В последующие дни Максим не раз благодарил провидение, что вывело его к этой уединённой сторожке. Расположенное вдали от дорог это местечко не привлекало ничьего внимания, давая забытое чувство покоя и безопасности. Похоже, обособленное расположение уберегло эту заброшенную промзону от визита палачей «Нового мира», и во время обхода территории Максим не обнаружил ни одного гниющего мертвеца. Этакий райский оазис на краю загаженного трупным ядом городка.
Если бы не травмы, и не тревога за Ольгу, Максим и, в самом деле, чувствовал бы себя вполне довольным. Отсутствие трупов позволяло дышать полной грудью, не считая редких дней, когда ветер дул со стороны города. Пустынная территория не привлекала внимания мародёров. А что здесь брать? Ржавые гвозди, гнилые доски, да покосившиеся бетонные столбы? За бетонным забором Максим был единоличным и полным хозяином.
Возле одного из ангаров ему удалось отыскать бухту тонкой стальной проволоки. Из неё он сумел связать корявую, но вполне пригодную для ловли ворон и голубей сетку. Ещё он накрутил несколько проволочных петель, и понаставил их в близлежащем леске, на заячьих тропах. Птичье мясо быстро надоедало. То, что изредка удавалось разнообразить свой стол жёсткой зайчатиной, особой радости Максиму также не доставляло. Но с голоду он не подыхал, и даже быстро шёл на поправку после избиения мародёрами.
Каждое утро Максим прижимался к оконному стеклу лбом, жадно поглощая кожей его прохладу, и наблюдая за изменениями в природе. Он видел, как пятна снега уменьшаются, открывая солнцу серые стебли трав, или ржавые пятна глинистой почвы. Потом мерял на глаз, как сжимаются, усыхая, лужи талой воды в ложбинках и бочагах.
К утру десятого дня, Максим уже мог дышать полной грудью, не боясь, что в боку резко дёрнет калёным шилом больное ребро. Синяки и ссадины также постепенно исчезли, перестав доставлять неудобства в жизни, требующей постоянного движения. В очередной раз, вернувшись из леса, где проверял заячьи силки, Максим отметил, что ноги уже не вязнут так сильно в размякшей грязи. То есть, грязь пока не пропала, но вдоль кромки леса или кустарника, да по согретым солнцем возвышенностям, вполне можно передвигаться, не опасаясь по колено провалиться в густую, цепкую жижу.
Больше ждать он не мог. Ведь, Ольга могла по-настоящему рассчитывать лишь на его помощь, а он тут ждёт, когда все тропки просохнут. Ничего – и так доберётся до тайника, а там, глядишь, и ещё теплее станет. И Максим стал готовиться в дорогу.
Привычно ощипав пойманных голубей, он насадил их на стальную спицу, и повесил запекаться над углями. Сам же принялся чинить поистрепавшуюся одежду и обувь. В этом деле очень кстати оказались обрывки проволоки, и гвоздик, который Максим использовал в качестве шила. Не имея опыта в латании штанов и сапог, он провозился очень долго, а результат по-прежнему не радовал глаз. Но, понимая, что добыть одежду сейчас не удастся, Максим подавил свой критический пыл. Ну, не на парад же ему идти, а от грязи, снега и ветра эти заплатки вполне смогут на время защитить.
Провозившись до самого заката, Максим заново растопил остывшую печь. Потом натаскал поближе к очагу досок, наломанных со старых поддонов. Пусть сохнут – в лесу сейчас сухих палок для костра не отыскать. Поужинав голубиным мясом, развесив для просушки одежду и выставив сапоги ближе к огню, Максим устроился на ночлег.
Перед дальней дорогой тревога долго не отпускала Максима. Он старался представить, какие опасности могут подстерегать его на пути к тайнику. А вдруг морозы ударят заново, или, напротив – зарядят весенние дожди. В прежней жизни, сытом существовании в большом городе, он и помыслить не мог, насколько человек слаб и зависим перед мельчайшими капризами погоды. А теперь… теперь пугает каждая мелочь: тучка над горизонтом, ощущение постороннего взгляда на затылке, шорохи за стеной.
