К Октябрьской революции Коркмасов отнесся очень сдержано, если не критически, но его привлек провозглашенный большевиками принцип самоопределения наций, вплоть до отделения, предоставление народам широкой автономии. Привлекла идея Советов, как органа народовластия, призванного обеспечить экономический и политический контроль за государственным аппаратом.

Джелал Коркмасов был председателем Дагестанского областного исполкома, Военного совета и Военно-революционного комитета, а в сентябре 1919 года в Баку его избрали председателем бюро временного обкома партии. В столице Азербайджана Коркмасова арестовали муссаватисты и отправли в тюрьму. Однако Рашидхан Капланов добился его освобождения через одноклассника Джелала генерал-губернатора Баку Техлиса. Позднее в 1920 году Капланова взяли азербайджанские чекисты, и дело в отношении него было передано в Особый отдел 11-й армии. За друга вступился Коркмасов, обратившись к председателю Азербайджанского РВК Н. К. Нариманову, он охарактеризовал Капланова как незаурядного человека, который может быть полезен обществу во всех отношениях.

Между тем Джелал после бакинского приключения возглавлял Совет обороны Дагестана и Северного Кавказа, с апреля 1920-го был председателем ВРК Дагестана, осуществлявшего всю полноту власти в Республике. 12 февраля 1921-го Коркмасов во главе дагестанской делегации побывал у Ленина, который встретил его дружески, как старого товарища. В ходе беседы вождь живо интересовался ситуацией в крае, давал советы на перспективу по хозяйственным вопросам, которые следовало решать исходя из местных условий, шла речь и о самостоятельных внешнеэкономических связях республики, главным образом в деле мелиорации и развития концессионных отношений с ведущими капиталистическими странами.

С сентября 1921-го по 1931 год Джелал Коркмасов — председатель Совета Народных Комиссаров, был также членом ВЦИК и ЦИК СССР всех созывов, делегатом ряда съездов партии и Советов. В декабре 1921 года его наградили высшим тогда орденом «Красного Знамени» за руководство всей борьбой с контрреволюцией в Дагестане. На II-м Съезде Советов в 1923 году, вошел в президиум вместе с Л. Троцким, И. Сталиным, С. Орджоникидзе, Н. Бухариным, Ф. Дзержинским, А. Енукидзе, В. Куйбышевым, М. Фрунзе, председательствовал на ряде заседаний. Как и другие руководители СССР, в день смерти Ленина Коркмасов был в Горках, сопровождал тело вождя в Москву, стоял в почетном карауле у его гроба в Доме Союзов.

Вместе с Георгием Чичериным (с которым познакомился в Англии), в качестве полпреда РСФСР в Турции Коркмасов вел переговоры с представителями этого государства в Москве. Итогом переговоров стало подписание 16 марта 1921 года договора о дружбе и братстве. Джелалу не составляло труда найти общий язык с турецкими деятелями, ведь он хорошо знал процессы, происходящие в их стране, да и вообще на Востоке, настроения и взгляды этих людей, стремление многих из них вывести свои государства на более высокий уровень развития. Несколько ранее — 28 февраля 1921-го — состоялось подписание советско-афганского договора, лепту в заключение которого вложил и разведчик Борис Иванов, успевший познакомиться с этой страной.

В мае 1922 года Борис покидает Францию и отправляется резидентом на Балканы под именем Бориса Краснославского. Числился он и в составе официальной Советской миссии Красного Креста, которая прибыла в Болгарию 20 октября. Возглавляет миссию Иван Корешков, а среди восемнадцати его штатных сотрудников, по крайней мере, ещё два разведчика — Федор Карин (А. Корецкий) и Герман Клесмет (Р. Озол). Быстро и без всяких проволочек миссия получила разрешение от Министерства внутренних дел правительства А. Стамболийского помогать с отъездом тем русским беженцам, которые желают вернуться в Россию.

