— Шоколад, — сказала она, — самое великое изобретение всех времен и народов.

— А как же пружинные механизмы?

Мелоди равнодушно повела рукой.

— Да Винчи был тот еще халтурщик. Все это знают. Его слишком переоценивают.

Джоэл улыбнулся, смакуя мороженое.

— Как ты поняла, какое мороженое заказать для меня?

— Интуиция, — ответила она, отправив в рот очередную ложку. — Джоэл… ты действительно думаешь то, что сказал несколько минут назад? Насчет моих меловиков? Что я хорошо с ними управляюсь?

— Конечно. — Джоэл отпил газировки. — Я тайком пробирался на многие лекции и не видел ни одного профессора, который создавал бы таких же детализированных меловиков, какие получаются у тебя.

— Тогда почему мне никак не даются остальные линии?

— Значит, тебе не все равно?

— Конечно нет. Иначе я бы так не переживала.

— Может быть, тебе просто нужно больше практиковаться.

— Куда уж больше.

— Тогда не знаю. Как тебе удалось удержать меловиков за линией обороны? По-моему, для тебя это не составило большого труда, хотя такие вещи считаются очень сложными.

— Считаются?

— Не знаю точно. — Джоэл проглотил очередной кусок мороженого и, насладившись сладким сливочным вкусом, облизал ложку. — Теорию меловиков я изучал не слишком подробно. В общем доступе по ним не так много материалов, и профессор Фитч не ведет предметы по меловикам, а ведь только он постоянно разрешал мне слушать лекции.

— Какая досада. Что бы ты хотел о них узнать?

— Ты мне расскажешь? — удивился Джоэл.

— Почему бы и нет?

— Ну, ты очень бурно отреагировала, когда поняла, что я читал о церемонии инициации.

— Это совсем другое, — ответила Мелоди, закатив глаза. — Так ты будешь спрашивать или нет?

— Ну, — начал Джоэл, — мне известно, что иногда меловики слушаются приказов охотнее, чем обычно. Почему?

— Вряд ли кто-то может это объяснить. Обычно мои меловики делают то, что я хочу. Кому-то это дается сложнее.

— То есть ты лучше других владеешь глифами инструкций?

— Я бы так не сказала. Меловики… они не совсем такие, как другие линии, Джоэл. Линия Запрета предназначена только для одной цели. Ты ее рисуешь, и она остается неизменной. А меловики… они подвижные. Они живут своей жизнью. Если не нарисовать их правильно, они не смогут выполнить то, что должны.

Джоэл нахмурился.

— Но что означает «нарисовать их правильно»? Я все время изучаю книги, и в них упоминается только о том, что чем детальнее меловик, тем он сильнее. Но… это же просто мел. Как меловик может сказать тебе, насколько детально ты его нарисовала?

— Просто может. Меловик понимает, хорошо получилось или нет.

— Дело в количестве мела? Чем больше мела, тем «детальнее» рисунок?

Мелоди покачала головой.

— В первый год обучения некоторые студенты из моего класса пробовали нарисовать меловиков просто в виде закрашенного внутри круга. Такие меловики быстро умирали, некоторые даже укатывались совсем не туда, куда следовало.

Джоэл нахмурился. Рифматика всегда казалась ему… более-менее научной и измеримой. Сила линии Охраны прямо пропорциональна безупречности круга, высота блокирующего воздействия линии Запрета — ее ширине. У всех линий был вполне определенный смысл.

— В этом должна быть какая-то математическая закономерность, — произнес он.

— Я же сказала, все зависит от того, насколько хорошо они нарисованы. Если ты изобразил единорога, и он выглядит как единорог, такой меловик продержится дольше, чем нарисованный с плохими пропорциями, или тот, у которого одна нога короче других, или тот, по которому и не поймешь, единорог это или лев.

— Но как это узнать? По каким критериями можно определить, «хороший» рисунок или «плохой»? Это как-то связано с тем, что представляет себе рифматист? Чем лучше он передаст воображаемую картинку, тем сильнее получится меловик?

