И вот для нас настал день покидать Торонто. Премьер-министр был вынужден сделать официальное сообщение: нечто вроде того, что дела его жены — это её личные дела.

Я сказал ей тогда: «Было действительно очень приятно познакомиться с вами — мы, наверное, больше не сможем встретиться».

Так и случилось.

После Торонто мы поселились в отель «Plaza» в Нью-Йорке для того, чтобы закончить наложение и редактирование записей с «Эль-Мокамбо», которые позднее стали альбомом «Love You Live» («Любим вас — живьём»).

Примерно в это же время нас пригласили вести и поиграть на знаменитом телешоу «Saturday Night Live» («Субботней ночью живьём»). По-видимому, мы были одной из немногих групп вообще, которые и вели шоу, и играли в нём. Мы были там с Эдом Кохом, которого скоро избрали мэром Нью-Йорка, и Керри Фишер — принцессой Лиа из «Звездных войн».

В качестве ведущих нам пришлось разыграть несколько скетчей. Всем — кроме Кита, который устранился от этого. Я и Чарли разыграли скетч с Биллом Мюрреем — что-то про ресторан с Джоном Белуши, где мы все ели чизбургеры. Прямо перед тем, как мы вышли в эфир, мы с Чарли испортили чизбургер Билла. Мы взяли бутылку бренди и пропитали им его. Режиссер сказал: «Мотор», и Билл откусил кусок своего чизбургера с бренди. Имейте в виду, что это был прямой эфир. Билл старался его прожевать, но мы с Чарли просто зашлись от смеха.

По какой-то причине Мик внезапно подошел ко мне и лизнул меня в рот в середине «Beast Of Burden». Когда музыка располагает к этому, мы оттягиваемся.

Там же, в Нью-Йорке, я тусовался в своем гостиничном номере с Китом и Чарли, как вдруг раздался стук в дверь. Я открыл — на пороге стояли Джон Леннон и Йоко Оно. Они оба были одеты в черное, на головах их были кепи. Джон медленно пробормотал со своим ливерпульским акцентом:

— Привет, Джон, я — Рон. Ты — Джон, я — Рон, это Йоко, Джон, я — Рон, Рон, я — Джон, это Йоко, привет…

Я так и застыл у двери, слушая это эксцентричное приветствие, но в конце концов дал им войти. Йоко принесла с собой вязание, и когда мы расселись, а она села около нас, Джон повернулся к ней и сказал:

— Задница, занимайся своим вязанием, — так что она взяла стул в углу и начала вязать там. Джон повернулся теперь к Киту, хлопнул радостно в ладоши и спросил:

— Ну и какой на сегодня наркотик?..

Лицо Кита расплылось в огромной дьявольской улыбке:

— «Смэк».

Так и начался день. Чарли тогда купил небольшой ручной граммофон с рупором и захотел, чтобы мы оценили его, так что все перебазировались в его номер. Он завел старую джазовую пластинку на 78 оборотов, и мы, наверное, так шумели, что гостиничный менеджер позвонил нам и сказал: «Еще один звук от вас, ребятки, и мы вас всех эвакуируем». Чарли попробовал втолковать ему, что это, на, всего лишь маленький граммофон, но менеджер прислал охрану, и мы все вывалились из комнаты Чарли. Вечеринку решено было перенести в «Атлантик Рекордс», где мы работали над новым альбомом… Мы начали импровизировать, и это было зафиксировано на пленке (теперь эта запись, наверное, хранится взаперти где-то в подвалах «Атлантика».) Мы прошлись по песням из репертуара раннего соул и ранних «Битлз». Мы пели, играли, гармонизировали, сидели и пускали клубок с шерстью по кругу. Едва мы проиграли несколько песен, как Джон повалился на пол весь в поту. Его торкнуло… Он пробормотал что-то о том, что пора спать, и занялся этим прямо по ходу сессии. Мы его вынесли, и Йоко проследовала за ним, по-прежнему за своим вязанием. Мы продолжили запись без него.

Когда Джона убили, это реально ударило по мне. Какой-то человек, разодетый как бутылка виски, подлетел ко мне, когда я прогуливался по залу аэропорта; его лицо резко выделялось на фоне его нелепого костюма. «Рон, ты слышал про Леннона?» — промолвил он, сотрясая воздух газетой. Я так и сел, мои ноги дрожали. Теперь там, где был Джон — большая дыра.

