Следующий день не принес никаких изменений. Больной не стало лучше, что само по себе уже было плохим признаком, однако не стало и хуже. А тем временем немногочисленное кливлендское общество потеряло еще одного члена. Мистер Палмер, хотя и предпочел бы остаться, повинуясь как собственной человечности и доброте, так и желанию показать, что страхи жены значат для него немного, все же сдался на уговоры полковника Брэндона и последовал за своим семейством. А вслед за ним и полковник Брэндон заговорил об отъезде. Последнему, причем весьма уместно, категорически воспротивилась миссис Дженнингс. Она понимала, что отослать полковника, когда его возлюбленная находилась в такой тревоге, значило бы обречь обоих на лишние мучения. Поэтому она без всяких церемоний объявила ему, что он обязан остаться в Кливленде исключительно ради нее. Иначе по вечерам, когда мисс Дэшвуд будет ухаживать за сестрой в ее спальне, ей решительно не с кем будет играть в пикет. Она проявила такую настойчивость, что он не мог не дать согласия, и поступил так с большим удовольствием, повинуясь заветному желанию своего сердца. К тому же к просьбе миссис Дженнингс присоединился и мистер Палмер, который, судя по всему, почувствовал облегчение при мысли, что в Кливленде все-таки останется человек, способный оказать мисс Дэшвуд реальную помощь, если она понадобится.
Марианна, разумеется, ничего не знала. Она оставалась в неведении, что невольно вынудила хозяев Кливленда покинуть собственный дом всего лишь через неделю после того, как они туда вернулись. Ее совершенно не удивляло, что миссис Палмер не заходит к ней в спальню – она и вовсе про нее не вспоминала.
Прошло два дня после отъезда мистера Палмера. Состояние больной не улучшалось. Мистер Гаррис навещал ее каждый день и всякий раз бодро предрекал скорое выздоровление. Мисс Дэшвуд разделяла его мнение. Но миссис Дженнингс и полковник Брэндон были значительно менее оптимистичны. Почтенная дама с самого начала болезни уверилась, что Марианна уже не жилица, и полковник, необходимый ей только для того, чтобы выслушивать ее мрачные пророчества, не мог не поддаться их влиянию. Он пытался справиться со страхами доводами рассудка, постоянно напоминая себе, что аптекарь уверен в выздоровлении больной, однако долгие часы, ежедневно проводимые им в одиночестве, способствовали появлению только грустных мыслей, и вскоре ему уже никак не удавалось избавиться от предчувствия, что больше он никогда не увидит Марианну живой.
Утро следующего дня принесло с собой радужные надежды. Выйдя от больной, мистер Гаррис объявил, что ей значительно лучше: пульс стал сильнее, да и все остальные симптомы намного благоприятнее, чем накануне вечером. Элинор подтвердила его слова. Она повеселела и радовалась, что в письмах к матери объяснила задержку легким недомоганием Марианны, доверяя больше своему суждению, чем мрачным предчувствиям миссис Дженнингс. Правда, она все-таки удержалась и в письме не назвала срок, когда Марианна сможет отправиться домой.
Начавшийся столь приятно день завершился намного хуже. К вечеру Марианне снова стало плохо. Жар и боли не только вернулись, но даже усилились. Однако Элинор упорно отказывалась признавать серьезность положения и приписывала ухудшение утомлению больной, которая, пока ей перестилали постель, была вынуждена некоторое время посидеть в кресле. Она напоила Марианну успокоительной микстурой и с радостью увидела, что та уснула, а сон, по мнению Элинор, мог быть ей только на пользу. Больная спала долго и беспокойно. Элинор, желая во что бы то ни стало увидеть действие сна, приготовилась сидеть возле сестры, пока та не проснется. Миссис Дженнингс ничего не знала о перемене к худшему в состоянии больной и, против обыкновения, легла пораньше, а ее горничная, одна из главных сиделок и помощниц, отправилась поужинать и отдохнуть в комнату экономки. Элинор осталась в спальне сестры одна.
Сон больной становился все более беспокойным. Она металась на постели, жалобно стонала, и сестра, внимательно наблюдавшая за ней, уже совсем было решила разбудить ее, но тут Марианна, очевидно потревоженная донесшимся из коридора звуком, внезапно очнулась и вскрикнула:
– Мама приехала?
