«Откуда вы думаете начать?»

«Почему бы нам не пройтись по дому от верха к низу?»

Я подумал, что это — самая умная мысль в его жизни.

«Прекрасно, мне не терпится посмотреть, как это здание выстроено. Еще не совал сюда нос как следует. Я ждал, когда моя жена окончит распаковывать вещи, так что не мешал ей и находился наверху. Это место для сочинения песен». Я проследовал за стадом офицеров по лестнице на много ступенек вверх.

«Понимаю, что это — долгий путь, но взгляните-ка на этот клевый чердачок!» — мы все устали после этого долгого восхождения.

«Где еще вы принимали эти наркотики?» — спросил мужчина, рванув угрожающе к нам — он стоял там и держал в руках сумку с белым веществом в ней.

«Нигде — оцените-ка вид из окна, хватит г*****ся», — сказал я достаточно цивильно.

Другой полисмен, словно сбежавший из «Освобождения», сказал: «Любой наркотик, который мы найдем в этом помещении, будет считаться вашей собственностью».

Я сказал: «Я еще их не приобрел. Шанс — отличная штука».

Столкнув меня вниз по лестнице в первую комнату по левой стороне, он спросил: «Это ваша куртка?»

Я ответил: «Нет, я на отдыхе, и такого не ношу».

«Ну, тогда вам придется многое нам объяснить. Эти «кваальюды» — наркотик класса А», — и загреб из карманов таблетки.

Они начали ворошить и тыкать, и нашли еще одежду, во всех карманах которой лежали пустые пузырьки. Продвигаясь вниз по дому, в каждой комнате они находили все новые и новые предметы — в основном пустые «зиплоки»[32] со следами кокаина и какой-нибудь незаконной таблеткой вдобавок.

«То есть, это не ваша куртка?», — спросил странный офицер. В то время как куча компрометирующих пакетов росла, я посмотрел на офицера и сказал: «Понимаю, что это звучит банально, но это — не моя куртка».

Он ответил: «Думаю, вам лучше проследовать со мной в участок».

Они повернулись к Джо и сказали ей, что она едет с нами. Она ответила: «Наверное, я не смогу поехать с вами в этой одежде». Она вовремя поняла, что ей нужно куда-нибудь засунуть 20-грамовый «камешек», который она спрятала в складках своей юбки — ей его дали Мохаммед и Луиджи.

Переодеваясь, она постоянно нащупывала его в присутствии женщины-полицейского. Ловкостью рук она закинула свою заначку в гору детских игрушек для бассейна. Она посмотрела на няню: «Выкиньте эти спасательные пояса, они порваны. Они небезопасны для детей». Джэй все поняла, и этот «камешек» стал достоянием истории. Нас повезли в участок по отдельности. Это был последний раз за шесть дней и ночей, когда я видел Джо.

Я прибыл. С моих ботинок сняли шнурки, и когда меня ввели в темноту, то подозрительно поглядывали на меня. Поворот направо. Толчок. Лязгающий звук. Я закричал: «Я в тюряге!» Я подумал о Джэми и Лие, которые остались одни в перевернутой комнате, и о Джесси, который остался в Англии.

Как я узнал в течении следующего одного-двух дней через нашего общего посланника и товарища по заключению Малькольма, Джо тоже сидела в застенке прямо через двор. Рискуя оказаться в одиночке, он при случае передавал записки, в которых значились важные послания от Джо, на конце рукоятки метлы сквозь решетку моей клетки. Он посоветовал мне съедать или уничтожать записки после их прочтения. Что я и делал, но его все время застукивали. Он сказал Джо, что участвовал в закулисной вечеринке с Китом и Чарли в 1975-м. Он также рассказал, что в этой тюрьме есть группа, которая называется «Роллинг Стоунз Сент-Маартена».

Тюремщики не обращали внимание на то, кто я такой есть, как и звери, которые глядели на меня во время своих перебежек в тропический шторм и дождь. Среди них мыши, ящерицы, лягушки и тараканы заглядывали в мой людской зоопарк.

Во время приёма пищи я забирался по выступам к дыре в стене и кричал по ту сторону тюремного двора Джо: «Не ешь мяса». Потом я объяснял своим тюремщикам, что тем, кто ел это блюдо до меня, оно наверняка понравилось.

