Однажды Бо, улучив момент, когда Скарлетт сидела одна у камина, заговорил с ней о Ретте. Он тоже старался понять его и, очевидно, не мог заставить себя это сделать.

– У меня не укладывается в голове, почему он так жестоко поступил с тобой, тетя. Ведь я видел и вижу, что он безумно любит тебя.

Скарлетт ни с кем, даже с Бо, не хотела обсуждать эту больную для нее тему:

– Не знаю, Бо. Наверное, потому так и поступил, что очень любит, – ответила она уклончиво. Бо понял и больше не заговаривал об этом, но с Реттом держался прохладно, хотя Ретт очень живо интересовался его делами в театре, даже давал советы. Бо все выслушивал, соглашался, что совсем не было на него похоже, но и все. К себе в дом он его ни разу не пригласил.

Одна только Кэт была на седьмом небе от счастья. Она как будто ничего не замечала: ни натянутой обстановки в доме, ни хмурых взглядов Бо, ни отрешенности Скарлетт. Они как бы поменялись местами. Теперь Кэт была деятельной и открытой, а Скарлетт замкнулась в себе и отрешилась от всего.

Прошел год с тех пор, как Ретт вернулся домой, и Скарлетт не выдержала. Она решила взять Фредди и Салли и уехать с ними в Тару. Там был ее дом, близкие люди. Там земля ее отца, и это было единственное место на земле, где она снова оживет.

Теперь она сожалела о том, что сразу не поехала туда после катастрофы на «Гермесе». Осталась в своем доме и похоронила себя заживо. «Но ведь я надеялась дождаться Ретта здесь. Боялась, что он не найдет их, когда приедет. Поэтому и осталась». И вот он вернулся, но… поздно. Она не может простить ему недоверия… «Он предал мою любовь к нему», – и вот это было для нее больнее всего. Решено, она уедет в Тару.

Взгляд Ретта стал жестким, когда она сообщила ему о своем решении, но минуту спустя он сумел взять себя в руки и опустился перед ней на колени. Ты хорошо подумала, милая моя девочка? Может быть, Ты хочешь, чтобы я просил у тебя, прощение, валялся в ногах. Я это сделаю, хотя…

– Нет, Ретт, не надо. Ты – это ты. Я знаю тебя и понимаю, что иначе ты не мог поступить. Ты всегда был и останешься таким, какой ты есть. И то, как ты поступил… в этом ты весь. Или ты на коне, причем, на белом и впереди всех, или… нет, только так, на белом и впереди всех, другое не для тебя. Ты не умеешь быть слабым и не потерпишь никакого не то что снисхождения, жалости, но даже малейшей зависимости от других. Даже от близких… от любящих тебя.

Спасибо, Скарлетт, любимая. Теперь я вижу, что ты поняла меня, как не понимала никогда раньше. Но ведь и ты такая же. Или я ошибся в тебе?

– Была такая, Ретт. Но жизнь, наверное, сломала меня.

– А вот в это я ни за что не поверю, любимая. – Ретт рассмеялся и обнял ее колени. – Ты, как птица Феникс способна всегда возрождаться, даже из пепла. – Может быть, – Скарлетт уклонилась от его ласк. – Но только в том случае, когда меня не топчут. Ретт не стал ни возражать ей, ни убеждать ни в чем. Ему было не легче в этой атмосфере недоговоренности, натянутости, хотя он упорно не хотел чувствовать себя неправым.

– Я не удерживаю тебя, Скарлетт. Поезжай, поживи в Таре. Приди в себя и сообщи, когда за тобой приехать.

– Наверное, это будет не скоро, Ретт. Мне, действительно, надо придти в себя и все обдумать.

Ретт насторожился, выражение его лица стало еще больше жестким и хищным, и он отнял от нее руки.

– Что обдумать, Скарлетт? Ты не захочешь потом вернуться сюда?

– Я не знаю, Ретт. Сейчас я не уверена, что вернусь.

Но я же сказала тебе, мне надо подумать. Через неделю Ретт посадил Скарлетт с детьми в поезд и долго стоял на перроне, глядя им вслед, пока последний вагон не превратился в черную, мерцающую в холодном пространстве, точку. «Она мне нужна, – думал он, – нужна… или я буду мучиться».

А еще через год, так и не дождавшись Скарлетт назад, он оставил их дом в Сан-Франциско и вместе с Кэт, которая все время оставалась с ним, перебрался в Нью-Йорк.

Кэт вздохнула и с улыбкой оглядела отделанную розовым мрамором ванную. Скоро уже должны собираться гости, а у нее времени всего полчаса. Но это не так уж и мало. Обычно она не располагает даже таким временем, чтобы превратиться из ребенка, какой представляет себе ее отец, в райскую птичку и предстать перед всеми необыкновенной хозяйкой. Кэт очень нравились эти превращения. Если раньше ее раздражало, что мать и Бо излишне опекали ее и считали маленькой, а она изо всех сил старалась доказать им свою самостоятельность, то с возвращением отца все изменилось.

