Сижу красный как рак. Будто завуч отчитывает ученика средних классов, разбившего лампочку в туалете. Что‑то я разоткровенничался. Дал же себе зарок пока не лезть в высокие эмпиреи. И по носу неплохо меня так щёлкнули товарищи мэтры, показав своё истинное отношение. Они готовы отправить в Канны любую муть, лишь бы не дать шанс реальному конкуренту.
– Я хотела обсудить с тобой другой вопрос. Зная твой характер, конфликты неизбежны, поэтому надо пресечь их сразу. Переданный тобой список не одобрили. Я ещё могу понять, зачем ты хочешь отвезти в Канны Агапову и Серову. Но что там делать Акмурзину, Зельцеру и Пузик?
Началось! Вот чуял, что не дадут мне спокойно вывезти группу во Францию. Ладно, послушаем, чего скажет моя покровительница.
– Состав определяю не я, а «Госкино». Здесь особо на мою помощь не рассчитывай. Но тебе разрешат взять с собой только одного человека. Пойми, Алексей, – министр добавила в голос строгости и формализма, – Каннский кинофестиваль – это важнейшее событие в мире кино! Советский Союз должен отправить достойную делегацию на это мероприятие. В неё войдут режиссёры, сценаристы и другие важные товарищи из мира искусств. Нашим специалистам надо обмениваться опытом и следить за развитием мирового кинематографа. Плюс, тебе положен переводчик, и ещё представитель одного ведомства, сам понимаешь какого.
Ага, так я и поверил. Кучка блатных, разбавленная чиновниками, поедет светить мордами, заодно прибарахлиться за счёт государства. Откидываюсь на спинку кресла, оглядываю кабинет, будто что‑то пропустил в прошлые посещения. Нет, вроде всё на месте. Ещё не старый и вечно дорогой Леонид Ильич строго смотрит с большого портрета. И даже не знаю, чего ответить. С другой стороны – да пошло оно всё лесом! Прогнёшься один раз – далее будут использовать, как тягловую скотину.
– Поездка Агаповой и Серовой даже не обсуждается, – отвечаю максимально спокойно, глядя в глаза Фурцевой, – Они главные действующие лица моего фильма, и сыграли лучше всех. Серова так глубоко погрузилась в роль, что вся съёмочная группа была просто в шоке. Насчёт специалистов, которые должны следить за развитием новинок кинематографа – именно поэтому я настаиваю на поездке Акмурзина. Он должен просмотреть практически всю программу кинофестиваля и получить этот самый опыт. Здесь ему расти просто не на чем. А вот фильмы со всех концов света, как раз дадут Ринату пищу для анализа и последующего прогресса. К тому же, Акмурзин скоро получит новую камеру и начал экспериментировать с Клушанцевым. Ему просто необходимо расширить свой кругозор. Где это сделать, как не в Каннах?
Допиваю остывший чай и продолжаю.
– Переводчик мне не нужен – я на хорошем уровне владею французским и английским, может, позанимаюсь немного с репетиторами перед поездкой. Что касается сопровождающего, то это не моё дело. Но я бы предпочёл, в качестве спутника, нашего пресс‑атташе по культуре во Франции. Думаю, от этого будет гораздо больше пользы, так как он знает все местные расклады. Бежать я никуда не собираюсь, поэтому не пойму, зачем мне персональный соглядатай? В составе делегации ведь будет ответственный товарищ, представляющий одно ведомство.
– Ты недавно развёлся, что смущает некоторых товарищей. В Союзе тебя ничего не держит, – ухмыльнулась Фурцева, – Кто мешает тебе попросить во Франции убежище? Ну и я была права, ты сразу нарываешься на конфликт.
– Что я буду делать на Западе, в случае побега? Меня дома пока толком не знают. А там я просто никто, без всяких перспектив. Вот если бы «Брак по расчёту» взял «Пальмовую ветвь», и далее мне удалось снять три – четыре достойных фильма – то тогда для буржуев я лакомый кусочек. Наобещают золотых гор, может, дадут возможность снять пару фильмов, и забудут. Для них важен сам факт побега знаковой фигуры. Да и вообще, весь их интерес к нашему искусству, основан на банальной провокации. Все эти Пастернаки, Солженицыны, Бродские и прочая сволочь, якобы страдающая от советского режима, просто причина расшатывать наши устои. Они будут давать предателям Нобелевские премии, печатать их книги большими тиражами, устраивать выставки разного рода непризнанных гениев только для того, чтобы в глазах советского человека выставить их жертвами. Как только, данные персонажи сыграют свою роль – их выбросят на помойку. Сначала хорошо заплатят, попросят далее работать против своей страны и народа, но сути дела это не меняет. И пока руководство Союза так нервно реагирует на подобные ситуации, они будут только нарастать. Потому что идёт война за умы наших людей. На Западе это хорошо понимают, в отличие от нас.
