— Вы со мной, или далее будете фонтанировать негативом? — излишне жестковато спрашиваю Зельцера.

Сложностей я не боюсь и отдаю себе отчёт, что придётся биться за каждый эпизод. Основную ставку всё равно придётся делать на поддержку Фурцевой. Понятно, что у киношников своя кухня, и явное вмешательство во внутренние дела никто долго терпеть не станет. У этой публики хватает покровителей в ЦК. Но и лишний раз ссориться с министром никто не будет. Поэтому будем балансировать и снимать нестандартное кино. Тем более, что календари к печати в СССР одобрили, но пока нет информации про продажу за рубеж. С плакатами тоже есть положительные подвижки. А это — какое-никакое признание, и мой личный шаг наверх в системе советского искусства.

— Я согласен идти с тобой до конца, — через некоторое время ответил сомневающийся.

Акмурзин и Пузик просто кивнули. Это уже хорошо. Без коллектива единомышленников ничего не получится. А без Зельцера мне вообще никуда. В плане непосредственно работы режиссёра я очень слаб. В «Проказницах», чуть ли не половина — заслуга Моисеевича, и он мне нужен как воздух. Вообще, я более склоняюсь к продюсерству, но в Союзе такой специальности нет. Поэтому беру на себя креатив, а в остальном всё ляжет на плечи моих соавторов. В будущем вообще нужно подыскать ещё талантливых товарищей. Съёмки тех же сериалов потребуют совершенно иного подхода. А значит, будем воспитывать людей в процессе. Ещё я упустил вопрос музыки, хотя были у меня кое-какие мысли. У каждого уважающего себя режиссёра есть композиторы, с которыми они сотрудничают годами, если не всю карьеру.

— Сколько тебе примерно нужно времени, чтобы довести сценарий до чистового варианта? — перевожу взгляд на нашу будущую звезду литературы, — Только учти, что я тебя буду отвлекать ещё на один проект.

— Два месяца минимум, а лучше три, — отвечает Пузик, постукивая пальцами по папке с текстом.

Вздыхаю, не скрывая разочарования. Я сейчас погрузился ещё и в телесериалы, так как Фурцеву они заинтриговали. Через пару недель надо выдать что-то удобоваримое. Проблема в том, что телефильм должен быть идеологически правильным и пропагандировать коммунистический строй. Мне так прямо и заявили, что сериал должен восхвалять советский образ жизни. И первая работа обязана быть именно такой, а не всякие любовные переживания и прочие страдания. Вот теперь сиди и думай, как это провернуть, с учётом того, что я в этой теме полный профан.

— Могу помочь Оксане, — неожиданно предлагает Зельцер, — Основные события вы уже обозначили, дело больше технического характера. Я сейчас заканчиваю работать над документальным фильмом и перевожусь на Горького.

Видя моё удивление, Моисеич поясняет.

— Ты же сам предложил далее вместе работать. Или я чего перепутал?

— Нет, конечно. Очень рад. Мне одному просто не потянуть все задумки.

Далее мы более двух часов обсуждали будущий фильм, персоны актёров, натуру и многое другое. Видя недовольный взгляд официантки, пришлось заказать еды и чая. Это вам не Макдак, куда можно притащить ноут и сидеть со стаканчиком кофе несколько часов, юзая бесплатный интернет. Зато отведал отличных сосисок с кабачковой икрой и зелёным горошком. Вот только бурду, изображающую чай, я чуть не выплюнул после первого глотка. Пришлось заменить его на вполне себе вкусное какао. И чего они травят народ всяким грузинским суррогатом, если можно продавать качественные напитки? Позже мы заказали лимонада — так это какой-то райский шербет, если сравнивать с моим временем.

— Я всё равно не пойму, к чему такая спешка? — спросил Ринат, — Утверждаем сценарий, проводим в рабочем порядке пробы, далее ждём декорации. Куда спешить?

Вопрос нашего оператора вполне себе понятен. Уж слишком жёсткие сроки я обозначил для запуска фильма в работу.

— Мы должны закончить фильм до мая и далее показать его комиссии Госкино. К чертям Венецию, наша работа должна через год демонстрироваться в Каннах.

