– Судя по тому, что мне рассказывали, ее скорее несли, чем она шла сама. Однако случается, что под влиянием сильных эмоций организм оказывается способным на сверхусилие. Раз уж ей так хотелось полюбоваться на камень, который принадлежал ее предку...
– М-м-м... допустим. И все-таки мне это кажется крайне странным. Я прекрасно знаю, что герцогиня живет очень уединенно с тех пор, как превратилась, по ее словам, в развалину, – а прежде она была необыкновенно хороша! – что никого не принимает, и поэтому как бы «забыта», и тем не менее из уважения к своему имени, титулу и состоянию здоровья она легко могла бы заставить Хэррисона приехать к ней самому.
– Но, возможно, она сочла, что это будет опасным. Особенно если учесть, что она живет достаточно далеко. Кроме того, потребовался бы эскорт полиции, и вся эта шумиха могла бы привести в ее дом журналистов. Очевидно, ей хотелось остаться в тени и обойтись без шума.
– Может быть, вы правы, – согласился Аронов. – И все-таки я попытаюсь разузнать поподробнее.
– Вы подозреваете, что это была не она? Но это невозможно – ее машина, ее слуги...
– Конечно, конечно... и все-таки для полной уверенности... Однако вернемся к вам. Могу ли я надеяться, что теперь вы посвятите себя целиком поискам «Розы»?
– Разумеется, но если для этого я должен оставить леди Фэррэлс в беде...
– Именно это вы и сделаете, дорогой князь Морозини!
Приглушенный бархатный голос сделался вдруг царственно властным.
– На острове Сан-Микеле, в усыпальнице ваших предков, я предложил вам взять назад ваше слово чести. Вы отказались с истинным благородством, и это не удивило меня: другого я от вас и не ждал. Теперь уже поздно отказываться от данного вами слова.
– У меня и в мыслях не было этого! – воскликнул Альдо. – Но разве невозможно заниматься дву-мя делами сразу?
– Нет. Я уже говорил вам, что вы не должны попасть в поле зрения Солманского. Сейчас у него есть занятия поважнее, чем гоняться за алмазом, рискуя столкнуться с полицией. И хотя вам может показаться это не слишком благородно, мы должны этим воспользоваться. Вы меня поняли?
– Безусловно. Вы можете не беспокоиться, я ни в коем случае не пренебрегу своими обязанностями. Однако, если мне повезет и я узнаю что-то полезное для леди Фэррэлс, вы не сможете помешать мне оказать ей помощь. Ни вы, никто другой! – упрямо заявил Морозини.
Бесстрастное лицо Хромого вновь осветилось иронической улыбкой.
– Я никогда не требовал, чтобы вы вырвали ее из своего сердца. Но, испытывая к вам самые искренние и дружеские чувства, я хочу уберечь вас от излишней горячности. Я опасаюсь, что, бросаясь очертя голову на помощь леди Фэррэлс, вы навредите не только себе, но и другим. А теперь мне придется вас покинуть. Отвезти вас в гостиницу?
Автомобиль свернул с Гайд-парк-корнер и готов был двинуться по Пиккадилли.
– Нет, я выйду здесь. Мы уже почти приехали, а вашему автомобилю, пожалуй, не стоит появляться перед подъездом «Ритца». Вы еще пробудете в Лондоне какое-то время?
– Я никогда не останавливаюсь в Лондоне. – Внезапно Симон Аронов от души рассмеялся. – Ваше стремление избавиться от меня, князь, так очевидно! Считайте, что вам это удалось. До новой встречи, князь!
Они молча пожали друг другу руки. Мгновение спустя, высадив своего пассажира, «Даймлер» развернулся и со звуком рвущегося шелка покатил по мокрой мостовой. Стоя на усыпанной песком дорожке, что тянулась вдоль Грин-парка, Морозини еще некоторое время смотрел ему вслед, пока тот не растворился в ночной темноте.
В холле гостиницы царило непривычное оживление. Аукцион у Сотби только что закончился и, несмотря на то что там было несколько стоящих вещиц, разочаровал его участников, и виной тому послужило скорее всего трагическое исчезновение главного лота этих торгов. Множество любителей-иностранцев, остановившихся в «Ритце», обменивались теперь в холле впечатлениями и вскорости собирались разъезжаться. Общее мнение было таково: поскольку неизвестно, когда алмаз будет найден, лучше не тратить попусту время, а вернуться домой и ждать там, пока не поступят какие-нибудь новости. Все говорили разом, и сияющая огнями зала, изысканно украшенная цветами и вечнозелеными растениями, походила на огромный сад, наполненный щебечущими птицами.
