Фигура человека росла на глазах. Да, уже не могло быть сомнения: это — Митренга! Пограничники что-то кричали ему, но он не реагировал. Казалось, он ничего не слышит и не видит. Он шел по-прежнему сгорбленный, согнувшийся от тяжести. Что же такое он нес на себе? Я вытаращил глаза. Черт возьми! Да он тащит на спине человека. Сделав шаг, он останавливался, отдыхал и снова шел. А длинные ноги человека волочились беспомощно по снегу.

Мы подъехали к Митренге, преградили ему дорогу. Он посмотрел на нас бессмысленным взглядом, хотел сделать еще шаг и вдруг повалился на снег, как бревно.

Это было настолько неожиданно, настолько выходило за рамки наших самых смелых предположений, что я некоторое время стоял как вкопанный. Митренга был жив. Мало того, он поймал Белого лыжника.

Мои нервы были, вероятно, не в порядке, ибо я разразился смехом. Да-да. Я начал смеяться как сумасшедший.

Я пришел в себя только тогда, когда Космач взял меня под мышки и начал трясти.

Я присел на корточки и дрожащими руками попытался исполнить свой долг врача. Мне действительно трудно было разобраться, что произошло между ними. Разорванная, в нескольких местах прожженная одежда, ушибы и ссадины. Не было ни времени, ни условий, чтобы внимательно осмотреть обоих. Я оказал им первую помощь, сделал укол глюкозы и кофеина, распорядился растереть снегом и погрузить на «сани» из лыж.

Космача, разумеется, больше интересовал Белый лыжник, чем Митренга.

По выражению его лица я понял, что он несколько огорчен, что Белого лыжника поймали не его люди.

Едва лишь Митренга открыл глаза, Космач сразу же попытался кое-что выяснить у него, но я решительно воспротивился.

— Пока вам придется довольствоваться тем, что Белый лыжник находится в ваших руках.

Хмуро взглянув на меня, Космач приступил к обыску Белого лыжника. Однако ничего не нашел. Митренга, который наблюдал за этой сценой, кивнул мне.

— Все здесь, — выдавил он из себя.

Ослабевшей рукой он медленно вытащил из-за пазухи документы, какие-то бумаги, свернутые в виде трубочек, и два пистолета. Как выяснилось позднее, эти бумаги Митренга вынул из металлических лыжных палок Белого лыжника. Это были фотокопии патента «А.Т.663».

На погранзаставе я подверг обоих больных тщательному врачебному осмотру. Белый лыжник был крепко сложенным мужчиной в возрасте около тридцати лет.

Я обнаружил у него серьезную травму коленного сустава и странные ожоги второй и третьей степени в области запястьев обеих рук. Этот человек находился в состоянии полного психического расстройства.

У Митренга была поверхностная рана в верхней части грудной клетки. Оба были до предела истощены, на их телах виднелись следы множества мелких ушибов и ссадин. Верхний слой кожи на руках и лицах был во многих местах содран.

Все говорило о драматической погоне и схватке, которая произошла между Митренгой и Белым лыжником. Поэтому мы с нетерпением ожидали выяснения обстоятельств, при которых был пойман нарушитель.

Но нас ожидало разочарование. Ни Белый лыжник, ни Митренга не проронили ни слова. Если молчание нарушителя можно было объяснить, то молчание Митренги было для нас совершенно непонятным. Не помогли даже настойчивые расспросы.

«Поймал», «привел» — было все, что нам удалось от него добиться.

— Черт возьми, — рассердился Космач. — Ведь он же вас пырнул ножом.

— Ножом? Где?

— Вот здесь!

— A-а, действительно пырнул. — Митренга, сделав удивленный вид, взглянул на повязку на груди.

— Каким образом? Когда? Да расскажите же, черт возьми!

— Какое это имеет значение? Поймал. Ну и все.

Наступило молчание. Космач возмущенно пыхтел.

— Он же стрелял в вас. У вас прострелен свитер с левой стороны, а в обойме пистолета Белого лыжника не хватает четырех пуль.

Космач старался ошеломить Митренгу фактами.

— Может быть, и стрелял, — пробормотал Митренга.

— Ну так как же все это произошло, черт возьми?

Митренга молчал.

— А откуда ожоги у нарушителя?

