– Скарлетт, моя дорогая Скарлетт, – произнес Ретт, и одна бровь медленно поползла у него вверх, – ты так и не узнала меня до конца. Я не какой-нибудь тупица, которого можно обмануть хлопаньем ресниц. Я знал, что ты с детства взбалмошна и эксцентрична в своих поступках, недаром отец воспитывал тебя в крестьянском духе, (Скарлетт обдавало то жаром, то холодом, колени у нее слабели и ноги подкашивались) но я всегда надеялся и верил в то, что та, в ком течет кровь аристократов Робийяр, при любом воспитании никогда не забудет о приличиях. Теперь я понимаю, как я ужасно заблуждался на твой счет. Зная тебя, мне, конечно, не следовало ожидать, что ты будешь правдива, порядочна и честна со мной. Но я, по глупости, в очередной раз поверил тебе.

– Я просто не понимаю о чем ты? – пролепетала Скарлетт и села в кресло, так как ослабевшие ноги вдруг разом перестали слушаться ее.

– Думаю, что прекрасно понимаешь. Посмотри на себя, у тебя вид нашкодившей собачонки. Я думаю, нам лучше не видеться некоторое время.

Скарлетт кинулась к нему. Слезы ручьем текли у нее по лицу, и она так сильно сжала его руку, что ногти впились ему в кожу.

– Что ты хочешь сказать? О, Ретт, ради Бога скажи мне, что ты имеешь в виду?

– Мне кажется, я выразился достаточно ясно, – и он с силой оттолкнул ее руку.

– Ретт, не делай этого. Я не хочу этого. – Сердце ее разрывалось на части.

Он внимательно посмотрел ей в глаза: – Я устал! – сказал он и отвернулся.

– Но я хочу все объяснить тебе. Ретт, любимый, почему ты так жестоко поступаешь со мной?

Он поднял к ней искаженное болью лицо и ей показалось, что в его волосах прибавилось седины.

– Я поступаю с тобой жестоко? Я, который боготворил тебя всю жизнь? Я заботился о тебе, баловал тебя. Ведь тебе пришлось столько вытерпеть, Скарлетт, – войну, голод, смерть близких, ты прошла через ад, и никто, кроме меня, не мог лучше понять это. А теперь я должен сидеть рядом с тобой, зная что…, держать тебя в объятиях после всего этого.

– Нет, – сказал он тоном не терпящим возражений, – я не могу жить с тобой и лгать себе, что все забыл. Ты не можешь больше быть моей женой. Мой адвокат уладит все необходимые формальности.

– Но я не хочу уходить от тебя. Не заставляй меня сделать это, Ретт. Я больше никогда не повторю этого. Я была такой идиоткой. Прости, Ретт, мне так жаль!

– Скарлетт, прекрати, не унижайся. Где остатки твоей гордости и достоинства. Я сохраню за тобой ежемесячное содержание. Сейчас я уезжаю, а ты можешь оставаться в доме столько, сколько захочешь. Наступило долгое молчание. Никто из них не двигался. Только было слышно тиканье каминных часов.

– Ну вот и кончено, – сухо сказал Ретт, выпрямившись в кресле. – Я ухожу, Скарлетт.

Скарлетт слушала его, как в тумане, она не могла поверить, что все это происходит с ней. Что это тот человек, который боготворил ее, но она все испортила этой интрижкой. Естественно, ее следует наказать.

На нее нашло отупение, и она призвала на помощь старое заклятье: «Сейчас я не стану об этом думать. Я с ума сойду, если буду думать о том, что я его опять потеряла и теперь, наверное, уже навсегда. Я подумаю об этом завтра…»

В доме все оставалось по-прежнему, слуги чистили мебель, накрывали стол… и убирали почти нетронутые блюда. Кэт каждый день уезжала в театр, она была настолько увлечена своими занятиями там, что ничего не замечала и даже не подозревала, что их семья уже практически распалась. Она редко бывала дома, поэтому не могла знать и того, что отец тоже уже почти не бывает дома.

Скарлетт целыми днями сидела или лежала, тупо уставившись в потолок. Она попыталась на следующий день поговорить с Реттом, но он сразу же ушел, не захотел с ней разговаривать. Она как будто очнулась после безумия и теперь пыталась разобраться, как все получилось у нее с Беном. Но объяснить даже себе так ничего и не могла. Единственное, о чем она сейчас думала, простит или не простит ее Ретт. Ведь они прожили такую сложную жизнь вместе, и она так долго его ждала. Неужели все это ничего не значит для него?

