Ни ворот, ни ограды пока не было видно. Деревья с уже набухшими почками и кусты заслоняли подъезд. Не видна отсюда и Марин-драйв – улица, где они вроде бы случайно столкнулись с Полой. Оттуда доносился редкий шум машин.

Журналист поставил "Форд" на "ручник". Запирать не стал. Отсюда, из самого богатого района Степлтона, машины не угоняют. А даже если угонят – "Форд" застрахован. Пусть у прокатной конторы голова болит, г' Напрямик, срезая угол, через лесок Полуянов пошел к ограде Полиного особняка.

Лес был до противности чистым – ни одна сухая ветка не хрустнула. Только трава пружинила под ногами.

Вот и ограда особняка. Сложена из коричневого камня. Гладкая. Высотой метра два с половиной. Голыми руками, без веревок и кошек, ее не возьмешь.

Да еще по верху забора торчат острые стальные пики.

Совсем как у наших "новых русских". Ох, тщательно миссис Пола Шеви оберегает собственную privacy <Частную жизнь (англ.).>.

Журналист пошел вдоль ограды в сторону, противоположную воротам. Довольно скоро, метров через пятьдесят, забор делал поворот. Дальше он под прямым углом уходил к заливу.

Каменный столб на перекрестке оград возвышался метра на четыре. Со стороны усадьбы на нем находилось два черных прибора. Каждый развернут вдоль своей стены. Похоже на фотоэлементы. Станешь перелезать (если, конечно, долезешь до верха!) – сработает сигнализация. Через две минуты явится полиция.

Полуянов пошел вдоль стены – в сторону океана.

Соседний участок охранялся в отличие от усадьбы миссис Шеви номинально: столбы в человеческий рост, три ряда провисшей проволоки. А стена вокруг владений Полы с приближением к заливу не становилась ни на дюйм ниже.

Земля плавно шла под уклон. Залив – прохладный, свинцовый, мартовский – расстилался впереди. Солнце неярко светило сквозь дымку. Золотистые искры порой вспыхивали на поверхности бухты. Парусные яхты и белоснежные катера бороздили волны.

Стена не снижалась. Нигде не нашлось нависающей ветки или выбоин в кладке. В какой-то момент за оградой показалась черепичная крыша главного дома Полы.

"Я как влюбленный школьник, – с досадой подумал Полуянов. – Брожу кругами вокруг дома своего предмета".

И вот обрыв. Берег круто уходил вниз. Под ногами, метрах в пятнадцати, тянулась полоска прибоя. Справа стал виден на обрыве белый соседский дом в колониальном стиле.

Дима посмотрел вниз. Сплошные скалы. Нечего и думать, чтобы спуститься по ним к воде. Слева, защищая владения Полы, из скалы торчат горизонтально двухметровые острые пики. Меж ними натянута сплошная железная сетка.

А внизу в залив вдавалась подводная ограда. Она уходила в бухту на расстояние метров семидесяти от берега.

При этом выступала на полметра над поверхностью воды и также увенчивалась стальными пиками.

Дима задумчиво уселся на краю обрыва. Достал сигарету, закурил. Дурацкие американские запреты благотворно сказались на здоровье. Теперь он старался смолить только тогда, когда его никто не видит, – тем уменьшил потребление табака едва ли не вдвое.

Ясно, что приступом частные владения миссис Шеви не возьмешь. И с суши, и со стороны залива они защищены ох как надежно. Придется что-то придумать. Новую хитрость. Какую? Прыгать на участок с парашютом?

Рыть подземный ход?

Полуянов с удовольствием выбросил окурок на траву, в буквальном смысле девственную: вокруг ни банки из-под пива, ни полиэтиленового пакета, ни бутылки.

На всякий случай журналист все-таки затоптал бычок и пошел обратно.

Добрался до угла и повернул к воротам. Приблизился к входу. На него немедленно уставилась телекамера. Дима помахал ей. Крикнул: "Это я, Пола! Узнаешь?" Затем нажал кнопку переговорного устройства.

– Слушаю вас, – донесся через пару минут снисходительный голос секретаря.

– Пьер, это Полуянов. Я хотел бы повидаться с миссис Шеви.

– Боюсь, это невозможно, сэр.