– Еще нет, – ответила Элинор, тщетно пытаясь побороть охвативший ее ужас и помогая Марианне лечь поудобнее. – Но, надеюсь, очень скоро она будет здесь. Ты же знаешь, от Бартона до Кливленда путь неблизкий.
– Скажи ей, чтобы не ехала через Лондон, – торопливо продолжила Марианна. – Если она поедет через Лондон, я ее уже не увижу.
Элинор со страхом поняла, что сестра бредит. Она, как могла, постаралась успокоить ее и пощупала пульс. Таким слабым и частым он еще не был. Марианна продолжала что-то бессвязно лепетать о матери, и Элинор, до смерти перепугавшись, решила не только послать за мистером Гаррисом, но и отправить кого-нибудь в Бартон за миссис Дэшвуд. Понятно, что первым делом она подумала о полковнике Брэндоне. Дождавшись, пока на ее звонок явилась горничная, и оставив ее с больной, Элинор поспешила в гостиную. Она знала, что полковник частенько засиживается там допоздна.
Для колебаний и церемоний не было времени, и полковник без промедления узнал обо всех ее страхах и трудностях. У него не хватило ни мужества, ни уверенности в благополучном исходе, чтобы развеять страхи, однако часть трудностей он без колебаний взял на себя. С решительностью, доказывавшей, что об этом он думал уже давно, полковник Брэндон тотчас вызвался сам отправиться за миссис Дэшвуд, и Элинор очень скоро оставила слабые попытки возразить. Она поблагодарила дорогого друга коротко, но с самой глубокой признательностью, и он сразу же вышел, чтобы отправить слугу за мистером Гаррисом и распорядиться насчет почтовых лошадей для себя. Воспользовавшись минутной паузой, Элинор села написать записку матери.
Как не благодарить судьбу, что в подобную минуту рядом с ней оказался полковник Брэндон! Лучшего спутника для матери Элинор и пожелать не могла (от этой мысли ей стало немного легче). Он был настоящим другом, чьи советы помогут ей, а неизменное внимание облегчит тяготы пути, поможет справиться с тревогой. Его присутствие, заботы, помощь будут оберегать ее, помогут перенести внезапный и страшный удар.
Какие бы чувства ни владели в те минуты полковником Брэндоном, он их старался не показывать. Он хладнокровно и деятельно собирался в дорогу и даже подсчитал для Элинор примерный срок, когда их следует ждать обратно. Не было потеряно ни одной минуты. Лошадей подали даже раньше, чем ожидалось, полковник пожал руку Элинор и быстро сел в экипаж, проговорив напоследок несколько слов, которые она не расслышала. Время близилось к полуночи. Элинор поднялась в спальню сестры, намереваясь дождаться там аптекаря и провести у постели больной остаток ночи. Проходили минуты… часы… Обе сестры провели их в страданиях.
Марианна все время бредила и стонала от боли, а Элинор терзала жесточайшая тревога. И к тому же аптекарь все не ехал. Теперь Элинор с лихвой расплачивалась за недавнюю беспечность. Находившаяся рядом горничная миссис Дженнингс (Элинор строго запретила ей будить госпожу) лишь усугубляла ее страдания намеками на мрачные предчувствия своей хозяйки.
Марианна вскрикивала в беспамятстве и поминутно звала мать. Ее слова всякий раз заставляли болезненно сжиматься сердце Элинор. Она казнила себя за то, что так долго не признавала серьезности болезни, лихорадочно старалась придумать средство, которое принесло бы немедленное облегчение, и втайне опасалась, что скоро уже ничто не сможет помочь, потому что потеряно слишком много времени. Она мысленно рисовала картину, как приезжает ее сломленная горем мать и находит любимую дочь мертвой или в тяжелом бреду, неспособную узнать ее и проститься.
Элинор уже собралась снова послать за мистером Гаррисом, а если его нет, то за кем-нибудь еще, но тут он приехал сам. Шел шестой час утра. Он признал, что в состоянии его пациентки произошло неожиданное и резкое ухудшение, однако решительно отрицал, что опасность велика, и ручался, что новое лекарство обязательно принесет облегчение. Его уверенность отчасти передалась Элинор, и она немного успокоилась. Пообещав приехать снова через три-четыре часа, аптекарь отбыл восвояси, оставив и больную и ее преданную сиделку несколько приободрившимися по сравнению с тем, какими он их нашел в первые минуты своего визита.
