– Именно поэтому я и хотел осмотреть его самолично, – сказал Морозини. – Впрочем, это чистое любопытство. Я уже составил свое мнение, которое к тому же подтверждает безупречная репутация мистера Хэррисона: ювелир его уровня не мог ошибиться, приняв подделку за подлинник, – прибавил он с невинным видом.

Альдо испытывал извращенное удовольствие, ручаясь начальнику полиции за подлинность камня, о котором точно знал, что тот поддельный. Начальник же полиции, похоже, поддался очарованию темно-зеленой папки и с рассеянной улыбкой нежно поглаживал ее.

– Впрочем, я нисколько не сомневался в подлинности алмаза, – сказал он внезапно смягчившимся голосом. – Да и убийцы тоже. Я не оставляю надежды, что сумею схватить их в самый короткий срок и аукцион все-таки состоится. Убийство совершили выходцы из Азии, многих из них мы знаем. Уже отдан приказ о том, что ни один «желтый» не покинет Англию вплоть до нового распоряжения.

– Вы прибегли к крутой мере.

– Почему бы и нет, раз мне даны все полномочия. Сам король изъявил желание, чтобы с этим делом было покончено как можно быстрее. Ведь речь идет о драгоценности, которая в XV веке способствовала возвышению короны!

– От всей души желаю вам удачи! Но расскажите, как произошло несчастье? Убийцы вломились в магазин?

Гордон Уоррен наконец решился оставить папку, предварительно ободряюще похлопав по ней ладонью.

– Несчастное стечение обстоятельств, – вздохнул он. – Этим утром Хэррисон должен был принять старую леди Бэкингем, которая попросила его о возможности приватно посмотреть старинный алмаз, принадлежавший когда-то ее предку, прославленному герцогу Бэкингемскому, чья любовь к французской королеве могла бы нам стоить еще одной войны, если бы не кинжал Фельтона. Дама эта очень стара, ведет уединенный образ жизни, никого не принимает и живет в окружении своих слуг столь же почтенного возраста. Отказать ей было невозможно, и Хэррисон в ответ на ее просьбу передал, что с готовностью примет ее. В то время как она любовалась алмазом, выставленным в специальной витрине, ворвались двое в масках и с оружием. Они выставили старую даму за дверь, убили Хэррисона и скрылись со своей добычей.

– И вы верите в стечение обстоятельств? – спросил Альдо.

При этих словах глаза инспектора вновь округлились.

– Неужели вы подозреваете, что леди Бэкингем была сообщницей преступников? Разумеется, я послал Пойнтера взять у нее свидетельские показания, но старая леди слегла и находится в таком состоянии, что требовать от нее хотя бы слова было бы варварством. Отвечала на вопросы ее компаньонка, которая сопровождала ее к Хэррисону. Однако, князь, время, которое я мог уделить вам, истекло. Вы сами понимаете, что, ведя два столь серьезных расследования, я вынужден дорожить каждой минутой. Но я с удовольствием приму вас... Если у вас будет что мне сообщить.

– Искренне надеюсь на встречу и благодарю за то, что вы меня приняли.

Покинув Скотленд-Ярд, Морозини на секунду застыл в нерешительности, раздумывая, чем бы ему заняться. Возвращаться в гостиницу ему не хотелось: Адальбера наверняка там еще не было. И тут ему пришло в голову, что неплохо было бы самому ощутить атмосферу дома, в котором было совершено преступление. Князь остановил такси и попросил отвезти его на Гросвенор-сквер.

– Какой номер? – спросил шофер.

– Точно не знаю, но, возможно, вам известен дом сэра Фэррэлса?

– Конечно, как не знать! Самый непримечательный дом в Лондоне, если в нем совершится преступление, тут же становится знаменитым.

На Гросвенор-сквер, находившемся в самом центре респектабельного квартала Мэйфер, располагалось множество посольств и несколько аристократических особняков, построенных по большей части в георгианском стиле. Квартал находился неподалеку от Букингемского дворца, и особняки эти, которые строились преимущественно в прошлом веке, принадлежали дворянам, служившим по большей части своему сюзерену-герцогу.