— Возможно, — пожала плечами Мелоди.

— Но, — заметил Джоэл, помахав ложкой, — если это было бы правдой, лучшие художники меловиков обладали бы самым посредственным воображением. Я видел, на что способны твои меловики, и они сильные, а кроме того, очень детализированные. Вряд ли все устроено так, что дар получают люди, неспособные представить сложные образы.

— Ого. Ты и правда увлечен рифматикой.

— Линии Созидания — единственные линии, с которыми ничего не понятно.

— Мне с ними все понятно. Чем симпатичнее рисунок, тем он сильнее и тем лучше приспособлен для того, что ты говоришь ему делать. Что тут такого сложного?

— Это непонятно, потому что слишком расплывчато. До тех пор пока я не узнаю, как что-то работает, я это не понимаю. Должна быть объективная исходная точка зрения, по которой можно определить качество рисунка, даже если это всего лишь субъективное мнение рифматиста, его создавшего.

Мелоди моргнула и отправила в рот очередную ложку мороженого.

— Ты, Джоэл, должен был стать рифматистом.

— Все мне это говорят, — вздохнул он.

— Я серьезно, — сказала Мелоди. — Кому еще придет в голову рассуждать о таких вещах?

Джоэл перевел внимание на мороженое. Учитывая его стоимость, не хотелось бы, чтобы оно растаяло и пришлось его выбросить. Для Джоэла вкус, хоть он и был превосходным, имел второстепенное значение.

— Разве вон те ребята не из твоей компании? — спросил он, указав на нескольких студентов-рифматистов за столиком в углу.

Мелоди внимательно посмотрела в ту сторону.

— Ага.

— Что они делают?

— Вроде разглядывают газету, — ответила Мелоди, искоса взглянув на сверстников. — Эй, не профессор ли Фитч там на первой полосе?

Джоэл застонал.

«Быстро подсуетилась та журналистка».

— Пошли. — Он допил газировку, доел остатки мороженого и поднялся из-за стола. — Нужно найти экземпляр этой газеты.

— Профессор Фитч, — прочитала Мелоди в газете, — зарылся в книгах, сваленных в кучу в его логове, словно маленькая белка — в зимних припасах орехов. Но не стоит обманываться: он играет важную роль в поисках Армедиусского Убийцы.

— Убийцы? — переспросил Джоэл.

Мелоди воздела палец кверху и продолжила читать:

— Или, во всяком случае, так утверждает один из наших источников. «Да, мы опасаемся за жизни похищенных студентов, — говорит он. — Каждому полицейскому известно, что если кто-то пропадает таким явным образом, скорее всего, его никогда не найдут. По крайней мере, живым».

Профессор Фитч настроен более оптимистично. По его мнению, дети не только живы, но их можно и разыскать. Секрет их местонахождения, вероятно, связан со странными рифматическими линиями, обнаруженными на местах преступления.

«Мы не знаем, что они собой представляют и как работают, — объяснил профессор Фитч, — но эти линии определенно связаны с происходящим».

Он отказался показать их мне, но отметил, что это не композиция четырех основных линий.

Фитч производит впечатление робкого человека, разговаривает тихо и скромно. Немногим пришло бы в голову, что именно на него мы возлагаем наши надежды. Если в Новой Британнии и правда гуляет на свободе рифматист-безумец, то, несомненно, только другому рифматисту удастся с ним справиться.

Мелоди подняла голову от газеты. На столике теснились грязные вазочки из-под мороженого и пустые стаканы. В кафе было уже не так оживленно, как раньше. Многие студенты отправились обратно в Армедиус, чтобы успеть вернуться до комендантского часа.

— Ну, полагаю, теперь ты знаешь всю историю целиком, — сказал Джоэл.

— Это все? Об этом вы говорили с инспектором?

— Примерно.

В статье содержались такие устрашающие подробности, как, например, точное описание исчезновений Лилли и Германа с указанием того, что на обоих местах преступления были обнаружены следы крови.