Эти времена стали для меня испытанием. Я воевал с бухлом и за наличность. Моё исполнение было лучшим, чем когда-либо, но люди также беспокоились за меня. Я сам беспокоился за себя. Но я укрепил свою уверенность правдой, благоразумием и смирением, и убедил себя, что я переживу все это.

Качество моей живописи все время только улучшалась, и продажи во время турне «Forty Licks» были отменными. У меня прошли шоу в галереях Лос-Анджелеса и Сан-Франциско, а в Кливленде я организовал музейное шоу в Рок-н-ролльном Зале Славы. Здесь впервые были выставлены сет-листы, которые я разрисовывал на репетициях в Торонто.

Во время репетиций я разрисовывал сет-листы на больших холстах, записывая названия песен и их тональности. Мы вешали эти сет-листы на стены в репетиционной, чтобы знать, где находимся и куда движемся. Я иллюстрировал их, а иногда Кит и Мик добавляли какие-нибудь маленькие завитушки, и они превращались в своеобразные произведения искусства.

Меня стали по-настоящему замечать как художника. В начале января 2003-го у меня прошло шоу моих картин в галерее Нью-Йорка, которое совпало с нашими концертами в «Мэдисон-Сквер-Гарден». Как же американцы радушно и дружелюбно встретили мои работы! Я просто не понимал, откуда у меня столько взялось поклонников — 5000 человек пришли на выставку моих картин в галерее Осаки, Япония, когда мы играли там.

На то шоу пришла юная девушка и начала рыдать. Она так зашлась в истерике, что Джо подумала: «О нет, наверное, у неё от Ронни есть ребенок». Девушка плакала что есть мочи, говоря мне на ломаном английском: «Я писала тебе каждый день в течении десяти лет, а ты не ответил». Она сказала, что написала мне сотни писем, и не получила ни одного ответа. Она все время спрашивала, почему я ей не ответил. Она сказала, что, наверное, я должен ненавидеть её. Всё, что мне пришло на ум — это обнять её и уверить её в том, что я никогда не получал от неё никаких писем.

Разгадка этой тайны пришла, когда она спросила: «Разве ты живешь не в «Атлантик Рекордс»?»

Я прошел через «Forty Licks» и вышел из него всего с миллионом фунтов долгов — и по-прежнему трезвым. Я оставался таким несколько лет. А потом мне пришлось снова столкнуться с трагедией — я потерял своего брата Теда. Он был очень добр ко мне, вдохновлял меня — добрая и светлая душа. Я не перестаю думать о Теде, и у меня осталось несколько прекрасных фото, где мы вместе. Он открыл для меня джаз — Бинга Кросби, Пола Уайтмена, Леона Бисмарка, Бикса Бейдербеке и Луи Армстронга, а также многих других. С него я брал пример в школе искусств. Если позвонить сейчас его жене, то в их автоответчике можно до сих пор услышать его голос.

Возвращаясь к периоду царствования надо мною Ника Коуэна, в ведении его офисов еще оставалась маленькая галерея, где выставлялись мои картины. В 1999-м у нас прошла выставка, и один мой друг привел туда посмотреть на неё театрального импресарио и композитора сэра Эндрю Ллойда Уэббера. Его особенно впечатлил рисунок с Джаггером «Красный Мик».

Эндрю и его жена Мадлен, крупные коллекционеры искусства прерафаэлитов, решили пересмотреть установившийся обычай запечатления социальных событий Лондона, так что спустя несколько лет он заказал мне сделать групповой портрет. Идея Эндрю заключалась в том, чтобы я изобразил некоторых представителей современного британского общества и выставил эту работу в «Айви»[48] — лондонском ресторане, где можно нередко столкнуться с политиками и персонажами из мира шоу-бизнеса. Он спросил у тридцати завсегдатаев «Айви», где бы они хотели сесть за ленчем, и это стало базисом моей картины.