– Приехали! – объявил шофер, указывая на самый роскошный из особняков, перед которым в ту же самую минуту остановилось еще одно такси. – Вы сразу выйдете или хотите дождаться, пока то такси отъедет?

– Я подожду.

Человек в дорожном костюме выскочил из второго такси с такой скоростью, что едва не сбил с ног одного из полицейских, которые, заложив руки за спину, с важным видом медленно прохаживались парой по тротуару. Альдо тут же узнал графа Солманского. Тот, по всему видно было, примчался сюда прямо с парохода. После буквально минутного разговора со сторожем граф показал ему какую-то бумагу, очевидно паспорт, и заторопился по лестнице, ведущей к порталу с колоннами, где ему – хоть и не сразу – открыли дверь. Однако, судя по тому, что оставленное им такси не трогалось с места, Альдо понял, что отец Анельки не собирался задерживаться в доме. При сложившихся обстоятельствах было бы странно, если бы отец подозреваемой в убийстве остановился в доме убитого зятя.

Заметив вопрошающий взгляд водителя, Альдо объявил, что он предпочитает еще немного подождать. Прошло минут десять. Из дверей тем же быстрым шагом вышел граф Солманский. Лицо у него налилось кровью, и было видно, что ему с трудом удается держать себя в руках. Он был в ярости и не мог этого скрыть. На секунду он остановился и несколько раз глубоко вдохнул, прежде чем спуститься по лестнице. Затем вставил в глаз монокль, поправил на голове шляпу, не спеша сошел по ступенькам вниз, подошел к такси, сел и тут же уехал.

– Едем следом за той машиной, – распорядился Морозини.

Преследование было недолгим. Они обогнули Гросвенор-сквер, проехали по Брук-стрит и остановились перед гостиницей «Кларидж».

– Что будем делать теперь? – спросил шофер.

Морозини заколебался. Ему хотелось последовать за графом, чтоб удостовериться наверняка, что тот остановился именно здесь. Впрочем, этого не потребовалось: носильщики уже выгружали вещи из доставившего Солманского такси. По всей видимости, этот человек, которого Симон Аронов считал очень опасным, не собирался ничего предпринимать до тех пор, пока Анельку либо признают невиновной, либо вынесут ей приговор.

Он был и в самом деле опасен, этот русский погромщик, присвоивший себе имя благородного поляка, которого сумел спровадить в Сибирь. Симон Аронов, когда они встретились с Морозини на островке-кладбище Сан-Микеле в Венеции, предельно откровенно рассказал князю всю правду о своем злейшем враге. Федор Орчаков, палач-садист, организатор погрома в Нижнем Новгороде в 1882 году, стремился всеми возможными средствами завладеть как камнями с пекторали, так и самой святыней. Не меньше, чем страсть к деньгам, руководила им ненависть к Симону Аронову, человеку, который осмелился вступить в битву с ним самим и его подвижниками, которых Хромой называл черносотенцами.

До сих пор псевдо-Солманский не подозревал о той роли, которую играл Морозини в поиске пропавших камней. Он видел в нем лишь последнего владельца исчезнувшего сапфира и считал естественным, что тот пустился на поиски похищенной семейной драгоценности. И в этом смысле Морозини, специалист по старинным украшениям, в глазах Федора опасности никакой не представлял, тем более что был влюблен в обольстительную Анельку... Однако Аронов выразился более чем недвусмысленно: если Солманский поймет, что Альдо пытается помешать ему завладеть хоть одним драгоценным камнем, граф обведет его имя в списке тех, кто подлежит уничтожению, красным карандашом.

Подобная перспектива ничуть не смутила князя-антиквара. Он никогда не отступал перед опасностью. К тому же он не сомневался, что этот авантюрист приложил руку и к убийству его матери, княгини Изабеллы. А поскольку Альдо Морозини не был искушен в искусстве плетения интриг, то считал, что чем раньше будут обнажены шпаги, тем лучше.

Сейчас ситуация, в которой оказался граф, позволяла Морозини оставаться сторонним наблюдателем, и он ограничился этой ролью. Не было никакого смысла мозолить глаза своему смертельному врагу, которого на какое-то время сковало по рукам и ногам убийство зятя.