Вернемся в Англию в 1977-й год — мои отношения с Крисси были на последнем издыхании. Они превратились в нечто вроде обмена истасканными женами рок-звёзд с соответствующими ощущениями. Перед самой встречей с Джо у меня была пламенный и глубокий роман с женой Джорджа Харрисона Патти Бойд. Однажды вечером в доме Джорджа «Фрайар Парк» в Хенли я завел его в сторонку и доложил ему на полном серьезе, что когда наступит время ложиться спать, я пойду в комнату к Патти. Он с кажущейся невозмутимостью показал пальцем на комнату, где остановились я и Крисси, и добавил: «Я буду спать там». Когда пришло время, мы решили разойтись каждый на место своей дислокации, положив руки на шишки (дверные) соответствующих комнат.

«И ты собираешься сделать это?», — спросил я. «Увидимся в суде», — ответил Джордж, и мы разошлись. Патти была немного удивлена, увидев меня. Я сказал ей, что подумал, будто ей серьезно пренебрегают, что она тратит себя понапрасну, и открылся, что она мне сильно нравится. На следующее утро мы были разбужены Джорджем, который проинформировал меня в том, что уже позвонил своим адвокатам. Но он на самом деле не сделал этого. Мы с Патти отправились на Багамы, а Крисси и Джордж — в Португалию. Когда бы я не приезжал во «Фрайар Парк», мой друг Джордж неизменно встречал меня у двери со своим укулеле: «Смешной парнишка — он носит одежду своей сестры — не знаю, как его зовут, но, думаю, он из этих…». Ринго и я всегда громко смеялись над этой песенкой.

Мои отношения с женщинами были страстными, романтическими, даже в определенной степени дебоширскими, но их значение в моей жизни было никаким по сравнению с той серьезной встречей, которая была предуготовлена мне далее.

Меня пригласили домой к Дэвиду Моррису. Он был женат на женщине по имени Лоррейн, и это благодаря ей я повстречал женщину всей моей жизни. На вечеринке всё было так, как и на всех других, если не считать одной шикарной кудрявой блондинки, время от времени прохаживавшей мимо меня. Эта блондинка напомнила мне юную Голди Хоун — классная попка и все такое, она была одета в бабушкино голубое платье, твидовый жакет от Харриса и клевые бежевые бутсы. Мне хотелось познакомиться с ней, так что я вручил Крисси сэндвич с «Кваальюдом». Ей он пришелся по вкусу, и она заснула, тогда я мысленно распрощался с Патти и пошел искать эту самую женщину.

Я подкрался к Джо сзади и уже собрался хорошенько ощупать эту попу, но она заметила меня в зеркале, повернулась ко мне лицом и посмотрела мне прямо в глаза.

— Я Ронни Вуд.

— Я Джо.

— Я Ронни Вуд, — повторил я на тот случай, если она не врубилась с первого раза.

Мне пришлось достать экземпляр «Black And Blue», чтобы показать ей, кто я такой, но, кажется, она этим не была впечатлена. Оказывается, она видела «Стоунз» на концерте в «Эрл’з Коут», не обратила внимание на меня и рано ушла, потому что она провела дерьмовый вечер со своим мужем.

Я спросил её, чем она занимается в жизни, и она ответила: «Я работаю в «Вулвортс»[21] на Оксфорд-стрит».

Я не мог понять, что такая красотка могла делать в «Вулис». «Ты что, менеджер?»

Она ответила: «Нет, я продавец раскрошенного печенья». Она залезла в свою сумочку, достала свою записную книжку-календарь и показала мне несколько фото с ней в качестве модели, сделанных в Америке. Она объяснила мне, что 6 девушек и 4 парня из этой книжки все работают в «Вулис», и выиграли конкурс на предмет презентации «Вулвортс» в Штатах. Она даже назвала мне их имена, среди которых был парень, бывший, как она сказала, сыном самого мистера Вулвортса.

Я сказал: «Ну, по-моему, в «Вулвортс» работают красивые девушки», и продолжил эту болтовню. Но спустя некоторое время ей, как мне показалось, перехотелось говорить, она отстранила меня и смешалась с толпой. Я решительно не хотел отпускать её. Я спрятался в ванную комнату, немного приоткрыл дверь в неё и стал ждать, когда она пройдёт мимо. Когда это, наконец, случилось, я решил воспользоваться своим шансом: «Псст, иди сюда!» Она посмотрела на меня как на сумасшедшего. Я сказал: «Псст, иди сюда, быстрей, мне нужно сказать тебе что-то важное». Сбитая мной с толку, она вошла, и я сразу же прикрыл дверь, запер её на защелку и сказал: «Знаешь, что скажу?..»