Пола покончила с первой чашечкой чая. Съела фрукты. Рогалик швырнула в залив – рыбки с удовольствием слопали и его. Тут же появилась Венера, принялась наливать вторую чашку, проворчала: "Фу, как ваши селедки воняют! Велю поймать и зажарить".

– Попробуй, – широко улыбнулась Пола. – Хотя… мысль хорошая. Потуши к ужину стерлядь в белом вине. И артишоки.

– Гости?

– Нет. Только профессор. Проследи, кстати, чтоб он помылся. И дезодорант ему дай.

Венера дзынькнула чайной ложечкой – какая она все-таки неуклюжая, эта лучшая экономка штата Вашингтон!

Служанка, Пола знала, кормить профессора не любила – тот громко чавкал и собирал остатки соуса куском булочки.

– Да не стучи ты, зараза, – поморщилась от резкого звука Пола.

Венера промолчала и встревоженно взглянула на выставленный подле шезлонга термометр.

– Не сидите на солнце, веснушки вылезут, – велела она хозяйке.

– Уйди, калоша, – отмахнулась Пола. – Только пирожное мне еще принеси.

Служанка ретировалась. Пола знала, что первым делом карга побежит на кухню и запишет в свою книжечку две ругательные десятки.

Она отставила недопитый чай.

Пьер уже стоял рядом. Электронная записная книжка на изготовку. Пожирал хозяйку, как всегда, умильными, влюбленными глазами.

– Включай, – холодно кивнула ему Пола. – Записывай.

Ей предстоял интересный вечер.

* * *

Прошло пять дней.

Американское посольство выдало Диме визу с пугающей быстротой. Будь он шпиономаном, пожалуй, решил бы, что государственный департамент США тоже точит зубы на Полу и не против, чтоб госпожу Шеви на чем-нибудь да прихватили.

Но скорее всего визу без проблем организовал главный редактор. У того были обширные связи и в российском Министерстве иностранных дел, и в правительстве, и в Администрации президента…

Билет Марина Михайловна тоже достала журналисту мгновенно. Вот и получалось: уже в понедельник, семнадцатого марта, Диме предстояло лететь на другой край света, в Степлтон.

В десять утра по Москве вылетаешь – в десять утра по местному времени приземляешься. В тот же самый день.

Тринадцать часов сберегаешь для дел.

Одно огорчало: тринадцать часов беспосадочного полета, и – жесткое табу на курение. Даже в самолетах нашенского Аэрофлота янки, ханжи несчастные, запретили курить. "Ну ничего, – думал Дима. – Пару лет назад я во Владик летал – девять часов без сигареты выдержал.

Хотя тогда возникло искушение: забиться в туалет и вытянуть сигаретку. Многие мужики на борту тогда так и делали. Россия!.. "Строгость законов российских компенсируется необязательностью их исполнения…" А я, помнится, решил испытать себя – и выдержал. И протерпел девять часов без курева… А где девять часов – там и тринадцать. Накуплю себе жвачки и леденцов, кофе пить в самолете не буду…"

Провожал Диму его университетский приятель Сашка. Самолет улетал в десять – значит, в восемь утра надо быть в Шереметьеве. В семь – выезжать. А Санька – ранняя пташка. Натуральный жаворонок, без всяких самолетов в шесть встает. Кроме того, просить подвезти в аэропорт кого-то из редакции означало усиливать зависть к собственной персоне. Дима и без того (как прошел слух о его внеплановой, нежданной загранкомандировке) стал ловить на себе завистливые взгляды.

Поутру домчались до Шереметьева на Сашкином "опельке" быстрее некуда. Саня провожать Диму до таможни не стал. Даром что получал полторы штуки "зеленых" в месяц – на дорогущую шереметьевскую парковку тратиться не захотел.

Остановил машину у входа в зал отлета. Дима выгрузил из багажника вещи, снова открыл пассажирскую дверцу и на прощанье легко бросил сидевшему за рулем Сашке:

– Пока. Ты за Надей тут присмотри.

Саня вдруг набычился и серьезно произнес:

– Я бы присмотрел, да она… – запнулся, оборвал сам себя. Потом махнул рукой и так же хмуро закончил:

– Ей ни до кого дела нет. Один ты, дурак, ей и нужен.

Сзади истерически забибикал джип.

Дима хлопнул дверцей.

Саня дал по газам – и был таков.

