Вид голого тела, которое должно было принадлежать только мне, до бешенства довело.

— Сука, — процедил сквозь зубы с такой ненавистью, что самого дрожь пробрала.

Таня вывернулась из моих рук маленькой гибкой змейкой и в сторону метнулась, надеясь вырваться, сбежать. Только зверь свою жертву не отпустит.

Рванув следом, настигнув в два шага, к стене толкнул и сверху навалился. Не смотря на жалкое сопротивление, руки ее сжал в одной ладони, сильно в стену припечатав, а второй рукой за талию узенькую схватился

Она вырывалась, в полнейшей тишине, еще больше зверя раззадоривая, крутилась, брыкалась. Но бесполезно все. Колено между ног просунул, давая свести их и пальцами, грубо внутрь проник. Горячо, влажно, и член в брюках моментально напрягся, захотелось отыметь ее прямо здесь, сейчас, у стены, чтобы знала, кому принадлежит.

— Нравится? — с издевкой, зло, жестоко.

Тут она замерла, заревела, сдалась обессилено.

А у меня в груди кольнуло, больно, ядовито, от осознания собственного сволочизма. Веду себя как м*дак, злой, безумный, ревнивый м*дак, который лаже отреагировать достойно не может, превращаясь в жестокого отморозка.

Твою мать.

Склонился к ней ближе, к самому уху и пошептал:

— Не переживай, я не трону тебя, волчица. Мне противно, от тебя за милю смердит другим оборотнем, — и, отпихнув ее от себя, пошел прочь.

На пороге обернулся, смерил ее взглядом полным отвращения

— Из дома ни ногой. Поняла меня? Это теперь твоя клетка. Когда вернусь — не знаю, но моли Бога, чтоб к этому времени я успокоился, — и ушел, сбежал, испугавшись, что разорву ее, в клочья, потому что неумолимо зверь требовал расправы.



Таня

Я помню, как чай пила у бабы Маши. Невкусный, дешевый, с запахом старого ссаного веника. Но я пила, чтобы не обижать старушку, маленькими глоточками, стараясь не морщиться, и плюшкой закусывала. Обычной, плохо поднявшейся, с жесткой корочкой.

Она смотрела на меня и причитала, никак не могла нарадоваться, что я ее помогла, а мне было стыдно. За что хвалить? За обычную человеческую вежливость и заботу? Так любой бы откликнулся.

Хотя нет. Не любой. Никто не откликнулся. Только я.

Когда спустя минут двадцать раздался нетерпеливый звонок в дверь, я извинилась и начала собираться. К бабе Маше пришли, и мне здесь больше нечего делать, да к тому же домой хотелось — все мысли о подарке Руслану.

Каково же было мое удивление, когда оказалось, что это Бекетов. Прилетел на поиски меня, отчитал за то, что ушла без разрешения, не пойми куда и неизвестно к кому.

Я попыталась утихомирить любимого, но он был непреклонен, пока к нашей беседе баба Маша не подключилась. Старушка Божий одуванчик начала расхваливать меня на все лады, говорить, как ему повезло, что таких, как я, и не осталось вовсе.

Я краснела, отнекивалась, как могла, а в результате все закончилось тем, что мы уже втроем сидели на кухне и пили невкусный чай.

— Больше никогда не смей уходить без разрешения, — пробасил Руслан, когда баба Маша в другую комнату вышла.

— Я просто хотела помочь, — ободряюще сжала его руку.

— В следующий раз накажу, — пообещал низким шепотом, от которого мурашки по спине побежали.

— Отшлепаешь? — не могу удержаться, поддеваю его, с удовольствием наблюдая, как в хищной улыбке расплывается.

— Хуже, — к себе притянул и в губы впился, жестко, вынуждая подстраиваться, сдаваться.

— Ой, милые, — на пороге бабулька появилась, увидела, чем мы занимается и пятится начала, — совсем забыла, к соседке надо зайти.

— Баб Маша, да не надо, — высвобождаюсь из наглых рук, отпихивая его от себя, но поздно, хозяйки и след простыл.

— Руслан, ну что ты сделал?! Она теперь не пойми что подумает! — С досадой всплеснула руками.

— Все то она подумала и ушла специально, — двинулся на меня, пронзительным взглядом прожигая.

— Руслан! Ты что??? Не смей! Не здесь!

— Здесь, дорогая моя, здесь. Сама напросилась. Обхватил меня, от пола оторвал и бесцеремонно в комнату отнес.

А дальше…сдалась, не смотря на место странное, на ситуацию непонятную. Растворилась в его руках, позволяя делать все, что хотел. Потому что это он был. Родной, любимый, всегда желанный. И все казалось таким правильным, и в то же время острым, на грани.

Только пробуждение вышло жутким. Открыв глаза, его перед собой увидела, злого, мрачного, и взгляд такой… жесткий, ледяной, обещающий расправу.

За спиной Кирилл топтался, глядя на меня с таким выражением, будто гадина последняя.

Но самое страшное не это.

Запах, чужой, все тело мое им пропитано, каждый миллиметр, каждая складочка.

Как такое возможно???

Я была здесь с ним, а теперь он стоит напротив, а я покрыта запахом другого мужика, с ног до головы.

Уже понимая, что это финиш, попыталась что-то сказать, только Бекетов не слушал. Каждое его слово как удар, каждый взгляд, как нож под ребра.

Я видела, как его штормит, как на лице проскальзывает целый спектр эмоций, от бешенства до разочарования, и тщательно скрываемой боли.

Надо было что-то сказать, попытаться спасти ситуацию, но у меня не было слов.

Я его предала. Почему? Зачем? Я не знаю! Я вообще ничего не знаю! Меня отравили? Подмешали чего-то? Не может быть! Я бы почувствовала! Все было невкусное, но обычное! Без отравы, химии, прочего дерьма! Я знаю, я уверена!

Тогда как… В голове не укладывалось.

Дома начался ад.

Я не знала, что Руслан может быть таким. Другой. Жесткий, циничные, грубый. В какой-то момент я испугалась, что набросится на меня — янтарные глаза волчьими сделались, и от человека ничего там не осталось.

Он унижал, словами бил больно, пугая своими переменами, своим новым образом. Впервые я узнала, что такое воля прайма, когда одной фразой запретил говорить, и как не пыталась, не могла и слова из себя выдать, лишь мычала, как убогая. А потом ушел, хлопнул дверь, запретив выходить за порог, превращаясь из любимого мужа в жестокого тюремщика.

С трудом в комнату поднялась и долго мылась, пытаясь содрать с кожи память о чужих прикосновениях. Только там окончательно накрыло. Я была с другим! Позволяла иметь себя как угодно, ластилась мартовской кошкой, просила еще. У чужого мужика! Незнакомого оборотня.

Затошнило от мерзости, от отвращения к самой себе. Как тут отмыться, когда грязь везде? Снаружи, внутри, в каждой клеточке.