Скарлетт не услышала, как Кэт тихонько постучала к ней в дверь, а потом всунула голову:

– Мама, можно к тебе?

Не получив ответа, Кэт вошла, и послышался ее тихий шепот.

– Мама, ты не спишь? Ты что, заболела? А где же папа, почему его нет дома? А почему ты лежишь одетая? Да что, в конце концов, случилось?

– Садись, Кэт. Ты что хотела?

– Мама, что случилось? – Кэт уже почувствовала что-то неладное и встревожилась. Но Скарлетт не хотела да и не могла ничего объяснить ей. Сказать, что они с отцом разводятся, она спросит, почему? Нет, уж пусть она лучше узнает, когда все будет закончено.

– Да, Кэт, случилось. Но ты все узнаешь в свое время. – Скарлетт решительно пресекла все попытки дочери добиться у нее хоть каких-то объяснений.

– Ну хорошо, мама, если уж ты не хочешь сказать мне, так могу я обратиться к тебе с просьбой.

Скарлетт кивнула, не глядя на дочь. Она представила себе тот момент, когда дочь все узнает: «Боже мой, какой стыд! Корила ее за связь с Крисом Боксли, ее молоденькую, несмышленую девочку, и вот сама…».

– Мама, можно мне пригласить в дом своего друга? У него очень большие проблемы, нужна помощь, может быть, ты сможешь что-нибудь для него сделать?

– Да, конечно, – сказала Скарлетт безучастно, ни о чем не спрашивая дочь. Какая разница! Друг нуждается в помощи, хорошо, что не сама Кэт, как когда-то.

– Мама, мы придем сегодня вечером. А папа будет дома?

– Не думаю.

– Вот хорошо. – На этот раз Кэт это вполне устраивало, хотя она тут же дала себе слово выяснить, что произошло между родителями и вмешаться, если это потребуется, чтобы снова все уладить.

– До вечера, мама, не волнуйся, все будет хорошо.

Кэт поцеловала мать и побежала к себе. Ей еще нужно было одеться и успеть встретиться с Беном, чтобы еще раз все обговорить и подготовить его к встрече с матерью.

Скарлетт вышла из комнаты только к вечеру. Она бы и совсем не выходила. Сил не было и даже способность находить выход из любой ситуации на этот раз отказала ей. И все-таки она переоделась, выбрав дымчато-серое шелковое платье, отделанное черным брюссельским кружевом, и спустилась вниз. Ретта, как она и предполагала, дома не было. Она велела затопить камин, хотя на улице было еще тепло, стояла прекрасная пора бабьего лета, но Скарлетт мерзла, временами ей казалось, что она всерьез заболевает. Но надо было держаться, хотя бы ради дочери, поэтому она заставила себя собраться, приказала накрыть стол и присела у камина в ожидании Кэтти и ее друга.

Послышался звук открываемой двери, голоса в прихожей, приветствие дворецкого. Дверь в гостиную распахнулась, и на пороге появились Кэт и Бен Брэдли.

Как ни была Скарлетт подавлена, но появление Бена в ее доме оказалось для нее последней каплей, это было как дурной сон, от которого хочется побыстрее проснуться, провалившаяся под ногами земля, преследующий ее неумолимый рок, который мертвой хваткой уцепил ее за горло и не отпускает.

Ей хотелось вскочить на ноги и закричать «нет», завопить от ужаса. Неужели теперь и Кэтти отвернется, будет презирать ее, ведь она сейчас все поймет… ей захотелось немедленно выскочить вон из комнаты и вообще из этого дома. И только диким усилием воли она заставила себя остаться на месте, не показать виду, как ей стало холодно и страшно.

Надо сказать, что и Бен тоже был не в лучшем состоянии, когда на месте матери Кэт увидел перед собой таинственную незнакомку, Филиппу. «Надо подняться и подать ему руку», – убеждала себя Скарлетт, но вот этого она как раз и не могла сделать. Даже сидя в кресле, она чувствовала, как дрожат колени, а если она сейчас поднимется, то не выдержит напряжения и рухнет, и тогда Кэтти уж точно все поймет. Бедная девочка, только этого ей и не хватало!

Но Кэт и без этого все поняла, она видела, что перед ее глазами разворачивается какая-то странная драма. Мать побледнела и остановившимся взглядом смотрит на Бена, как на страшное, неизвестно откуда появившееся чудовище. И он застыл на пороге, и в его взгляде сквозили сменявшиеся поочередно разноречивые чувства: растерянность, волнение, жесткость.