В прокуренном бестолковом зале, заполняя таможенную декларацию на высоком качающемся столике, Дима высадил две подряд прощальные сигареты. Быстро прошел таможню. Вещей у него с собой было – старая сумка да ноутбук.

С замиранием сердца перешел полустершуюся линию, означавшую государственную границу Миновал паспортный контроль, поспешил в "дьюти фри". Там купил по смешным беспошлинным ценам по литровой бутылке джина "Гордон" и виски "Ред лэйбл".

А спустя еще десять минут Дима сидел на борту "Ила-96-300" в кресле у окна.

Решил прикинуться спящим, чтоб соседи разговорами не доставали, – и неожиданно уснул. Уснул – как провалился. Проспал и взлет, и раздачу газет, и вина, и завтрака.

Очнулся разом, вдруг – точно из черного глухого ящика на арену цирка выпал. Гудели моторы. Всплакивал ребенок. Где-то сзади бубнили голоса: там, кажется, выпивали. Дима глянул в иллюминатор: под крыльями – ровное далекое поле облаков.

Посмотрел на часы: половина третьего по-московски.

Ого! Значит, он проспал больше четырех часов, и они сейчас, верно, летят где-то над океаном. Сосед-толстяк спал, мониторы под потолком показывали без звука "Бедную Сашу". Дима чувствовал себя неожиданно свежим, и даже курить не хотелось.

Он осторожненько, чтоб не потревожить соседа, достал из-под сиденья ноутбук.

Последние дни Дима не возвращался к недочитанной им биографии Полы Шеви. А сейчас, на борту самолета, он вдруг почувствовал, что его отношение к ней изменилось. Еще пару дней назад эта женщина была для него кем-то вроде книжного персонажа: далекой, эфемерной, почти несуществующей. Но теперь – оттого, что он летел в город, где она жила, и потому что, возможно, приближалась встреча с ней, – Пола стала волновать его не как виртуальная героиня, но как реальная, из крови и плоти, женщина. И историю ее судьбы Дима теперь воспринимал не отвлеченно, а как историю человека, который лично ему знаком и даже чем-то дорог.

Дима включил ноутбук. Сиденья "Ильюшина" в экскном-классе не слишком располагали к работе на переносном компьютере. Угол ноутбука уперся в ногу спящего соседа. Тот обиженно замычал во сне. Стараясь не обращать ни на что внимания, Дима загрузил последнюю часть книги о Поле Шеви.

Он остановился на том, как она хитро подстроила развод с муженьком Стивеном Макфарлином и прибрала к рукам компанию, супругом придуманную и созданную. А после продала эту компанию злейшему ее конкуренту, "Эпплу". И на рубеже девяностых годов Пола Шеви осталась соломенной вдовушкой с капиталом в полмиллиарда долларов.

Что случилось с нею на протяжении последнего десятилетия? Диме отчего-то казалось, что много интересного. Такой уж у нее характер. Он погрузился в чтение – с того места, где остановился пять дней назад.

"…Пола Шеви никогда не баловала представителей масс-медиа вниманием, – продолжал автор документального бестселлера. – А в начале девяностых, удалившись от дел, она и вовсе стала недоступной для репортеров. Можно было ожидать от богатой, знаменитой и молодой дамы, что она станет посещать светские рауты, вечеринки и благотворительные балы. Пола могла бы оказаться на короткой ноге с кинозвездами, магнатами и особами королевской крови. Ей под силу было вновь продемонстрировать свои выдающиеся способности в управлении и маркетинге. Наконец, она, с ее капиталами и красотой, могла бы, как говорится, пуститься во все тяжкие…

Однако от миссис Шеви репортеры и общественное мнение ничего подобного не дождались. Она совсем исчезла из поля зрения средств массовой информации. И чем она была занята первые три года девятого десятилетия, ходили слухи – и только.

Пола много путешествовала. Очевидцы видели ее то в Иерусалиме, то в Дублине, то в Милане, то в Москве…"

"Опять – в Москве! – воскликнул про себя Дима. – Да что ей наша Белокаменная – медом намазана?"

"…Причем Полу видели порой, – продолжил он чтение, – если верить очевидцам, одновременно в двух местах, отстоящих друг от друга на тысячи миль… Появлялись сплетни, что благосклонности госпожи Шеей добивались и наследный принц Монако, и великий автогонщик Айртон Сенна, и Мик Джаггер, и Арнольд Шварценеггер…