– Вы можете передать ей сообщение? Важное для нее сообщение.

– К вашим услугам, сэр.

– Запишите слово в слово.

– Да, сэр.

– "Мистер Полуянов знает, зачем миссис Шеви понадобились русские бумаги". Записали?

– Да, сэр.

– Слова "зачем понадобились" можете подчеркнуть.

– Да, сэр.

– Попросите Полу связаться со мной. Мой телефон она знает.

– Конечно, сэр.

Дима отключил переговорное устройство, улыбнулся видеокамере и пошлепал назад, к своей машине.

Мамин архив, пожелтевшие от времени календарные листочки, занимал полный ящик стола. Вечерами, когда Надя слишком уставала для серьезных книг, она просматривала мамочкино наследство. Не глядя, отбрасывала цитаты из Макаренко и Луначарского, хмыкала над советами, как изготовить кухонную мочалку из старых колготок, старалась запомнить разные кулинарные хитрости.

Календарные листки пахли привычно-любимой ветхостью и вызывали щемящее ностальгическое чувство.

Веяло от них временами, заклейменными презрительным словом "застой": безопасностью, защищенностью, уверенностью в завтрашнем дне. Пусть тогда приходилось изготавливать мочалки из рваных чулок – зато Надя с мамой никогда голодными не сидели. Не то что теперь, когда уже за неделю до зарплаты копейки считаешь.

Иногда в календарном архиве обнаруживались исключительные по полезности советы. Чего, например, стоила голливудская маска для лица, описанная на страничке из лохматого 1973 года. Вроде тогда и слово Голливуд считалось почти ругательным, а рецепты голливудских масок – печатали. И каких масок – после нее кожа просто светиться изнутри начинала! Будь Надина воля, она б ее каждый день делала – всего-то: смешать молотый геркулес, желток, мед и оливковое масло. Но ей то времени не хватало, а то и денег: оливковое масло – это вам не подсолнечное, стоит недешево.

…Зарплату в этом месяце, к счастью, не задержали.

Но никаких надбавок-премий тоже не начислили, и Надя, вздыхая и калькулируя так и эдак, поняла, что отложить ничего не удастся. Новая юбка нужна как воздух (ноги постройнели, можно короче купить!). У Родиона полностью иссякли запасы "Чаппи" – а со "взрослого" стола, спасибо мамуле, разбаловавшей пса, он есть никак не желал. Закончилась пудра, нужен новый шампунь.., подарок Наташке.., в Интернет-кафе ходить – тоже недешево. В общем, только двести свободных рублей у Нади осталось – как раз на оливковое масло. Ну и чудненько: никаких тебе богатейских забот, как разместить и приумножить капиталы.

– Ну и зарплата у нас! Убожество! – пожаловалась Надя Машке из газетного зала.

В день зарплаты весь молодой состав библиотеки вел себя одинаково. В бухгалтерии, когда расписывались в ведомости и пересчитывали деньги, девчонок охватывала эйфория. Но потом они разбредались по рабочим местам, делали несложные прикидки, пытались вписать в бюджет хоть какую модную новинку, понимали, что денег ни на что не хватает, – и собирались в курилке поругать власть: держит библиотекарей на голодном пайке.

Дружно перемывали косточки и директору, и премьеру с президентом, и заодно расфуфыренным читателям-студентам, раскормленным на родительских харчах.

Машка на рабочее место явно не спешила, хотя работала одна, без помощницы. Надя сегодня по графику возилась с фондами – лично ее очередь читателей у стойки не касалась. Она попыталась урезонить подругу:

"Смотри, народу накопишь, потом не разгребешься!"

Коллега только фыркнула: "Пусть себе копятся. Надоели…" Она смолила уже вторую сигаретку, а Надя украдкой рассматривала ее очередной новый костюмчик. Когда Машка наклонилась к огоньку зажигалки, удалось разглядеть лейблик: "Альберто Феретти". Ну, эту фирму даже разыскивать по бутикам не нужно: дорогой итальянский модельный дом, на "Динамо" такие вещички точно не продаются.

Надю вдруг охватила волна раздражения: "Ну, Машка! Мерзавка! Клянет свою зарплату – а сама у Феретти одевается. Неужели это она? Она обокрала библиотеку?