— Завтра у тебя единственный испытательный день. Если хоть кто-то из коллектива скажет, что ты филонишь или некомпетентен, то я напишу официальную бумагу профессору от киностудии, по теме — зачем вы присалили нам неуча и дурачка. Я не шучу. Никому не позволено ломать мои проекты. Мы договорились?

Да, — отвечает Пётр, опустив глаза, — Не надо писать Артемию Владимировичу. Не позорьте. Не знаю, что на меня нашло. Всю упущенную работу я наверстаю.

Захожу в свой кабинет, где в кресле для посетителей сидит Пузик, нервно сжав руки.

— Во сколько уходит поезд в Минск? — спокойно спрашиваю Оксану, наблюдая, как трясучка прекратилась и к нам возвращается воинственная бобруйская валькирия.

— Я никуда не поеду! И вообще, ты не имеешь никакого права! Да и за твоего Самсона я замуж выходить не обязана.

— Отвечаю по порядку. Прописка у тебя минская, и если надо будет, то я вышвырну тебя из Москвы официально. Вот радости-то будет белорусским товарищам и твоим поклонникам… Власти у меня на это хватит. Я отстраняю тебя от всех проектов. При этом передаю тебе полностью все права на роман, рассказы, и даже за «Рюриковичей» ты получишь оплату. Но на этом наше сотрудничество заканчивается. Никогда не потерплю внутри нашего хрупкого коллектива человека, который из-за своей дури его рушит изнутри. Найду другого соавтора, пусть он будет и менее талантлив. И последнее — меня не волнует твоя личная жизнь. Главное — чтобы она не мешала работе и моим планам. Замуж можешь выйти хоть за Зельцера, совет вам да любовь. Но прекращай третировать Сергея. Поговори с ним нормально, чтобы он понял посыл о прекращении ваших отношений и их бесперспективности. Ничего, он не хрустальный, переживёт. Но работу нельзя смешивать с личными отношениями. Херня из этого получается.

Смотрю, что рыжая беззвучно плачет. И ручейки её слёз скоро должны перерасти в водопад. Подхожу к ней и сую платок. Дожидаюсь, когда Пузик вдоволь нарывалась, подвожу итог.

— Пойми, мелочей в нашем деле не бывает. А все свои чувства мы должны оставлять на улице, как только зашли в здание киностудии. Ты думаешь, у меня нет проблем в личной жизни? Или я прыгаю до потолка оттого, что жена запретила мне встречаться с дочками?

— И всё равно — ты бесчувственный чурбан! — отвечает Пузик, от души сморкнувшись в мой некогда чистый платок, — Сделаю всё, как ты скажешь. Да и археолог этот мне не нужен, просто Сергея хотела позлить. Только отвали минут на тридцать, не трогай меня. Видеть тебя не хочу, Мещерский. Какой же ты злой и бессердечный!

В итоге, рабочий процесс нормализовался. Только Самсон ещё сильнее посмурнел, зато работал как проклятый. Приходилось его буквально вытаскивать из кабинета, где он рисовал сам и просматривал работы других художников.

Долго думал, кто бы смог сделать интересную закадровую озвучку. Решил пойти оригинальным способом, и предложил работу Владимиру Басову. Несмотря на то, что он сейчас нарасхват, как актёр и режиссёр, но есть шансы, что мэтр согласится. Правда, говорят, что Басов изрядно побухивает — но ничего, найдём управу и на это. Просто голос у него уж больно необычный, и никогда подобный тембр не применялся в советском документальном кино. На предварительную встречу с Владимиром Павловичем я договорился, как только тот появится в Москве. Если откажется, то поищем какой-нибудь ещё интересный голос. Смирнова, как вариант. Тоже необычно может получиться. Но эти мысли занимали меня сейчас вторым планом. Надо было что-то решать с Зоей.

В квартире ничего особо не изменилось. Хотя, вру — за стеклом серванта замечаю иконку. Наша Зоя свет Андреевна в бога подалась? Не замечал ранее за ней таких поползновений.

— Заметил, — произносит с усмешкой моя, пока ещё супруга, занося в зал поднос с чайником и чашками, — Может, ещё догадался почему?

— Вера — это личное дело каждого. Я знаю, что даже некоторые члены партии захаживают в церковь, и не только на Пасху. А где рыжики?

