Завтра день Вашего Ангела, и паки поздравляем Вас с преддверием оного.

1 июня 1854 года

Искренно любимый и уважаемый Батюшка!

Я до сих пор не мог собраться с духом, чтобы отвечать Вам на письмо Ваше от 1 июня, в котором Вы изволите отказывать мне в благословении, просимом мною на возобновление оставленного курения табаку, — ибо, признаюсь Вам, отказ этот глубоко меня огорчил и поставил в очень затруднительное положение. С одной стороны, я чувствую необходимость возвратиться умеренно к старой неумеренной привычке, слишком закоренелой и слишком резко прерванной; с другой — я знаю, что и самая полезная вещь, сделанная против Вашего благословения, должна мне обратиться во вред. Потому, прежде чем решусь на что-нибудь, прошу милостиво обратить еще раз внимание на этот предмет, который не так ничтожен для меня, как может казаться.

Прежде всего прошу Вас припомнить, милостивый Батюшка, что при самом начальном решении моем оставить курение я ясно и определительно оговаривался против всякого заклятия и обета оставлять курение навсегда. Я даже решительно не принял Вашего благословения, когда Вы мне хотели дать его на совершенное оставление трубки навсегда. Потому в этом отношении я не могу почитать себя ничем связанным. Оставлял же я курение не по причине физического здоровья моего. Ибо, несмотря на всю неумеренность моей привычки, я не замечал от нее никакого вреда. К тому же эта привычка была так сильна, что, кажется, я не нашел бы сил в себе оставить ее для такой бедной причины, каково физическое здоровье.

Я курил с 13-летнего возраста до 46 лет беспрерывно и так много, как, может быть, никто, кроме меня, не курил. Я ни на минуту не дышал другим воздухом, кроме табачного дыма. Ночью, когда просыпался на 10 минут, то закуривал трубку и засыпал с нею. Днем ни при каких занятиях не оставлял ее. Я не ездил в те дома, где не мог курить. Если же в редкие случаи когда-нибудь должен был оставаться без трубки, то не только физически страдал, но и ум мой был связан, мысли не двигались свободно и память ослабевала. Так постоянно возбуждал я свои нервы табачным дымом в продолжение более 30 лет.

Наконец, после болезни, в которой я курить не мог, я вознамерился воздерживаться от трубки с тою мыслию, что дыхание чистым воздухом может будет полезно для внутренней деятельности ума моего, тем более что и Вы, и митрополит, и другие святые старцы говаривали против излишнего и неумеренного моего курения, а мне казалось легче совсем прервать привычку, чем ограничить ее умеренность. Но о физическом здоровье притом я почти не думал. Теперь же, после двухлетнего опыта, я вижу, что ошибся в своем ожидании. Моя привычка была так сильна, что уже обратилась мне в природу. То состояние умственной сдавленности, которое я испытывал прежде, когда на время оставил трубку, и теперь, после двух с лишком лет, чувствуется мною. Я нахожусь обыкновенно в состоянии человека, на которого, как говорится, нашел тупик. Я затрудняюсь в мысленных движениях.

Часто ищу самого обыкновенного слова. Иногда, начиная говорить, я с трудом удерживаю в памяти конец того, что хочу сказать. Иногда замечаю, что посреди разговора я задумался, не от увлечения какой-нибудь сильной мысли, а от слабости, с которою переворачиваю обыкновенные. Ежедневно почти собираясь писать задуманное сочинение, и до сих пор не написал ничего, с трудом собирая мысли. Но в то же время как умственная деятельность моя ослабела, страстная сделалась еще раздражительнее.

Вот причины, милостивый Батюшка, по которым я вознамерился опять возвратиться к курению, тем более что, надеюсь, после двухлетнего воздержания Господь даст мне силы сохраниться в границах умеренности при помощи Вашей святой молитвы. Но не только это — я ничего не хотел бы сделать важного без Вашего благословения. Оттого и просил этой милости и теперь усердно прошу, т. е. святого благословения Вашего, но не разрешения, ибо не считаю себя в этом деле связанным. Если же мой ум и память ослабели не от резкого перелома 30-летней привычки, но независимо от того, как прежде наказание Божие за худое употребление Его даров, и при возобновлении курения не возвратятся в прежнюю живость, — то умоляю Вас, милостивый Батюшка, помолиться обо мне, чтобы Господь простил грехи мои.