Её размер — 1 метр 83 см на 5 м 50 см, и там запечатлены 60 лиц в обстановке «Айви». Триптих построен так, чтобы показать один день из жизни ресторана. Его нужно смотреть слева направо, с утра, день и до вечера. Освещение, переданное красками, изображает эволюцию от утра до ночи. На картине есть все подряд — от Джо до Элтона Джона, Кейт Мосс, Наоми Кэмпбелл, Стивен Фрай, Мик и Джерри, плюс известные журналисты, персонажи из телевидения и политики. Я решил добавить туда Дженнифер Лопез, потому что у ней классная попка. Называйте это вольностью художника.

Джэми вытащил меня из дрожащей хватки Ника Коуэна, и, таким образом, унаследовал все дела от него. Это обеспечило мне здоровое будущее с Ллойд Уэбберами в качестве моих новых патронов. По контракту Эндрю дал мне год, чтобы закончить «Айви», но чем больше я углублялся в работу, тем срок увеличивался. Нам пришлось организовать сеансы позирования для каждого, кто был на картине, что оказалось сложной задачей. Что еще больше её осложнило — это то, что моя работа была прервана незначительной причиной — мировым турне.

За исключением Элтона Джона, все остальные прибыли ко мне домой в Лондон. Салман Рушди, по-прежнему находившийся под смертным приговором своей фетвы[49], приехал в пуленепробиваемой машине в сопровождении лучших людей Скотланд-Ярда. Мне позировала Джоан Коллинз: она подумала, что Джо — служанка, и попросила её сделать нам чай. После того, как мне попозировал Саймон Кэллоу, я узнал, что он может рассказать мне истории нескольких картин из моей коллекции.

Пока я все еще работал над «Айви», Мелвин Брэгг пригласил съемочную группу из «The South Bank Show» и снял целую программу обо мне как о художнике. «The Independent» позднее поместила репродукцию «Айви» на первой странице.

Основа картины была создана еще до «Forty Licks», но вся она заняла у меня 5 месяцев во время турне. Это означало, что я перевозил её по всей Европе, так что я мог продолжать работать над ней в перерывах между шоу.

Наконец, состоялось её торжественное открытие в Королевской Академии в сентябре 2003-го. К сожалению, единственным местом, где её смогли вывесить, было кафе. Но и там она наделала много шума, и я был там снова после моего предыдущего появления несколькими годами ранее, когда они взяли у меня картину маслом с буйволом для своего Летнего шоу.

Когда выставка в академии закончилась, нам нужно было решить, где же выставить картину. Эндрю владеет несколькими из самых известных театров Уэст-Энда, и он решил повесить её в театре «Королевский Дрюри-Лейн» — в старейшем работающем театре Лондона. Предварительные наброски к картине также были выставлены здесь. Тогда я не знал этого, но сие историческое здание стало значительным объектом в моей жизни.

«Айви» повесили в баре «Гранд Салун» — это более соответствовало моей натуре. Как-то так оно оказалось в том месте, где сконцентрировались все мои интересы — вино, женщины, песня и живопись (не обязательно в таком порядке, конечно).

До того, как я узнал об этом, все новые и новые мои картины переселились в «Дрюри-Лейн». По-видимому, менеджер театра Руперт Билби с ужасом наблюдал, как туда пребывали бесчисленные картины, зарисовки и скульптуры — не говоря уже об арт-дилерах и туристах, которые заходили туда. Мне, наверное, следовало бы удивиться тому, какой отклик получила эта импровизированная ретроспектива — но я тогда грелся на солнышке в Африке вместе с семьей.

Турне «Licks» подошло к концу, и группа разбрелась кто куда, занявшись каждый своими делами впервые за многие месяцы. К сожалению, наш отдых в Африке не стал таким расслабляющим, как я надеялся — старые привычки снова дали о себе знать, и мой алкоголизм только усилил общее напряжение. Но это одновременно стало для меня поворотной точкой в деле вдохновения. Джэми трудился изо всех сил, чтобы оправдать себя в качестве моего нового менеджера — нелегкая работенка, особенно когда твой единственный клиент валяется в дупель. Понятно, он разозлился и погрозил мне бросить мои дела, если я не возьму себя в руки. Но он с упорством продолжил свое дело, прорываясь сквозь цифры, бюджеты и контракты — и преуспел в этом. Он фактически собрал мой сольный имидж из руин, что вернуло меня на Дрюри-Лейн.