– Да, он слышал, как вы сказали своему мужу: «Всему этому должен настать конец! Я вас не выношу!»

– Чтобы услышать мои слова, он должен был спрятаться у меня под кроватью или за шторами в спальне. Ссора произошла между нами при закрытых дверях, а спальня у меня достаточно просторная. И я должна сказать, что ничего подобного я не произносила.

– Сэр Десмонд, – обратился судья к адвокату, – почему бы нам вновь не пригласить мистера Сэттона? Мне кажется, что дело становится все более запутанным и все труднее определить степень вины и правоты леди Фэррэлс и ее обвинителя.

– С удовольствием, милорд. Тем более что я не очень понимаю, что нам еще может дать... – произнес сэр Десмонд, поворачивая голову ко входу.

– Раз сэр Джон согласен, я не имею ничего против. Однако что там происходит? – осведомился судья, тоже поворачиваясь ко входу.

Один из служащих в Олд-Бэйли только что вошел в зал. Он был явно взволнован и направлялся прямо к королевскому прокурору. Однако услышав обращенный к нему вопрос судьи, застыл посреди зала.

– С вашего позволения, милорд, начальник полиции Уоррен просит, чтобы суд выслушал его, и немедленно.

Одна бровь судьи взметнулась вверх.

– Немедленно? Ну и ну! Должно быть, что-то очень важное... Просите господина начальника полиции пройти в зал.

Появление Уоррена, похожего на птеродактиля больше, чем когда бы то ни было, произвело огромный эффект: половина зала и все галереи повскакали со своих мест. Начальник полиции попросил у суда прощения за свое вторжение, нарушающее протокол, пояснив, что информация, которую он желает сообщить, имеет чрезвычайную важность и должна быть доведена до сведения суда безотлагательно.

– Полиция Уайтчепла только что известила нас, что, приехав по анонимному телефонному звонку, она обнаружила труп Ладислава Возинского, который покончил с собой, повесившись в наемной квартире.

Глухой ропот зала перекрыл отчаянный женский крик.

– Нет! Нет! Это невозможно!

Из зала суда были вынуждены увести Салли Пенковскую, с которой случилась настоящая истерика. Все это только прибавило напряжения и так уже взвинченному залу. Судья энергично призвал всех к тишине, и в зале в самом деле воцарилось мертвое безмолвие. На свидетельском месте бледная Анелька напоминала восковую статую. Зал затаил дыхание. Сэр Эдвард Коллинз возвысил голос:

– Самоубийство?

– Похоже, что так, милорд. На столе лежало письмо, адресованное Скотленд-Ярду.

– Могу я с ним ознакомиться?

Судья надел очки и прочитал письмо среди все той же мертвой тишины. Затем он объявил:

– Господа присяжные! Сейчас я ознакомлю вас с этим письмом, которое имеет для нашего судебного разбирательства решающее значение. Прослушайте его, оно написано по-английски.

«Прежде чем покинуть этот мир, где я нарушил свой долг и по отношению к той, которую любил, и по отношению к своим друзьям по оружию, я хочу заявить: смерть сэра Эрика Фэррэлса, постигшая его вечером 15 сентября этого года, целиком и полностью на моей совести. Я насыпал стрихнин в формочку для приготовления льда в холодильном шкафу. Снять слепок из воска и сделать ключ от этого шкафа мне не составило никакого труда. Я попал в ловушку, которую сам же и расставил: я почувствовал, что не могу больше видеть, как страдает леди Фэррэлс – и из-за ее супруга, и из-за моих притязаний. Я не сожалею о том, что убил сэра Эрика, – этот человек был достоин только смерти, как не сожалею и о том, что покидаю жизнь, которая никогда не была ко мне добра. По крайней мере я уношу с собой уверенность, что положил конец кошмару, в котором жила моя возлюбленная. Пусть Господь Бог и моя возлюбленная простят меня!»

Окончив чтение, судья, показав на письмо, спросил Уоррена:

– У вас есть основания сомневаться, что это письмо написано рукой покойного?

– Никаких, милорд! Мы нашли несколько бумаг, написанных им по-польски, – сейчас их переводят, – и все они написаны одной рукой.