Посреди этой толпы особо выделялся Видаль-Пеликорн, который напоминал дирижера. Он старался внушить всем этим господам веру в Скотленд-Ярд, который в самое ближайшее время, без сомнения, вернет похищенную драгоценность. «Веру» он внушал в основном тем господам, которые приехали на аукцион издалека: из Америки, Южной Африки, Индии.
Четверо мужчин внимательно слушали Адальбера, вещавшего с непререкаемостью пророка, что немало позабавило Альдо. Впрочем, князь счел, что его друг попросту теряет время, и поэтому, небрежно здороваясь и извиняясь, он пробрался к нему и отвел в сторону.
– Что случилось? С чего это ты так стараешься задержать всех этих господ? Или ты защищаешь теперь интересы торгового дома Сотби?
– И не думал! Я защищаю наши с тобой интересы. Увидев, какая толпа страждущих готова накинуться на поддельный камень, владелец настоящего потеряет покой. Он будет думать, что газеты скрывают какую-то важную информацию, и, возможно, сделает ложный шаг. Так что напрасно ты помешал мне в моей полезной деятельности...
– Не говори глупостей! Все эти люди не представляют для нас никакого интереса, даже если они богаты.
– Почему ты так считаешь? Посмотри-ка, кто направляется к лифту. Да, да! Вон тот высокий человек в сером костюме. Его легко можно было бы принять за церковнослужителя, если бы он не был так элегантен. Ты знаешь, кто это?
– Откуда мне знать? Я не гадалка.
Адальбер с широкой улыбкой и явно получая удовольствие продолжал:
– Это швейцарский банкир, живет в Цюрихе, и жену его ты хорошо знаешь. Возможно, даже слишком хорошо...
– Мориц Кледерман? Неужели?
– Собственной персоной. И вдобавок одержимый идеей, претворение в жизнь которой почитает своим священным долгом, – вернуть в Швейцарию алмаз Карла Смелого, которым обманным путем завладел алчный Баль, нарушив договор с кантонами. Иными словами, он готов заплатить изрядную сумму.
Морозини не ответил. Он внимательно рассматривал человека, который спокойно дожидался лифта. Про себя Альдо подумал, что представлял его себе совсем иным – более массивным, тяжеловесным, типичным швейцарцем! Тот же, кто стоял перед ним, был хорошо сложен, у него было умное, тонкое, с большим лбом лицо и слегка тронутые сединой светлые волосы. И хотя Альдо никогда особенно не задумывался над тем, что собой представляет муж его бывшей любовницы, он не мог не признать, что у Дианоры хороший вкус. В этом человеке породы было, пожалуй, больше, чем в любом из присутствовавших здесь джентльменов.
– Подумать только, что он мог стать моим тестем! – с невольной улыбкой подумал Альдо, вспомнив о предложении, которое получил от своего нотариуса сразу по возвращении в Венецию после войны. – Если дочь на него похожа, я, возможно, совершил ошибку, не пожелав даже взглянуть на нее...
– Хочешь, я представлю тебя? – спросил Видаль-Пеликорн, искренне наслаждаясь произведенным эффектом.
– Ни в коем случае! Он здесь один? – В голосе Морозини угадывались явные признаки беспокойства.
– Один. Сообрази сам, если бы прекрасная Дианора была в «Ритце» или вообще в Лондоне, то, наверное, ты бы уже знал об этом. Она не из тех женщин, которые скрывают ото всех свои чувства. А теперь расскажи мне о своем посещении тюрьмы.
– Да... Ты не представляешь себе, скольких людей я сегодня повидал! После того, как я вышел от Анельки, я встретил Ванду, ее горничную, а затем нанес визит Джону Сэттону. И все трое дали совершенно различные трактовки произошедших событий, так что теперь я уж и сам не знаю, на каком я свете. Напоследок я совершил небольшую автомобильную прогулку вместе с Симоном Ароновым...
– Он здесь?
– Можно сказать и так. Его шофер, кореец Вонг, похитил меня, чуть не силой посадив в темно-зеленую машину, в которой меня и ждал наш друг. По его словам, сделал он это для моего блага, устроив мне при этом приличную головомойку. Он хочет, чтобы я перестал заниматься делом Фэррэлсов.
