Именно тогда у Элинор возникли подозрения. Она, вероятнее всего, не обратила бы внимания на его слова, если бы не увидела, как он сожалеет, что они сорвались с его губ. И тут уже не нужно было обладать особой фантазией, чтобы связать его волнения с грустными воспоминаниями о прошлом. Дальше рассуждать Элинор не стала. А вот Марианна на ее месте не удовольствовалась бы малым. Ее живое воображение незамедлительно нарисовало бы ей печальные события истории о трагической любви.

На следующее утро во время прогулки Марианна сообщила сестре новость, которая, несмотря на то что опрометчивость и порывистость Марианны ни для кого не являлись секретом, неприятно удивила Элинор, поскольку явилась слишком уж экстравагантным подтверждением этих качеств. Приплясывая от восторга, Марианна поведала, что Уиллоби подарил ей лошадь, которую сам вырастил в сомерсетширском поместье. Она была специально приучена к дамскому седлу. Марианна ни на минуту не задумывалась о том, что ее мать вовсе не собиралась держать лошадь. Если же из-за этого подарка она будет вынуждена изменить решение, ей придется нанять лакея и купить для него лошадь, а затем и построить конюшню для этих двух лошадей. Марианна же приняла подарок без всяких колебаний и рассказала о нем сестре, захлебываясь от счастья.

– Он намерен сегодня же отправить своего грума в Сомерсетшир за ней, – добавила она, – а когда лошадь прибудет, мы будем каждый день ездить верхом. Ты, конечно, тоже сможешь кататься, Элинор. Ты только представь себе, какое наслаждение скакать галопом по нашим просторам.

Она никак не желала пробудиться от блаженных грез и понять, сколько неприятностей сопряжено с этой затеей. Что такое еще один слуга? Пустячный расход. Да и мама ничего не будет иметь против. Кстати, для слуги подойдет любая кляча. Да и покупать ее не обязательно, всегда можно взять какую-нибудь захудалую лошаденку в Бартон-Парке. Какие конюшни? Достаточно самого простого сарая. Устав спорить, Элинор решилась выразить сомнения, прилично ли ей принимать подобный подарок от человека, с которым она так мало, ну или, во всяком случае, так недолго знакома. Марианна решила, что это уже слишком.

– Ты ошибаешься, Элинор, – возразила Марианна, – если считаешь, что я плохо знаю Уиллоби. Да, я недолго с ним знакома, но нет в мире человека, разумеется кроме тебя и мамы, кого бы я знала так хорошо. Не время и не обстоятельства определяют близость между людьми, а общность характеров. Некоторые люди могут знать друг друга в течение семи лет, но так и не научиться понимать друг друга, а некоторым и семи дней будет достаточно. Я бы чувствовала себя гораздо больше виноватой, если бы приняла в подарок лошадь от брата, а не от Уиллоби. Джона я знаю очень плохо, несмотря на то что мы прожили рядом много лет, а об Уиллоби у меня составилось мнение уже давно.

Элинор, зная о характере своей сестры, решила больше не затрагивать эту тему. Возражения по этому поводу только усилят ее уверенность в собственной правоте. Но обращение к ее привязанности к матери, представление всех неудобств, на которые должна будет пойти мама, если – что вполне вероятно – она согласится на подобное увеличение их домашнего хозяйства… После этого Марианна сдалась и обещала ничего не говорить матери, чтобы не подвергать ту искушению совершить добрый, но абсолютно неблагоразумный поступок.

Она была верна своему слову, и в тот же день, когда Уиллоби пришел их навестить, Элинор услышала, как ее сестра выражает свое глубокое сожаление, что не может принять его подарок. Затем она объяснила причины, из-за которых вынуждена была поменять свои намерения, и они были таковы, что не давали ему возможность настаивать и упрашивать. Но его разочарование было очевидным и казалось совершенно искренним, и, выразив свое огорчение, он тихо добавил:

– Лошадь по-прежнему принадлежит вам, Марианна, несмотря на то что вы не можете сейчас на ней ездить. Она останется у меня до тех пор, пока вы ее не потребуете. До того времени, как вы покинете Бартон и будете жить в своем собственном доме, Королева Мэб будет вас ждать.

Вот что услышала мисс Дэшвуд. Эти слова, а также тон, которым они были произнесены, равно как и обращение к сестре просто по имени – все недвусмысленно указывало на то, что между этими людьми существуют особые отношения. С этой минуты Элинор уже не сомневалась, что они помолвлены. Это открытие ее нисколько не удивило, разве что она слегка недоумевала, почему эти столь откровенные натуры не рассказали обо всем прямо.

