрели садовые цветы, но зеленая лужайка между двором и самим зданием монастыря давно уже не подстригалась, трава торчала лохматыми кочками.

– Здравствуйте! – прокричал я, остановившись у колодца на середине двора. Никто не появился.

Я осмотрелся, никого не увидел ни на улице, ни в окнах, потом подошел к двери монастыря и толкнул ее. Я переходил из кельи в келью, пробираясь через обвалившиеся куски древних камней. Несмотря на простоту и строгость, принятые в подобных местах, окна, смотревшие в синие небеса Манганара, были потрясающе красивы. Тяжелые деревянные ставни, о которых заботились лучше, чем о внешних стенах, можно было плотно закрыть, чтобы оградить себя от холодного зимнего ветра с равнин. В одной комнате я обнаружил длинный стол со скамьями вдоль него. На стене висела полка с чашками и мисками. Но со всех стен свисали ажурные паутины, и никто не вышел на звук моих шагов. Монастырь был пуст.

Двойные двери в глубине трапезной вели на кухню с погасшими печами и пустыми столами. Рядом с трапезной я нашел комнату, в которой делали свечи и что-то шили из кожи. Повсюду валялись обрывки кож, виднелись лужицы воска и застывшего клея, столы были усеяны дохлыми мухами. В следующей комнате обнаружился длинный стол в темных пятнах и шкаф с разбитыми горшками. Сначала я решил, что это скрипторий, но когда я коснулся пальцами темных пятен на столешнице, то почувствовал не слова, а кровь, боль и смерть. Наверное, комната хирурга. С тяжелым сердцем я закончил осмотр первого этажа и направился к главной лестнице.

На следующем этаже я обнаружил пятьдесят крошечных комнаток, в нескольких из них на полу лежали тонкие соломенные подстилки, большая часть комнат была пуста. На третьем этаже оказались детские спальни. Два длинных помещения, несколько крошечных грязных матрасов На полу солома, у стены стол с корытом и кувшином В одном углу я нашел обгрызенную мышами тряпичную куклу, на тряпке было нарисовано смеющееся лицо. А на стенах… Я улыбнулся, несмотря на сжатое тисками сердце. На длинной стене сохранились сделанные углем рисунки рожицы и схематические человечки, солнце и деревья, страшноватого вида лошади и еще отпечатки множества маленьких ладошек. Прошли годы с тех пор, как здесь были дети.