Дудаш озабоченно наморщил лоб и высказал свои мысли:

— А сколько здесь мусора! Унести бы весь этот хлам куда-нибудь подальше в лес и свалить в волчью яму! Все это барахло ржавеет и бесстыдно лезет на глаза.

— Тебе бы сюда распределительные щиты электростанции, — усмехнулся Мартин Туречек. — То-то радости было бы, а?

Подобное Туречек говорил другу уже не раз. В казарме такие разговоры возникали почти ежедневно. По мнению Йозефа Дудаша, одеяла на койках никогда не лежали безукоризненно, без единой складочки, а картины на стенах располагались недостаточно симметрично. В политпросветкабинете он постоянно складывал правильными стопочками разбросанные на столе журналы и словно бы не замечал, что подбирает комплекты по номерам.

— Мы же их читаем, дружище Йозеф, — упрекал Дудаша Мартин, вытягивая из стопки какой-то иллюстрированный еженедельник. — Читальня — не витрина магазина.

Мартин не раз замечал, что там, где книги на полках расставлены ровными рядами, библиотека никому не нужна. Порядок в библиотеке — доказательство, что книги здесь не читаются. Дудащ только смеялся в ответ на его слова.

— Ты прав, Мартин, но приучать людей класть вещи на свое место необходимо…

На опушке леса пограничники прошли мимо валявшегося в кювете большого синего эмалированного кувшина. Его ручка, такая же ржавая, как и почти скрытое травой дно, вызывающе торчала в сторону вокзала. Йозеф немедленно показал на него другу:

— Гляди! Как нахально он развалился! Вернемся, первым делом отнесу его в кучу, заготовленную для отправки в утиль.

Мартин считал такие мелочи слишком ничтожными, не заслуживающими внимания пограничников. Но он любил Дудаша и снисходительно прощал ему его слабости.

И в дозоре эти двое, столь противоположные по характеру, замечательно дополняли друг друга.

— Как здорово они сработались! — говаривали их товарищи.

Взаимопонимание не раз приносило им успех. А сейчас они вместе едут в Прагу!

В поезде было много гражданских пассажиров. Пограничники замолчали и переговаривались только взглядами. Глаза порой выразительнее самого красноречивого слова. Слегка опущенные веки и усмешка, мимолетно поднятые брови в ответ на дорожную болтовню говорили им о многом. Мартин, однако, тяготился молчанием и вскоре попытался познакомиться с девушками, предложил сигареты молодым людям, что-то рассказал им смешное. Йозеф по-прежнему сидел, уставясь в окно.

В Праге, выполнив задание, пограничники получили отпуск на весь вечер. Спрятав оружие, они налегке вышли на улицу.

Непривычный шум автомобилей, трамвайные звонки, неумолчный гул голосов, люди, толпящиеся на перекрестках, у автоматов, отпускающих закуски и напитки, песни, льющиеся из репродукторов и магазинов грампластинок, — все щекотало нервы пограничникам, привыкшим к лесной тишине и к спокойной дружеской беседе с товарищами, когда они, свободные от дежурства, собирались на заставе.

Сейчас пограничники поглядывали на красиво оформленные, заманчивые витрины, читали вывески, тревожно посматривали по сторонам, стараясь не прозевать в людском потоке военных и вовремя поприветствовать. Вдруг Мартин увидел за столом объявление, которое настолько привлекло его внимание, что он даже остановился. Вот хороший случай подразнить Дудаша с его кувшином!

— Йозеф, — шепнул Мартин, толкая друга локтем, — посмотри, тут есть кое-что для тебя.

Дудаш удивленно взглянул на витрину и среди расклеенных объявлений заметил театральную афишу. «Театр в Карлине сегодня и ежедневно играет комедию „Волшебный кувшин“. Спешите видеть!»

Дудаш снисходительно покачал головой — неисправим Мартин! — и неожиданно предложил:

— Знаешь, а не заглянуть ли нам туда?

Может быть, название комедии вызвало у него воспоминание об эмалированном кувшине в придорожной канаве?