– Нет ли у вас оснований предполагать, что покойному... помогли покончить с собой?

– На теле нет никаких следов насилия.

– В таком случае...

– Ну и ну, – прошептал Видаль-Пеликорн, – роман, да и только! Что ты об этом думаешь?

– Ничего! Я в недоумении. Все это совершенно не в стиле того человека, с которым я имел дело. Что могло случиться? Что заставило его совершить такой неожиданный поступок?..

– Скажем одно: пути господни неисповедимы! Граф Солманский, безусловно, припишет это чудо своим молитвам. В этот миг он просто обязан исполниться ощущения благодати.

– Вид у него совершенно не благостный, – сказал Морозини. – Можешь сам в этом убедиться – вон он в четвертом ряду, слева от нас.

– Он здесь?! Я не видел, как он вошел.

– Он вошел как раз тогда, когда началась вся эта сумятица с появлением Уоррена.

Граф сидел очень прямо на своей скамье, и его светлые глаза пристально смотрели на дочь, которая безудержно плакала. По распоряжению судьи надзирательница увела леди Фэррэлс со свидетельского места и теперь пыталась ее успокоить.

Конец суда был таким, каким и должен был быть. Сэр Десмонд попросил прокурора аннулировать обвинение. Сэр Диксон, посоветовавшись с присяжными, которые были единодушны в своем мнении, любезно отказался от всех пунктов обвинительного заключения.

После чего судья объявил о невиновности леди Фэррэлс, и ее увели вниз по полутемной лестнице под неописуемый шум в зале. Спустя полчаса Анелька вышла под руку со своим отцом и села в черный «Роллс-Ройс». Шофер тронул автомобиль с места и с неимоверным трудом стал пробираться сквозь густую толпу, которая сгрудилась у входа в Олд-Бэйли. Смешавшись с зеваками и газетными фотографами, Морозини и Видаль-Пеликорн наблюдали за этим отъездом, в котором ничто не свидетельствовало о триумфе. Разве только на лице Солманского, чей высокомерный профиль появился на секунду за стеклом автомобиля, мелькнуло нечто похожее на торжество.

– Вот кто доволен, – заметил Адальбер, – и тем более богат. Его дочь получит колоссальное наследство...

– Вы можете не сомневаться, что я сделаю все возможное, чтобы этого не случилось, – раздался возле них мужской голос, и они увидели Джона Сэттона. – Я был и остаюсь поверенным в делах и тайнах моего отца... И со мной им придется считаться!

– Но теперь-то вы наконец отказываетесь от своего обвинения? – спросил Альдо.

– Ни в коей мере. Все, что я видел и слышал, я и видел, и слышал на самом деле. Я нисколько не сомневаюсь, что убийца она. И в один прекрасный день докажу это.

И секретарь исчез в толпе, провожаемый озабоченным взглядом Адальбера.

– Я скорее склонен разделить его мнение, – наконец сказал он. – Это слишком уж своевременное самоубийство меня как-то смущает. А тебя?

– Ты известный гробокопатель! – весело сказал Альдо, который наконец вздохнул с облегчением и к которому наконец вернулось хорошее настроение. – Не цепляйся к мелочам! Я всегда верил, что Анелька ни в чем не виновата, и она в конце концов на свободе! Идем! Отпразднуем это!

Друзья тронулись в путь. Потихоньку стала расходиться и толпа, собравшаяся вокруг Олд-Бэйли.

Незадолго до Нового года Альдо и Адальбер отправились вместе в графство Кент. Их пригласил к себе Десмонд Килренен. Устав от шумихи вокруг благополучно завершившегося процесса леди Фэррэлс, адвокат решил пожить некоторое время в тишине своего уединенного поместья. Он знал, что Морозини хочет вернуться в Венецию, чтобы встретить Рождество со своими домашними, поэтому особенно настойчиво уговаривал друзей приехать к нему хотя бы дня на два.

– Не будет никого из посторонних, – говорил он им. – Даже моя жена всю неделю перед праздниками проведет в Лондоне. Она не успокоится, пока не объедет все дорогие магазины на Бонд-стрит и Риджен-стрит... Мне бы так хотелось выполнить свое обещание и показать вам перед отъездом мою коллекцию...