Отец тоже относился к ней, как к ребенку. Но это было совсем другое. Он ни в чем не ограничивал ее самостоятельность, и теперь она все решала сама, Единственное, что ее теперь волновало: понравится или не понравится отцу. Ретт полностью доверял своей дочери и ни во что не вмешивался. Кэт сама вела дом и, надо сказать, очень умело. И, кроме того, она стала личным адъютантом отца, повсюду его сопровождала, отбивалась от непрошенных гостей, которые иногда целыми толпами осаждали их гостеприимный дом.

Кэт никогда не спрашивала отца, где он был все эти долгие годы и чем занимался. Он ничего не рассказывал, и она не задавала лишних вопросов. Девушка догадывалась также и о том, что мать, как и обещала, никому не сказала о ее приключениях с Крисом Боксли. Во всяком случае, никто: ни Бо, ни отец даже намеком не дали ей понять, что знают о чем-то. Ей было приятно сознавать, что у них с отцом у каждого есть своя тайна.

Сознание этого придавало в ее глазах особую остроту и прелесть их отношениям.

Кэт часто с удовольствием ловила на себе то восхищенный, то изучающий взгляд отца. Он заново узнавал свою дочь и находил ее совершенным ангелом.

Девушка еще раз мельком взглянула на свое отражение в зеркале и быстро прикинула. До приема гостей оставалось всего 20 минут. Она должна быть готова вовремя. Кэт с удовольствием погрузилась в бурлящий поток льющейся из крана воды и постаралась расслабиться, представляя падающие за окнами крупные хлопья снега. Стоял конец ноября и первый снег уже укрывал землю.

Батлеры давали прием, и он, как всегда, должен был иметь успех. Кэт не сомневалась, что именно так и будет. Она мысленно пробежалась по списку приглашенных гостей, предполагая, кто может не приехать из-за выпавшего снега, но решила, что таких не окажется. Приемы у Ретта Батлера пользовались неизменным успехом и быть приглашенным в дом богатого золотопромышленника, каким Ретт уже успел зарекомендовать себя в свете, было почетно. Многих привлекала сюда и необыкновенная судьба хозяина и его красавица дочь, хотя она никого особо не выделяла. Так что не могло быть и речи, чтобы кто-то из званых гостей пропустил торжество. В перерывах, между поездками на свои прииски в Колорадо, Ретт давал их, по крайней мере, раз в неделю.

О приемах у Батлера говорили, и они, и на самом деле, были необычными, напоминали посещение призрачной, только в мечтах существующей страны.

Вечера у Ретта напоминали эффектные спектакли, которые проходили в ослепительном блеске великолепия семнадцатого века с шествующими между гостями дворецкими; сказочную атмосферу дополняла чарующая романтическая музыка, которая лилась со сцены и, казалось, заполняла собой все пространство роскошного зала.

Кэт выскочила из ванной и, энергично растираясь большим розовым с вышитой монограммой полотенцем, бросила взгляд на часы: «О, ей нужно поторопиться».

Платье было уже готово. Великолепное, облегающее фигуру шелковое платье лилово-розового цвета струилось с плеч до пола мягкой плавной волной. Девушка осторожно ступила в гармонирующие с платьем лилово-розовые босоножки на крохотных золотых каблучках. В паре с платьем они смотрелись великолепно. Кэт бросила последний взгляд в зеркало, поправила свои роскошные волосы цвета воронова крыла, удостоверилась, что лилово-розовый цвет теней на веках полностью подходит к цвету платья. Бусы из аметиста обвивали шею девушки, аметистовый же браслет украшал запястье левой руки, а в маленьких ушах сверкали бриллианты. Кэт бережно сняла с плечиков темно-зеленую бархатную накидку и надела поверх лилово-розового щелка платья. Накидка была отделана таким же лилово-розовым, как и платье, материалом, составляя симфонию лиловости и глубокой зелени в стиле Ренессанс. Заказанная отцом в Париже накидка представляла собой удивительное зрелище, от которого замирало дыхание. Но девушка носила се легко и непринужденно. Воздав должное своему отражению в зеркале, Кэт тут же и забыла о своей внешности, ее мысли переключились на другие заботы, которых у нее было сотни, если не больше. Девушка оглядела уютную провинциальную спальню французского стиля, убедилась, что дрова в камине разгорелись, и оттуда приятными волнами накатывается тепло. Она выглянула в окно. Снег все еще шел. Первый снег всегда так прекрасен. Кэт улыбнулась про себя и начала медленно спускаться вниз. Девушка должна была еще проверить кухню и убедиться, что в буфете все в порядке. Столовая в их доме представляла из себя настоящий шедевр.