– Это грех, – прогремел он.

От испуга Беренгария побледнела.

– Что? Что я сделала? – пролепетала она.– Я все исправлю, только скажите.

Глаза короля от злости так выкатились из орбит, что Элинор, спрятавшаяся в темном углу, подумала, что они вот-вот выпадут на пол. Джоанна поднялась со стула, но прежде чем успела что-нибудь сказать, Ричард набросился на нее:

– Сядьте и прикусите язык! Все наши неудачи с тех пор, как мы приехали сюда, из-за греха. Когда я покидал Францию, я поклялся, что в крестовом походе не будет женщин, только воины. Я нарушил эту клятву, и теперь нас преследуют неудачи. Я больше не буду грешить! Я уеду из этого города роскоши и порока и выполню волю Бога.

С этими словами он удалился, предоставив Беренгарию Джоанне и Элинор, которым не скоро удалось успокоить истерично рыдающую госпожу. На следующий день они узнали, что Ричард покинул город и поставил свою палатку у его стен. Затем последовало молчание.

Джоанна написала брату, но не получила ответа. Элинор по просьбе Джоанны написала Саймону, умоляя его уговорить Ричарда послать хоть несколько строчек утешения своей несчастной жене. Она тоже не получила письменного ответа, но на словах курьер передал:

– Готовьтесь к чистилищу. Здесь ад.

Одинокий всадник ехал через залитую лунным светом долину от Тель-аль-Айадийа. Часовые на башнях не обратили на него никакого внимания. Время от времени звезды отражались в его железных доспехах, и даже в темноте можно было различить его грязный белый плащ с красным крестом. У ворот всадник спешился и эфесом меча постучал в дверь.

– Входить в город до утра запрещено! – прокричал часовой.

– Я – сэр Саймон Лемань. Сейчас же открой, или тебе не поздоровится!

Часовые не вступали в пререкания с людьми короля. Рыцарь вновь оседлал коня и поехал ко дворцу. В конюшне он растолкал мальчика-конюшего и, бросив ему поводья, вышел. Он шел твердой походкой, как все, кто привык проводить много времени в седле и держать спину прямо. Охрана у дворца, а в ней были люди Элинор, хорошо знавшие Саймона, беспрепятственно пропустила его. И тут решимость вдруг оставила его, он остановился, как будто темнота и тишина впервые напомнили ему, что уже ночь.

Он сделал несколько неуверенных шагов, как будто забыл дорогу. И тут вдоль коридора послышались легкие шаги. Саймон остановился и в ту же минуту чуть не был сбит с ног бегущим пажом, подростком. Саймон взвыл. Паж испуганно повторял:

– Кто здесь? Кто здесь?

– Ты, я смотрю, уже достаточно взрослый, чтобы заниматься шалостями по ночам на женской половине, – сказал Саймон сухо.– Но я никому не скажу, если ты мне окажешь одну услугу. Вернись и разбуди горничную леди Элинор Гертруду и попроси ее сказать своей госпоже, что я жду ее здесь.– Саймон поднял руку, чтобы, как всегда в минуты волнения, провести рукой по волосам. Но его рука в латной рукавице, ударив о шлем, произвела только клацающий звук. Он опустил руку.

– Ждет ее? Где? И кто? Я Вас не вижу.

– Сэр Саймон.

Где? Только не в Парадном зале. Когда он был пуст, каждый звук эхом отдавался в мраморном пространстве. И не во внутреннем дворе. Ночной воздух возбуждает.

– Где? – тупо повторил Саймон.– В зале, в апартаментах короля. И принеси мне огня!

Юноша проворно побежал обратно. Саймон медленно пошел за ним, еле волоча ноги. Стороннему наблюдателю могло показаться, что он нестерпимо устал, но когда он вошел в зал, то не бросился на скамью у стены или на стул у стола. Напротив, он остановился в дверях, вглядываясь в темноту, и паж снова налетел на него, вернувшись со свечой в руках. Юноша издал вздох удивления и ужаса, когда увидел, что плащ Саймона – весь в засохших пятнах крови.

– Мне зажечь все свечи, мой господин, и поставить их на стол?

Саймон как бы очнулся от забытья и взглянул на пажа:

– Да, и подожди за дверью. Возможно, ты еще понадобишься для выполнения поручений.