Не торопясь, они направились к театру, купили билеты. Времени до начала спектакля оставалось много, и пограничники решили побродить по улицам. Они пошли к набережной, чтобы взглянуть на Градчаны. А как же иначе?! Ведь никогда не надоест любоваться видом Градчан!

Каждый чех, где бы он ни жил, мечтает побывать в столице, в красавице Праге, раскинувшейся у подножия Петришнского холма, посмотреть на Градчаны, знаменующие собой ее центр, ее фасад. И те, кому довелось совершить подобное путешествие, потом восхищенно рассказывают об этом своим родным и знакомым. Наши герои тоже слышали в детстве восторженные рассказы родителей и надеялись когда-нибудь побывать в Праге. И мечты их сбылись: Йозеф съездил на экскурсию со школой, а Мартин поступил там учиться. Однако пограничники были счастливы вновь свидеться с местами, врезавшимися им в память, побродить по набережной от Национального театра до Мельниц, слиться воедино с жителями столицы.

Силуэт Градчан, увенчанный собором, плотина, плавно текущая река, противоположный зеленый берег с разноцветными фасадами старинных зданий, памятники героической истории родины — все это волновало, привлекало внимание наших героев.

— Красота! — вздохнул растроганный Мартин.

— Есть на что посмотреть, честное слово! — убежденно добавил Дудаш.

— И все это наше! Никому не отдадим!

Пограничники гордо выпрямились, еще глубже почувствовав ответственность за все, что они и их товарищи оберегают от врага. Они знали, что никому не удастся нарушить покой родины. Они знали это твердо, как присягу.

Друзья постояли у парапета около музея Сметаны и повернули обратно. Они никак не могли расстаться с молодыми липками, окаймлявшими набережную, с чайками, кружащимися над тихой рекой, с толпой, через которую приходилось протискиваться.

Неожиданно внимание пограничников привлек трамвай. Он отличался не только цветом, но и пассажирами. В окнах голубого вагона виднелись детские головки. Любопытные глазенки, гримасничающие лица, прижатые к стеклу носы златоголовых и темноволосых трех-, четырехлетних франтих с огромными бантами и коротко остриженных мальчуганов с расчесанными чубчиками.

— Погляди! Видишь вон того разбойника! Как он рвется к окну, расталкивая других! — засмеялся Мартин.

— «Вагон пражских детских ясель», — прочитал Дудаш надпись на убегающем вдаль вагоне. — Разве может быть что-нибудь прекраснее этих чудесных детишек?

Вагон уже давно скрылся, а Йозеф Дудаш все смотрел ему вслед.

Весенний золотистый вечер незаметно опустился на городские улицы. Часы показывали начало театрального представления. Пограничники вошли в театр, заняли места в переполненном зале. Сначала они молча смотрели на сцену. Игра актеров резко отличалась от любительских спектаклей, к которым они привыкли на заставе. Публика веселилась от души. Любая шутка, острое слово, жест вызывали взрывы хохота, от которого дрожали стены. Некоторые остроты развеселили и наших друзей, ведь смех — вещь заразительная.

Мартин иногда с недоумением посматривал на публику, а в антракте не выдержал, сказал Дудашу:

— Какие здесь люди беспечные, ничто их не беспокоит и все, решительно все смешит. Актер палец покажет — от хохота того гляди потолок рухнет.

— В безопасности себя чувствуют, вот и смеются, — благодушно ответил Дудаш. — А ты чего злишься? Гордись и радуйся. Ведь это наша заслуга. Не так ли?

Мартин неуверенно посмотрел на товарища: уж не шутит ли тот.

— А пожалуй, ты прав, — согласился он. — Ведь мы охраняем их покой и их смех.

В антракте друзья выкурили по сигарете и после звонка устремились за толпой в зрительный зал. Вдруг Мартин почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Такой взгляд порой ощущается почти физически. Мартин толкнул Дудаша, прерывая его болтовню, и слегка повернул голову в сторону, откуда, как ему казалось, смотрели в упор.

Движение Мартина заметил не спускавший с него глаз человек. Он вздрогнул, повернулся спиной к пограничникам, стал что-то громко и оживленно рассказывать двум хорошо одетым юношам. Мартин видел лишь спину незнакомца и ухо, большое, кроваво-красное, неестественно опухшее.