Иногда Максиму казалось, что он стал различать чужие, враждебные запахи, как один из тех псов, что противно и громко скулили по ночам в ближайшем перелеске. Просто появлялось ощущение какого-то враждебного присутствия. Максим тут же брал в руки дробовик, и бросался к дверям. Но, к счастью, это были лишь лисы, или одичавшие собаки, которые при виде человека с ружьём тут же бросались прочь.
Вот и теперь, накануне ухода из этого, провонявшего покойниками, городка, Максиму было не до сна. В каждом шорохе, стуке и скрипе слышалась угроза. Будто за порогом сторожки кто-то так и ждёт, когда Максим уйдёт подальше от своего временного убежища, порвёт связь с укрывшими его стенами. И там уже будет несложно сбить его с ног, отобрать оружие, втоптать в грязь, утопить в болоте.
Все эти тяжёлые мысли мучали Максима всю ночь, иногда незаметно перетекая в реалистичные кошмары, от которых он вскакивал, машинально хватаясь за оружие. Гладкое ложе ружейного приклада, или рукоять ножа, неизменно успокаивали его разыгравшееся воображение, принося чувство защищённости, но потом всё повторялось по новой. Его мысли всю ночь кружили вокруг одних и тех же образов, как искорки на детском волчке.
Дождавшись рассвета, как спасения, Максим скрутил из проволоки и тряпок подобие заплечного мешка. Совершенно опустошённый, отправился он в дорогу, решив, что любая возможная опасность лучше, чем её ожидание. Лучше держать врага на прицеле или руками за горло, чем озираться в ожидании неизвестной угрозы.
С каждым шагом страх рассеивался, а восходящее солнце окончательно вытравило из головы Максима остатки ночных кошмаров, напитав его, капля за каплей, прежней уверенностью и стремлением к цели – соединению со своей любимой женщиной.
Максим быстро добрался до дороги, по которой они вошли в городок с поисковой бригадой. По ней он и отправился вдоль реки, выискивая глазами знакомые ориентиры. Максим пытался найти тот маршрут, по которому они подошли к реке, чтобы оттуда напрямую двинуться в сторону общины лесопоклонников. Разумеется, он не собирался посещать лагерь, ведь большинство общинников уже считали его мертвецом. Однако, чтобы отыскать свой тайник, ему потребуется идти от лагеря – только так он сможет вспомнить заветное место.
Максим никогда не жаловался на свою память, и легко запоминал приметные деревья, камни, холмики и канавы – всё то, что помогло бы впоследствии вновь пройти тем же путём. Он не делал это намеренно, но всегда, повторно посещая какое-либо место, отмечал, что помнит всё до последнего поворота. И пусть последний раз по этим местам он проходил, когда всё было укрыто снегом, Максим без особого труда нашёл то место, где следовало повернуться спиной к реке, и двигаться к следующему ориентиру.
Так он и шёл, старательно избегая заболоченных низин. Максим собирал сухие сучья, и, ближе к заходу солнца, устраивался на ночлег в какой-нибудь сухой и защищённой от ветра ложбинке. Спал Максим недолго, просыпаясь от невыносимой, зубодробительной дрожи, вызванной ночным заморозком. Тогда он вновь разводил огонь пожарче, и, дождавшись восхода светила, двигался дальше.
За всё время пути, он не встретил ни одного человека. Порой он даже ловил себя на мысли, что не прочь увидеть чью-либо рожу. Пусть одичавший охотник, разоритель гнёзд, трясущийся каннибал, на худой конец, но человек. А то глаза слипаются от монотонного мелькания почерневших древесных стволов, да сухих плетей кустарника. Порой, Максим, начинал напевать что-либо вслух, вздрагивая от звука собственного голоса. Анекдоты себе рассказывал, громко смеясь над знакомыми шутками. Как ни странно, это помогало ему не раскиснуть в полном одиночестве.
Людей Максим не встречал, а вот зверей – великое множество. Правда, это было лишь то, что от зверья осталось – распространяющие густой, въедливый смрад, гниющие туши. Этого и следовало ожидать – массовый замор из-за полного отсутствия пищи. Из-за того, что уничтожили растения, многие звери не успели накопить жир на зиму, а в скудные морозные месяцы им только и оставалось, что помирать с голоду. Ведь, теперь не было егерей, которые ставили кормушки на лесных полянках в суровые зимы.