— Об этом я тоже хотела с тобой поговорить, — произносит Зоя, разливая чай по чашкам и подталкивая ко мне две вазочки с вареньем.

Некоторое время пьём чай и молчим. Я разглядываю супругу и не замечаю особых изменений. Не осунулась, чёрный платок не носит, разве что нет привычного ироничного блеска в глазах. Она максимально сосредоточена, хотя этого и не показывает.

— Оставь нас в покое, пожалуйста, — вдруг произносит девушка, — Меня, близняшек, всю остальную нашу семью. Просто не появляйся больше в нашей жизни. Я тебе денег дам, сколько есть, даже в долг возьму.

Интересный поворот. Пришёл тут обсудить планы, как бы нам развесить немного позже, а здесь такая просьба.

— Но почему? Да и не нужны мне деньги. Не надо меня унижать подобными предложениями.

— Я уже говорила. Ты не Алексей. Не мой Алёша, в которого я влюбилась, как дурочка, терпела столько лет его глупое желание стать режиссёром и много чего иного. Мне хотелось, чтобы муж устроился на нормальную работу и стал обычным гражданином. Я не переделывала его, а просто терпела, ждала, когда он сам поймёт. И вдруг появился ты!

— Ты несёшь какую-то глупость. Я и есть Алексей Мещерский.

— Нет, и дело даже не изменившемся лексиконе. Походка, мимика, жесты и даже улыбка остались прежними. Только внутренне это уже совсем другой человек. Невозможно, чтобы вмиг у человека так кардинально изменился характер. Ты просто другой, более жестокий, а не мой добрый Лёшенька. И эти безумные ночи, — Зоя покраснела и закрыла лицо руками, — Не было у нас никогда подобно. Да и не нужно нам это всё. Мы просто любили друг друга, пусть где-то и по-детски. Только сейчас не любовь, а нездоровая похоть. Нам этого никогда не было нужно, мы были счастливы и без этого.

Мда. Видать, что-то я переборщил с некоторыми вещами, оказав излишне сильное воздействие на девственный разум девушки из шестидесятых. Хотя, ничего особого не было — так, подурачились немного.

— Я не знаю, демон ты или сам диавол, вселившийся в моего Лёшу, — продолжила Зоя, взглянув на икону, — Но я не хочу видеть тебя рядом с собой и дочками.

— А их ты спросила?

— Время лечит всё, и твой образ постепенно померкнет. Я разговаривала с детским психологом, можно постепенно устранить негативный фон от расставания. Предлагаю, чтобы ты пока виделся с ними, но промежутки между встречами постепенно увеличивались. Только не говори, что жить без них не можешь.

Я без близняшек проживу, глупо спорить. Другой вопрос, что периодически в душе бунтует прежний Лёха, и становится жутко тоскливо. Но в чём-то Зоя права, хотя сейчас меня волнует совершенно иной вопрос.

— Как быть с разводом? Мне бы отложить его до сентября — октября.

— Моё заявление уже готово, и я отнесу его в суд на днях. Напишу правду, чтобы судья не чинил препятствий…

— Укажешь, что в твоего мужа вселился демон, а ты сделала аборт от другого мужчины? — решил отомстить ей за ту самую речь.

Зоя опять резко покраснела, но быстро пришла в себя. Всё-таки характер у неё есть, и посильнее прежнего Лёхи.

— В заявлении будет указано, что мы разлюбили друг друга. Ты не претендуешь на детей, и согласен видеться с ними по выходным. Это обычная формулировка. Далее судья даёт два месяца на раздумье и, если нет никаких возражений, приводит процедуру развода. За прописку можешь не переживать. Выпишешься, как получишь собственное жильё.

— А может, мне пока нужен штамп в паспорте для будущей поездки за границу? Я, знаешь ли, кино снял, вот и поеду с ним на фестиваль. Ты же можешь воспрепятствовать моим планам.

— Меня не волнуют твои планы. Может, ты и кино снимаешь для каких-то нездоровых целей, которые нанесут вред советскому обществу. Я уже ничему не удивлюсь, понаблюдав за тобой девять месяцев. На развод я подам в ближайшие дни, а далее — будь что будет. Можешь там рассказывать что угодно, и обвинять меня в любых грехах. Это моя жизнь, и я так решила. Возможно, это повлияет на мою будущую карьеру, но и это можно пережить. Главное — моя семья должна быть подальше от тебя, и как можно скорее.