– Опять тебя понесло в сферы, которые не должны касаться режиссёра Алексея Мещерского. А ты, значит, весь такой хороший, и не пойдёшь на конфронтацию с властью?
– У меня очень большие планы по развитию сразу нескольких направлений – не только большого кино. Фильмы‑агитки снимать не буду, но и вредить своей стране – это за гранью моего понимания. СССР – моя Родина, защищая её, погибли отец с дядей, а мать надорвалась на тяжёлом производстве. Мне могут не нравиться какие‑то вещи, происходящие вокруг, но покидать страну граничит с предательством. Тем более, что у нас есть планы по созданию творческого объединения. Такого на Западе мне никто и никогда не предложит.
– Бритиков рассказал мне о твоём очередном проекте, – быстро отозвалась Фурцева, – Не слишком ли много на себя берёшь? А если провалишься в Каннах? Твои недруги не упустят шанса воспользоваться подобной возможностью. Затравят тебя, Алексей. И зачем тебе какое‑то объединение? Чувствую, что ты опять придумаешь что‑то странное.
– Основная идея – создать своё творческое объединение, может, даже на хозрасчётной основе. Указ от 1965 года как раз поощряет подобную форму хозяйствования. Более того, я бы и против собственного валютного счёта не возражал. Только не знаю всех нюансов работы Внешторгбанка. Мы будем создавать продукт, который станет востребован как в СССР, так и в Европе. Но это далёкая перспектива. Как вы правильно заметили – надо сначала удачно выступить в Каннах.
Министр грустно вздохнула и посмотрела на меня, как на маленького ребёнка.
– Опять эти грандиозные планы. Хозрасчёт и валюту ему подавай. Ты в Союзе фильмы собрался продавать? Может, некий молодой человек страны перепутал? Здесь тебе не Франция и прочие Америки. Прошу тебя, прекрати пока строить воздушные замки. Бритиков говорил, что у вас уже готовы две серии по Рюриковичам. Вот я и приеду на предварительный показ. Заодно послушаю мнение историков, которые тоже приглашены на просмотр. Сосредоточься пока на этом. Что касается фестиваля, то я буду разговаривать с кем надо. Поездка Агаповой выглядит вполне естественной, да и Серову вряд ли отцепят, у неё сейчас мощная поддержка. А вот за твоего оператора придётся побороться. Про остальных забудь, и это всё. Иди!
* * *
– Вот такая ситуация, – рассказываю коллективу итог разговора с Фурцевой.
Если Зельцер ни грамма не обиделся – он вообще мало чего хорошего ждал от наших властей, то Пузик явно расстроилась. Рыжая старалась не показывать вида, но у неё это плохо получалось. Акмурзин был абсолютно спокоен. Но он по жизни немного пофигист, так что думаю, долго переживать не будет.
– Не стоит расстраиваться, друзья, – в первую очередь пытаюсь успокоить Пузик, – Это не последний наш фильм, и будут ещё поездки.
– Тебе хорошо говорить, – шмыгнула носом Оксана, – А я вот на Канны хотела посмотреть и по красной дорожке пройтись. Такой шанс раз в жизни выпадает.
Дабы пресечь истерику решил сбить рыжую с толку.
– И чего бы там делала, на дорожке? Пугала людей макияжем, в стиле – индейцы вышли на тропу войны? Спотыкалась на высоких каблуках, которые ты не носишь? Или путалась в вечернем платье? Я же не просто так пытался отправить тебя к двум учительницам, но кто‑то отказался. Пойми, мелочей в нашем деле не бывает. Буду ещё беседовать даже с Агаповой и Серовой. А то иногда разглядываешь фотографии наших актёров в журналах, и кажется, что они пришли на похороны. Надо над собой работать, уметь себя подать, правильно двигаться и постоянно улыбаться. Кинематограф – это не сказочный мир, а лицемерная индустрия. И мы вынуждены подстраиваться под правила игры, которые сейчас определяют европейцы с американцами.
