— И?..

Оливер вдруг поймал себя на том, что забыл, о чем рассказывал. Ему стало так неловко, что он даже покраснел.

Лесли улыбнулась, по-видимому обо всем догадавшись, и успокаивающе невозмутимым голосом напомнила:

— Ты остановился на том, что твой приятель встречается по очереди с тремя девушками. Я все ломаю голову, каким образом это связано с твоим сегодняшним приключением.

Оливер вздохнул. С ней было очень легко как ни с кем и никогда прежде!

— Так вот несколько дней назад Человек… гм… то есть Руди… Его зовут Руди…

— А человек? — полюбопытствовала Лесли, улыбаясь темными глазами. — Это прозвище?

Оливер улыбнулся. Она была необыкновенная. Неимоверно далекая и немыслимо близкая, чужая и родная, простая и таинственная, земная и возвышенная.

— Да, прозвище, — сказал он, чувствуя, что больше ничуть не смущается и готов рассказать ей все, как есть, не боясь быть непонятым. — Человек-факел.

Лесли засмеялась.

— Так его все стали называть после того, как парень, с которым он живет в комнате, увидел на комоде Руди стопку комиксов, — объяснил Оливер. — Несколько дней назад Руди опять помирился с одной из своих подружек, а сегодня у них вспыхнула ссора. Насколько я понял, этот болван попытался ее обнять, а она оттолкнула его. Он упал и сломал руку.

— Ничего себе! — Лесли вытянула губы трубочкой и покачала головой. У нее был умопомрачительный рот — алый, аппетитный. Оливер даже отвернулся, боясь увлечься фантазиями.

— Да, такая вот досадная история вышла, — сказал он, притворяясь, будто думает единственно о руке Человека-факела. — Я узнал об этом буквально за пятнадцать минут до нашей с тобой встречи. Мне пришлось везти Руди в городскую больницу. Если бы ты знала, как я переживал, что опоздаю!

— Да ты что? — Лесли даже приостановилась.

Оливер взглянул на нее непонимающе. Она походила в это мгновение на прекрасную лесную фею. Солнечный свет, пробиваясь сквозь пушистую сосновую лапу, падал на ее лицо золотистыми полосами, отражался горящими звездами в темных, как бездонное ночное небо, глазах. Оливеру вновь показалось, что она до невозможности недосягаема, и он моргнул, не веря, что стоит здесь, в лесу, наедине с ней.

— Как ты мог в такой момент переживать о том, что опоздаешь? — спросила Лесли. — Я в любом случае все поняла бы. Даже если бы не дождалась тебя сегодня, поспешных выводов делать не стала бы.

— Ты серьезно? — спросил Оливер.

— Конечно. — Они продолжили путь. — Ты сам попросил меня о встрече, значит, забыть о ней или махнуть на нее рукой не мог, верно?

— Верно.

Лесли взглянула на Оливера открытым ясным взглядом, и ему пришло на ум, что таким, как она, нет нужды раздумывать, что сказать, что утаить, потому как скрывать абсолютно нечего. Он даже позавидовал ее неиспорченности и еще сильнее захотел приблизиться к ней, очиститься ее безгрешностью.

— А почему вы не отвели Руди к местному врачу? — спросила она.

— С городским меньше проблем, — сказал Оливер. — Никаких расспросов, никаких последствий.

Лесли улыбнулась уголком рта.

— В данном случае последствия неизбежны. Если у бедняги Руди перелом, ему придется походить с гипсом. Кстати, а почему ты приехал один? Не дождался его? — Ее глаза заблестели ярче, рот остался приоткрытым.

— Я ведь говорю, что очень торопился к тебе. Терпеть не могу опаздывать, тем более на встречу с девушкой.

— Но…

— Пожалуйста, не беспокойся. — Если бы она слышала, как этот бедняга Руди совсем недавно мечтал затянуть ее в постель, если бы знала, что мы поспорили, подумал Оливер, и вина удушающей волной сдавила ему грудь. — Я попросил врача вызвать Руди такси, оно довезет его до самого общежития.

— Ты даже не узнал, насколько серьезна его травма? — спросила Лесли все тем же спокойным, не искаженным ни укоризной, ни возмущением голосом.