С нетерпением ожидая ответа Вашего и испрашивая Ваших святых молитв, остаюсь преданный Вам Ваш покорнейший и духовный сын

И. Киреевский. <Июнь 1854 года>

М.с.о.н. Г.И.Х.Б.н.п.н.

Достопочтеннейший о Господе Иван Васильевич!

Как больно для меня, что нанес Вам скорбь письмом моим, касательно курения Вам табаку, и еще больнее то, что при всех Ваших доводах и представлениях о необходимости оной для Вас я не могу дать Вам премного просимого от меня благословения. Вникните в мое положение: где можно найти, в каких проповедях или книгах, чтобы духовному лицу давать благословение на сие действие? Употребление табаку (как курить, так и нюхать) вошло произвольно и во многих обратилось чрез навык в страсть. Всякого рода пища и питие имеет свои назначенные времена, укрепляющая<?> тело, совокупленное крепким союзом с душою; благословляется от Церкви и от пастырей ее, и своевременно на оную дать благословение, без всякого сомнения, можно. А на табак я не могу дать благословения, как Вам угодно. Хоть Вам покажется это грубо или глупо, но я должен лучше это перенести, <нрзб.> совесть призвать, — впрочем, я не могу никому ни воспретить, ни судить за употребление оного, всяк имеет свою волю и разум, и Вас в оной не порицаю. Когда Вы находите пользу в оном по своему разуму и произволению, можете и исполнять, Вы не связаны, как сами говорите. Я же, с своей стороны, не могу Вам дать прямого благословения на курение табаку, но на все полезное для Вас и не противное Богу призываю на Вас Божие благословение, да благословит Вас Господь.

Примите истинное уверение в моем усердии к Вам о Господе и желании Вам всякого блага, здоровья и благоденствия, с почтением моим остаюсь недостойный Ваш богомолец многогрешный иеромонах Макарий.

26 июня 1854 года

Искренно любимый и уважаемый Батюшка!

Сейчас прочел я Ваше письмо из Калуги к Наталье Петровне и теперь же хочу поздравить Вас с получением наперсного креста[161]. Хотя я и знаю, что ни это, ни какое видимое отличие не составляет для Вас ничего существенного и что не такие отличия Вы могли бы получить, если бы сколько-нибудь желали их, — однако лес всё почему-то очень приятно слышать это. Может быть, потому, что это будет приятно для всех любящих Вас. Мы всегда видели, как Вы внутри сердца Вашего носите Крест Господень и сострадаете Ему в любви к грешникам. Теперь та святыня, которая внутри любящего сердца Вашего, будет очевидна для всех на груди Вашей. Дай Боже, чтобы на многие, многие и благополучные лета! Дай Боже и многие лета за то и благочестивому архиерею[162] нашему!

Другая часть письма Вашего произвела на меня совсем противуположное действие. Вы пишете, что страдаете от бессонницы и что уже четыре ночи совсем не могли заснуть. Это кроме того, что мучительно, но еще и крайне вредно для здоровья. Не имеет ли на то какое-нибудь влияние послеобеденный чай? Известно, что чай отнимает сон, а при напряженных нервах он действует иногда очень продолжительно. Брат мой долго страдал бессонницей; Пфёль посоветовал ему не пить чаю после обеда и ввечеру, а вместо того выпить лимонаду или какой-нибудь травы безвредной, и брат начал спать. Потом думаю я и то, что сон Ваш отнимают заботы о всех нас, грешных, которые с нашими страданиями и грехами к Вам относимся. Вы думаете, как и чем пособить требующим Вашей помощи, и это отнимает у Вас спокойствие сердечное.