На следующий день Маргарет рассказала ей нечто усилившее ее уверенность. Накануне Уиллоби провел у них весь вечер, и Маргарет некоторое время оставалась с влюбленной парой в гостиной одна, таким образом, у нее было время сделать кое-какие наблюдения, которыми она, напустив на себя важный вид, поделилась с сестрой.

– Ах, Элинор, – воскликнула она, – я тебе такое расскажу про Марианну! Я уверена, они с мистером Уиллоби очень скоро поженятся.

– Ты это говорила, – ответила Элинор, – почти каждый день с тех пор, как они познакомились. По-моему, они еще и недели не были знакомы, когда ты известила нас, что Марианна носит на шее медальон с его портретом. Правда, при ближайшем рассмотрении в медальоне оказался портрет нашего двоюродного деда.

– Но сейчас совсем другое дело. Я не сомневаюсь, что они вот-вот поженятся. У него даже есть ее локон.

– Будь осторожнее, Маргарет. Локон вполне может принадлежать его двоюродному деду.

– Нет, Элинор, я точно знаю, что локон Марианны. Я не могу ошибиться, потому что я видела, как он его отрезал. Вчера вечером после чая, когда вы с мамой вышли из комнаты, они начали друг с другом шептаться. Мне показалось, что он ее о чем-то упрашивал, потом взял ножницы и отрезал длинную прядь. У нее ведь волосы были распущены по плечам. Потом он поцеловал локон, аккуратно завернул его в белую бумагу и положил в карман.

Столь уверенное перечисление подробностей не могло не убедить Элинор, к тому же она лишь получила лишнее подтверждение тому, что видела и слышала сама.

Проницательность Маргарет временами чрезвычайно досаждала ее сестре. Однажды, когда миссис Дженнингс принялась самым настойчивым образом требовать, чтобы она назвала имя молодого человека, пользующегося расположением Элинор, миссис Дженнингс просто умирала от желания это узнать, Маргарет взглянула на сестру и проговорила:

– Я ведь не должна его называть, не так ли, Элинор?

Разумеется, все рассмеялись, и Элинор тоже заставила себя улыбнуться. Однако удалось ей это с трудом. Она не сомневалась, что Маргарет имеет в виду вполне конкретного человека, и чувствовала, что не вынесет назойливых шуточек миссис Дженнингс над ним.

Марианна всем сердцем сочувствовала сестре, но лишь ухудшила положение, когда отчаянно покраснела и сердито сказала Маргарет:

– Запомни, каковы бы ни были твои догадки, ты не имеешь никакого права высказывать их вслух.

– Да нет у меня никаких догадок, – возмутилась Маргарет, – ты ведь мне сама об этом сказала.

Компания оживилась, и Маргарет подверглась настойчивому допросу.

– Ради бога, мисс Маргарет, расскажите нам скорее обо всем! – воскликнула миссис Дженнингс.

– Я не должна, мэм, но я его хорошо знаю, даже знаю, где он живет.

– Ну, где он живет, мы можем догадаться. В собственном доме в Норленде, как же иначе. По всей видимости, он приходской священник.

– А вот и нет. У него пока нет никакой профессии.

– Маргарет, – вмешалась Марианна, – ты же отлично знаешь, что сама все это придумала и такого человека не существует.

– Ну, значит, он недавно отдал Богу душу, Марианна, потому что я точно знаю, что раньше он существовал, а фамилия его начинается на букву «Ф».

В этот момент Элинор испытала горячую и искреннюю признательность к леди Мидлтон, которая громко высказала свое тонкое наблюдение о том, что «погода стоит очень дождливая». Хотя мисс Дэшвуд прекрасно понимала, что ее милость вмешалась в разговор отнюдь не ради спокойствия своей гостьи, но лишь потому, что не выносила несветские насмешки, которые так любили ее матушка и супруг. Полковник Брэндон с присущей ему деликатностью поддержал предложенную тему для беседы, и в течение следующих нескольких минут они оба с интересом рассуждали о дожде. Затем Уиллоби открыл фортепьяно и попросил Марианну сыграть. Таким образом, старания разных людей увести разговор в сторону увенчались успехом, и неприятная тема была позабыта. Но Элинор еще долго не могла прийти в себя от чувства тревоги, которое она в ней пробудила.