— Я очень торопился, — со вздохом повторил Оливер. — Уверяю тебя, ничего серьезного с Руди не произошло. Он поправится очень быстро, я буду держать тебя в курсе дела.

— Хорошо, — согласилась Лесли.

Оливер обратил внимание на то, как она идет. Даже здесь, по заросшей травой и засыпанной шишками и ветками лесной тропинке, его спутница шла плавно и держалась хоть и просто, но от этого не менее независимо. Она не переставала его удивлять и нравилась ему все больше и больше.

Он неожиданно подумал о том, с каким удовольствием привез бы ее в родные края, и, вспомнив о звонке матери, опять вернулся мыслями к идее бросить колледж. Если обстоятельства вынудят его на этот шаг, ему придется забыть о Лесли… Только не это! — взмолился он, машинально закусывая губу.

— У тебя еще какие-то неприятности? — осторожно, как будто боясь напугать его, поинтересовалась Лесли.

Оливер вздрогнул. О семейных проблемах он не делился в Кэмдене ни с кем. Здешние обитатели — дети богачей — все равно не поняли бы его, они жили другими заботами, в ином измерении. Он вдруг почувствовал, что до боли хочет открыться этой девушке и увидеть, что понимает его она — студентка Кэмдена, обеспеченная и независимая, но не лишенная души.

— Неприятности? — Несколько мгновений в нем шла ожесточенная борьба. — Нет, больше нет у меня никаких неприятностей… — Он неестественно рассмеялся, устыдился своей лжи, замолчал и тяжело вздохнул. — А если честно, то есть… Но это ерунда. Все образуется.

— Поделишься со мной?

Она спросила об этом с настолько искренним желанием взвалить на свои хрупкие плечи часть его бед, что по спине Оливера пробежали мурашки. За один этот вопрос он бы с удовольствием взял ее на руки и нес по жизни до самой смерти, обходя несчастья и с удвоенной энергией борясь с трудностями.

— Ты действительно… готова выслушать меня?

Лесли взглянула на него удивленно.

— Разумеется, раз сама об этом прошу. Если тебе тяжело или ты не хочешь…

— Нет-нет, — поспешил ответить Оливер. — Признаться, я очень этого хочу…

Он выдержал продолжительную паузу, решая, с чего начать. Лесли не торопила его, ни взглядом, ни жестом не давала понять, что тяготится его молчанием или передумала, — спокойно шла по мягкому лесному ковру царственной поступью.

Оливер кашлянул и наконец заговорил, удивляясь, что слова полились из него с такой легкостью.

— У моих родителей ферма близ Омахи, довольно крупное хозяйство и трое работников. Всеми делами обычно заправлял отец, но два года назад у него сдало сердце, и он впервые попал в больницу. С этого момента и начались все наши неприятности — такие вот у меня проблемы…

Он задумался, имеет ли право обременять это светлое создание своими тяготами, но Лесли посмотрела на него так серьезно и по-взрослому, что ему показалось, с ним рядом не восемнадцатилетняя девушка, со всеми неприятностями которой справляются любящие родители, а взрослая, умудренная опытом женщина. Его сомнения мгновенно отступили, и, набрав в легкие побольше воздуха, он продолжил:

— В то лето нам пришлось очень туго. Я, чтобы заработать денег на учебу, все три месяца продавал хот-доги и чизбургеры, а вечером занимался делами отца — уставал смертельно. Мама от переживаний похудела на пятнадцать фунтов. — Он усмехнулся, вспоминая ту безумную пору. — Тогда нам помогал ее брат, который умер в прошлом году…

Ему на запястье легла теплая мягкая ладонь, и, согретый живительным теплом, он на миг закрыл глаза. Им овладело страстное желание обхватить Лесли за тонкую девичью талию, прижать к себе и осыпать сотней самых ласковых на земле слов, рассказать, как много она для него значит, хоть и появилась в его жизни только сегодня. Но он вспомнил о чертовом пари и о том, что не должен раньше времени сближаться с ней, и, стиснув зубы, усмирил свой порыв.

Любая другая девица на месте Лесли нашла бы его сдержанность оскорбительной. Лесли же, судя по всему, и не ждала, что в ответ на ее милый жест он заключит ее в объятия.

— Искренне тебе сочувствую, — сказала она негромко. — Мне и в голову не приходило, что у тебя настолько серьезные проблемы. Хотя…