— Ожоги? Где?

— Вот здесь, на руках.

— Вероятно, он где-нибудь обжегся.

— Что вы строите из себя дурака! — кричал выведенный из равновесия Космач.

Но это приводило лишь к тому, что Митренга обижался и демонстративно поворачивался на другой бок.

Космач выбегал из комнаты, однако через несколько минут возвращался обратно и начинал все сначала.

— Я должен писать рапорт, — доказывал он. — Не будьте ребенком, расскажите, как все произошло. В вашем пистолете полная обойма. Вы что же, не применяли оружия?

— Нет.

— Так как же вы его поймали?

И на этот раз ответа не последовало — и весь разговор повторялся сначала. Когда же допрос затягивался, Митренга начинал слегка стонать, кашлять, жаловаться на боли в боку и, в конце концов, желая избавиться от нас, поворачивался лицом к стене.

Космач еле сдерживал себя от бессильной злости на Митренгу.

На следующий день он отправил нарушителя под охраной в штаб бригады вместе с вещественными доказательствами, кратким рапортом и Митренгой в качестве свидетеля.

— Пусть они сами с ним мучаются, — заявил он безнадежно.

В отсутствии Митренги мою командировку пришлось прервать, и я поехал вместе с конвоем.

Всю дорогу я думал об этой загадочной истории. Уже сам факт, что в ней принимал участие Митренга, разжигал мое любопытство. Я бы никогда не поверил, что он способен на такой подвиг. Но факт остается фактом: он поймал нарушителя. Что же произошло между ними? Было ли это случайностью или преднамеренной акцией? В голову лезли самые невероятные предположения.

Во всяком случае, одно казалось мне совершенно ясным: это не было случайностью. Митренга отправился не на прогулку. Он пошел искать Белого лыжника. Накануне вечером мы оба принимали участие в совещании у начальника заставы. Как-никак мы приехали из Варшавы, и Космач воспользовался случаем, чтобы похвалиться перед нами высоким уровнем подготовки своих ребят. Итак, Митренга был посвящен в детали операции. По предположению Космача, нарушитель все еще скрывался в районе погранзаставы, вероятно на территории так называемого заповедника, и что в самое ближайшее время он предпримет новую попытку прорваться на чехословацкую сторону через Томановский либо через Пышнянский перевалы.

Дальше все выглядело, очевидно, так: Митренга, положив в рюкзак сухари, нож, спички и веревку, выехал с заставы рано утром. Вначале погода ему благоприятствовала. Снег не падал, ветер утих, видимость была хорошей. Миновав Каменную гору, он напал на след лыжника и двинулся за ним вдогонку. За скалистой грядой он увидел человека в белом халате, который не спеша поправлял лыжи. Вероятно, он подошел к нему довольно-таки близко и застал его врасплох, поскольку тот сразу же выхватил пистолет и трижды выстрелил. Однако он стрелял в нервном возбуждении и поэтому промазал. Впрочем, и расстояние между ними было еще сравнительно большим.

Белый лыжник ожидает реакции Митренги, однако тот не прибегает к оружию, а подходит к нему все ближе и ближе. Нарушитель успокаивается. Перед ним дилемма: либо продолжать стрелять, либо попытаться спастись бегством. Он приходит к выводу, что прибегать к стрельбе не имеет смысла по многим причинам. Расстояние между ними по-прежнему еще слишком большое. На склонах гор повсюду лежит снег. Любой выстрел может вызвать катастрофу. Хуже того, он может привлечь внимание пограничников. Белый лыжник знает, что перевал патрулируется, а Митренгу он принимает за одного из дозорных.

Итак, он решается на бегство. Он находится в более благоприятной ситуации. Он — наверху, в нескольких десятках метров над Митренгой, поэтому хочет использовать преимущество. Он быстро поднимается по крутому склону. Оборачивается. Митренга упорно подходит все ближе и ближе. Расстояние между ними постепенно сокращается. Тогда Белый лыжник начинает опасную игру. Когда запыхавшийся Митренга с трудом карабкается вверх, сверху рядом с ним падает огромная снежная глыба. Снежная пыль засыпает ему глаза, попадает в горло, душит его. Спустя некоторое время внизу раздается глухой грохот. Это со склона срывается лавина.