Юноша ничего не ответил, но на лице у него было написано разочарование. Он-то думал, что будет свидетелем тайного любовного свидания! Сама мысль была так увлекательна – знать такой секрет, такую новость о самой молодой и красивой фрейлине королевы, и, может, кто-то из старших пожелает купить у него эту тайну за монету-другую, хотя с Саймоном шутки плохи, если он узнает об этом! Но, так или иначе, его надежды не оправдались. Из любовного гнездышка не посылают посланий. Паж воспользовался возможностью сбегать за плащом: им – любовное свидание или деловая встреча, а ему не очень-то улыбается сидеть и ждать на холодном мраморном полу.

Элинор, разбуженная Гертрудой среди ночи, не сразу поняла, в чем дело. Саймон – Господи его благослови! – был чем-то отдаленным. Казалось маловероятным, что он приедет среди ночи, только в самом экстренном случае. Элинор мгновенно поднялась и если бы не Гертруда, которая удержала ее, она могла бы побежать обнаженной по коридору. С помощью Гертруды она кое-как набросила на себя пеньюар и, босая, с разметавшимися по плечам волосами, бросилась по коридору к королевским покоям. Гертруда бежала следом, зажав в руке пару домашних туфель своей госпожи. Ведь она будет виновата в том, если, не дай Бог, Элинор умрет от простуды или ударится на бегу.

– Саймон! – крикнула Элинор и, когда он повернулся к ней, и она увидела, в каком состоянии его доспехи и плащ, спросила:

– О боже! Ты ранен?

Его лицо было необычайно бесстрастным.

– Нет. Так, небольшая царапина, ничего серьезного. Его голос тоже был лишен эмоций. Элинор подошла ближе, взяла его за руку и подвела к столу, где при свете свечи можно было лучше его разглядеть. Она протянула руку и сняла с него шлем, расшнуровала плащ у горла и откинула капюшон. Саймон стоял неподвижно, покорно позволяя делать с собой все, как ребенок, которого раздевает мать.

– Саймон, чем ты взволнован? У тебя опять слабость, вызванная жарой?

– Нет.– Он закрыл глаза и сглотнул. Даже при тусклом свете свечи Элинор видела, как он побледнел, борясь с приступами тошноты.

«Он заразился от короля, те же самые симптомы», подумала она. Элинор дотронулась до его лица – жара не было.

– Я привез письмо, как ты желала, от короля, чтобы успокоить королеву.

– Король не заболел снова?

– Нет, нет. С ним все в порядке. Лучше, чем – О, Боже! – Саймон оторвался от Элинор и, шатаясь из стороны в сторону, отошел к стене, где его вырвало. Элинор подавила панику и подошла к двери, в душе благодаря Бога за то, что у Саймона хватило здравого смысла прийти в болезни к ней.

Она открыла дверь и позвала пажа.

– Принеси соломы и воды и убери здесь.– Она повернулась к Гертруде.– Мне нужна вода, чтобы обмыть и дать пить, вино и ткань на бинты, и игла с шелковыми нитками, чтобы зашить раны. Быстрее!

Гертруда бросила домашние туфли в руки Элинор, а та, уставившись на них, не понимая, зачем они тут, неосознанным движением наклонилась и надела их. Саймон уже стоял у стола, когда Элинор вернулась в комнату. Она взяла табурет в углу и придвинула его к Саймону.

– Сядь. Ты слишком высокий, и мне не очень удобно обнимать тебя, когда ты стоишь.

– Я должен вернуться, – сказал Саймон.

– Только не сегодня, – ответила Элинор.– По крайней мере, не до того, как я тебя обмою и полечу твои раны. А если ты не согласен, я заставлю тебя лежать спокойно при помощи вот этого табурета.

На лице Саймона появилось подобие улыбки. Впервые с того момента, как Элинор вошла в комнату, Саймон стал похож на человека, а не на его тень.

– Когда ты почувствовал, что болен? – спросила Элинор.

– Болен? Ах, это! – Он указал рукой туда, где паж вытирал пол.– Это не болезнь тела, а болезнь духа.

Его глаза вновь стали бесстрастными. Элинор знала, что Саймон не стал бы скрывать физическую слабость, чтобы избавить ее от волнения. Она верила, что не физическая боль причиняет ему страдания. Но она ничего не сказала, а просто стянула его латные рукавицы и начала расшнуровывать плащ, усадила его на табурет и успела снять с него кольчугу, прежде чем он заговорил. Она сложила все это у стены и стала развязывать рубаху у Саймона на груди, он вдруг наклонился вперед, положив голову ей на грудь, и крепко прижал ее к себе.