В Болгарию прибыл и граф дю Шайля, которого Иванов устроил на работу в Международный Красный Крест, где, помимо разведывательной деятельности, он занимался «русским беженским вопросом». Начальник Красного Креста в армии Врангеля С. Н. Ильин писал А. И. Гучкову 16 мая 1923 года: «Выступление Астрова и графини Паниной идет вразрез с репатриационной политикой русских организаций, единодушно в свое время осудивших деятельность как Нансена, так и его русских прихвостней, которая была направлена к вселению в умы русского беженства убеждения в том, что в случае возвращения в Россиию их ждет гарантированная Нансеном и Дю-Шайля амнистия, возможность пользоваться всеми гражданскими свободами и даже частичное возвращение собственности. Мы уже знаем из приходящих из России писем и из рассказов возвратившихся оттуда, что все эти обещания Нансена оказались блефом. Ныне гр. Панина и г-н Астров своим выступлением присоединили свои имена к именам Дю-шайля и Корешкова, уподобился Земгор знаменитому в Болгарии „Союзу возвращения на родину“, усилили позицию Нансена в репатриационном вопросе и льют воду на его мельницу».

«Краснославскому», которого многие его сотрудники знали как советского командира Бориса Николаевича, была поручена разведка и разложение белой эмиграции в Болгарии и Румынии. Он стал одним из руководителей операции в Варне в августе 1922-го по срыву десанта генерала В. Л. Покровского на Кубань. Усилиями его резидентуры был привлечен к разведывательной работе бывший полковник Белой Армии А. М. Агеев, который стал активным деятелем «Союза за возвращение на родину», одним из основателей, редакторов и авторов газеты Союза «Новая Россия», членом Советской миссии Красного Креста. Александра Михайловича убили 3 ноября 1922 года за публикацию в газете документов о подготовке кубанского десанта.

Деятельность по разложению частей Белой Армии удачно сочеталась с официальной задачей миссии. В 1922-1923 годах с её помощью в Советский Союзе вернулось 9.550 солдат, казаков и офицеров бывшей врангелевской армии. На этом направлении работали также и другие разведывательные организации, а также Коминтерн, Болгарская компартия, «Союз за возвращение на родину».

Борис Иванов налаживал отношения и с деятелями македонского национально-освободительного движения. Современный македонский исследователь И. Катарджиев писал: «В 1922 году в Софию для выяснения политической ситуации в Болгарии и возможностей для переворота прибыл некий советский полковник Борис Николаевич. Через Павла Шатева[3] он вступил в контакт с македонцами — федералистами и вел с ними переговоры о совместной деятельности. В результате переговоров два представителя федералистов Славе Иванов и Филип Атанасов 20 марта 1923 года через Вену и Берлин отбыли в Москву для закрепления достигнутого соглашения. В Москве они встретили теплый прием».

На смену Иванову во Францию прибыл Семен Урицкий, в курс дела ешл ввела Мария Скоковская. В апреле 1923 года французская полиция арестовала Зозовского. Как вспоминал позднее Григорий, ему были предъявлены серьезные обвинения, но из-за недостатка улик, через три месяца его освободили и выслали из страны.

Между тем полиция вышла на след и других сотрудников резидентуры. В связи с этим Мария Скоковская в конце августа — начале сентября покидает страну и отправляется в Берлин. Туда же собирался перебраться и Урицкий, но через несколько месяцев его арестовали. По поводу своего ареста он давал показания в 1937-1938 годах в НКВД. Обвинение его в том, что он был завербован французской разведкой, конечно, не соответствует действительности, собственноручное изложение Семеном Петровичем этого события интересно тем, что в нем указаны некоторые сотрудники парижской резидентуры:

«В ноябре или декабре 1923 года меня арестовали на улице и привезли во французскую охранку „Сюртэ-Женераль“. Во время обыска у меня было обнаружено подброшенное в пальто агентами охранки письмо члена ЦК Французской компартии Сюзанны Жиро, завернутое в газету „Юманите“… Сначала я подписал заранее составленную на французском языке записку о том, что… я являюсь секретным агентом Красной Армии…. что я сотрудничаю с французской компартией…. что мне помогал в работе Зозовский…. что ко мне приезжал курьер — итальянец Пьерр…. что бывший белый моряк Насветович доставал французские морские материалы и передавал их мне через Зозовского…. что со мной была связана Мария Скоковская, завербовавшая для работы в пользу РСФСР секретаря польского посла Шумборович…. назвал как агента, работавшего на РСФСР, Тадеуша Шимберского…»