— Зачем тебе это, Алексей? — нарушил молчание Зельцер, — Пройти комиссию, которая будет выбирать фильм для фестиваля — нереально. Это должна быть уже отснятая картина, ну, или готовая к февралю — марту. Плюс там ещё хватает подводных камней, о которых я даже думать не хочу.

— Значит, мы сделаем фильм ещё раньше. Канны мне нужны для признания того, что я умею снимать кино. Пусть даже мы зайдём на фестиваль в качестве внеконкурсной картины. Но кино необходимо снять качественное, и оно будет в первую очередь ориентировано на советскую публику, особенно женщин. Только выход на запад необходим как воздух. Есть несколько проектов, которыми я могу заинтересовать европейские кинокомпании. Поэтому нам надо блеснуть, обратив на себя внимание. Всякие Гран-при и прочие индивидуальные премии меня не интересуют. Нужен контакт с людьми, кто принимает решение во французской или итальянской киноиндустрии. Лучше — американской, но пока это утопия. Так что учите французский, а заодно английский, — заканчиваю свою тираду с улыбкой.

Первой опомнилась Пузик. Она вообще человек сильный, просто сама этого не понимает. Оба старших товарища загрузились и стали думать, чем им всё это будет грозить, в случае провала. А Оксана сразу начала размышлять, как выполнить поставленную задачу.

— Я учила в школе немецкий. Но даже со словарём вряд ли смогу общаться с иностранцами.

— С немецким у меня порядок, вернее, это больше идиш, — улыбнулся Зельцер.

— Я вам могу помочь только с переводом на татарский и русский матерный, — добавил Акмурзин.

Посмеялись. А вообще, проблема незнания иностранных языков советскими гражданами имеет место быть. Это мне повезло с Лёшиной соседкой, которая говорила по-французски лучше большинства носителей языка. Ещё и я сам английский знаю. Но это всё в будущем, хотя каким-нибудь репетитором обзавестись не помешает.

— Кто это? — странным голосом произнёс Самсон.

Оборачиваюсь и пытаюсь понять, куда он смотрит. Народ движется в сторону метро, и разглядеть кого-то в этой толпе проблематично.

— Люди идут домой с работы.

— Да нет, — отмахнулся друг, при этом не отводя взгляда от потока граждан, — Кто эта девушка, с которой ты вышел из здания?

Так. Понятно. Стеклянный взгляд Самсона прилип к одной рыжей особе, которая шла вприпрыжку и махала сумкой. Пузик наконец-то более-менее прилично оделась, по крайней мере, пальто на ней было весьма модного фасона. Да и сапоги тоже неплохие. Насколько я помню, именно качественная обувь является головной болью советских женщин. А за финские или югославские сапоги они заложат душу дьяволу. Шучу, конечно, но в обычных обувных магазинах ассортимент не впечатляет.

— Самсон? Ау, очнись! — щёлкаю пальцами перед лицом впавшего в ступор друга, — Если хочешь, давай вас познакомлю. Я предложил Оксане подвезти, но она к какой-то подружке собралась, ей на метро две станции.

— Оксана! — с глупой улыбкой отреагировал Сергей, потом начал отвечать скороговоркой, — Не надо беспокоить девушку. Вдруг она занята, и мы её отвлекаем. И вообще, нам же ехать надо.

Садимся в машину и двигаемся в сторону центра. Самсон сейчас работает недалеко, вот и заехал за мной по дороге. Заодно обсудим планы. Большую часть плакатов мы нарисовали, остались детали и слоганы. Но сегодня у нас знаменательный, и даже, пожалуй, решающий день. Помощник Фурцевой, которого она выделила для курирования моих дел, сообщил, что нас ждут в Пушкинском музее с эскизами плакатов. Если всё будет нормально, то нам организуют выставку.

Я от всех этих дел далёк. Но Серёга не на шутку перевозбудился. Вчера целый вечер пытал меня по телефону, какие работы брать. В итоге я на него рявкнул и сказал, что повезём всё. Оказывается, сейчас Пушкинский считается самой прогрессивной и передовой выставочной площадкой. Вот мой друг и начал дёргаться заранее. Для него это крайне важно — получить признание хоть в таком специфическом жанре. А то он постепенно переквалифицировался в оформителя, забыв про творчество.