Когда в дыру величиной с палец мне передали сигарету, несколько спичек и кусочек серной бумаги, я понял, что идет уже третий день, как я не услышал ни слова от орлов правопорядка, находившихся снаружи, о моем возможном освобождении. Большое спасибо моим соседям с левой стороны, лиц которых я так и не увидел, за сигареты, когда меня водили в осажденный тараканами туалет и к умывальной раковине.

Я лежал на какой-то книжной полке, которая называлась моей кроватью, и думал, что меня совсем забыли, положив голову на удобным образом расположенные ботинки, и так отдыхал каждую ночь после 10-и часов, когда гасили свет.

Мне сказали, что ведро в моей камере предназначено только для писания. Упс. В первый же день я сделал ошибку, которую потом уже не повторял. В то время как каждый день проходил без единого слова, под мою дверь иногда просовывали журналы. «Погляди, это же я! — сказал я охраннику, когда увидел, чо в таблоиде упоминаются «Роллинг Стоунз», — я из этой группы!» Это не произвело на него ни малейшего действия.

Все это время Джо сидела в одиночной камере в окружении местных мужчин-тюремщиков. Она просекла ситуацию и подружилась с ними, рассказывая им разные истории, чтобы скоротать время. Они собирались в круг и слушали рассказы о гламурной рок-н-ролльной и дождливой Англии. Её можно поставить в любую ситуацию — и она найдет из неё выход. Мы с Джо из наших камер могли слышать бормотание Мохаммеда, которые просто выводили из себя остальных заключенных: «Эй вы, ребята, включите четвертый канал — там идет отличная программа». — «Заткнись на ***!»

Когда мне через решетку просунули целую пачку «Мальборо», я услышал знакомые голоса законников, раздающиеся по аллее из входной двери в тюрьму. Я понял, что на горизонте замаячила надежда. После того, как преступников идентифицировали лицом к лицу в комнате для допросов, меня и Джо провели по одиночке через дорогу в основное здание отделения, где на закрытом заседании судья сделал нам строгий выговор за компанию, которой мы отныне больше не должны были придерживаться, и предупредил, чтобы мы не делали этого больше. Нас проинформировали о том, что мы можем поехать домой, как того позволяют наши дела, на следующий день.

Когда пришло время, мы поехали прямо из тюрьмы в аэропорт в машине начальника полиции. «Похоже, что я увижу тебя играющим на гитаре только на материке, потому что тебе теперь запрещено возвращаться на Сент-Маартен», — сказал он.

Как только я, Джо с нашими детьми сели в частный самолет, который подготовили для нас добросовестные адвокаты, я почувствовал радость от того, что мы просто-напросто выжили, и принял внутрь единственный продукт питания, который я так страстно желал употребить, будучи в заключении — стакан коньяка.

С наркотиками были связаны не только странные люди, с которыми я встречался в казино. Около «Стоунз» вращались самые передовые в мире поставщики. Известнейшим из этих персонажей был Фредди Сесслер — тот самый Фредди Сесслер, который со мной и Китом путешествовал через Фордайс, Арканзас.

Мик, Билл и Чарли все время старались избавиться от Фредди, но Киту нравилось, что Фредди есть рядом, так что Фредди был обязан тусоваться с нами. Иногда он мне нравился, иногда — нет, но конце концов я стал проводить в его компании много времени, но, скорее всего, было бы лучше, если б я этого не делал. Он был чрезмерным эксцентриком и хвастался — а, наверное, так и было — что знался с самыми громкими именами в шоу-бизнесе — от Билли Холидей и Билли Экстайна до Фрэнка Синатры. Я нравился ему, но на самом деле он любил Кита.

Фредди с почтением называют «самым большим фаном «Роллинг Стоунз» — так его называли аж до самой его смерти в декабре 2000-го. Из-за того, что ему тогда шел 70-й год, ему также нравилось, что его называют «самой старой в мире рок-н-ролльной групи» — так он называл сам себя. Но настоящей претензией Фредди на славу было то, что он в течение десятилетий снабжал химикатами каждого, кто представлял из себя хоть что-то в роке. Это был мужик, который ходил с бутылками из-под молока, наполненными наивысшего качества «Малленкродтом» и «Мерком». Он был сексуально озабоченной и пропитанной водкой горой из кокаина.