— Извини, — произнес Аркадий, когда мы остались одни. — Очень не хотел тебя во все это втягивать…

— Но я втянулась.

— К сожалению.

Лично я об этом ничуть не сожалела.

— Думаешь, было бы лучше, если бы я не узнала? Если бы думала, что была для тебя просто мимолетным развлечением?

— Я так считал. Лучше бы ты меня ненавидела, чем оказалась втянутой во все это дерьмо.

— Ты продолжаешь так считать? — спросила я.

Аркадий пожал плечами.

— Да. Ты слишком много для меня значишь, чтобы я…Я не хочу портить тебе жизнь!

— Из всех возможных вариантов я выбираю правду. Всегда!

— Да, — кивнул Аркадий. — Ты выбираешь правду, ты бросаешься в бой, а не прячешься при виде опасности. Ты смелая и сильная.

— Я? Если бы ты знал, какая я трусиха!

— Я знаю. Но, когда тебе страшно, ты не убегаешь, а нападаешь. Не прячешься, а идешь напролом…

— А потом разгребаю последствия своей «смелости», — хмыкнула я.

— А я убежал от опасности. Пусть не уехал в Тай, но сбежал сюда. Я больше не хочу прятаться. Опасность надо встречать лицом к лицу.

— Но это не тоже самое, — сказала я.

— Это абсолютно то же самое. Пусть будет, что будет. Я не крыса в подвале.

— Конечно, ты не крыса! Откуда вообще взялось это выражение? Ты его постоянно повторяешь.

— От тебя, — улыбнулся Аркадий.

— От меня?

Вот это новости! Не помню, чтобы я когда-нибудь такое говорила.

— Ты сказала, что не будешь прятаться от деда, как крыса в подвале. И еще ты говорила: наломал дров — подставляй шею.

Я вспомнила. Да, я что-то такое ляпнула, когда мы плыли на яхте…

— Может, до тех твоих слов я еще сомневался. А, может, уже решил все, но сам не понял. Но в тот момент я осознал, что поеду на суд. Убегать и прятаться — не мое.

— Ну вот, — растерялась я. — Оказывается, это я тебя подтолкнула…

— Ты помогла мне понять самого себя. И я тебе за это очень благодарен. Сейчас, может быть, впервые в жизни, я чувствую, что принял правильное решение. Какими бы ни были его последствия.

— Твой отец вряд ли бы с тобой согласился.

— Конечно, он переживает за меня. И не может посмотреть на ситуацию объективно. Если бы мог, понял бы, что я прав.

— Он тебя любит и ему сейчас очень страшно.

— Он должен принять мой выбор. Ладно — мама не понимает, она женщина. Хорошо хоть, он уговорил ее не ехать сюда… Но отец — он должен понять и поддержать. Вот тебя родители поддерживают?

— Мама всегда. А отца у меня нет.

— Нет… совсем?

— Я никогда его не видела.

— О! — растеряно произнес Аркадий. — Извини.

— А за что ты извиняешься? Нет и нет. Я и не знаю, что это такое. Зато у меня есть дед.

Аркадий обнял меня, прижал к своей груди, поцеловал в макушку.

— Как бы я хотел… — прошептал он. — Ну почему все так не вовремя?

— Мы нарушили условие, — сообщил Аркадий через несколько минут, когда мы устроились в уютном кресле на террасе. — Никаких серьезных разговоров, только беззаботное времяпрепровождение.

— Ну и кто придумал это дурацкое условие?

— Это определяющее условие удачного курортного романа.

— Так у нас все-таки курортный роман?

Улыбка, украшавшая лицо Аркадия, на секунду исчезла.

— У нас… то, для чего нет слов. Их еще не придумали. Я никогда не чувствовал ничего подобного и знаю, что никогда больше не почувствую. И я счастлив, что встретил тебя. Несмотря ни на что. Но я настаиваю, что мы должны следовать дурацким условиям.

Ну и ладно. У меня еще есть время. Отложу пока серьезный разговор. Надо подумать над аргументами. Я пока не знаю, как убедить его улететь в Таиланд. Он, похоже, твердо решил следовать своему плану. Я уважаю его смелость и мужество, но я не хочу, чтобы он сидел в тюрьме!

— Может, покатаемся на яхте? Или съездим на Кручу? Или прогуляемся по набережной? Еще мне понравился тот ресторанчик на причале, там такой шикарный вид на море.

— Море я вижу каждый день, — сказала я многозначительно.

— То есть ты хочешь остаться здесь?

— И любоваться твоими прекрасными глазами и тысячеваттной крокодильей улыбкой.

— Почему это она крокодилья?

— Потому что у тебя ровно восемьдесят восемь распрекрасных белоснежных зубов! Тебя запросто можно снимать в рекламе зубной пасты.

Что это? Аркадий смутился? Не знала, что он на такое способен.

— Ну тогда надо хотя бы сгонять в магазин. В холодильнике пусто. Шампанское купить, свечи там, для романтики…

Я фыркнула.

— Где ты набрался этих пошлостей? Свечи для романтики… Знаешь, что такое настоящая романтика?

— Что?

— Я и ты. Все. А фоном может быть что угодно — старая груша в саду, твой свеженастеленный пол или… тюремный двор.

Аркадий посмотрел на меня так, что у меня защемило сердце. В этом взгляде была беспросветная тоска, робкая, почти задушенная, надежда и… любовь. Да, именно она. Я знаю, что сейчас он не произнесет этого слова и понимаю, почему. Слова и не нужны. Я чувствую, он чувствует… все понятно без слов.

В этот душещипательный момент, исполненный глубокого смысла, мне на руку с потолка террасы опустился огромный паук. Он шевелил своими мохнатыми лапищами, тряс козлиной бородой и пялился на меня выпуклыми кровожадными глазищами.

— А-а, — завопила я и резко дернула рукой.

Я не очень боюсь насекомых, могу запросто взять в руки майского жука или божью коровку, но пауков недолюбливаю, особенно таких свирепых бородачей.

Не знаю, куда после моего взмаха приземлился паук, но моя рука приземлилась ровно Аркадию в глаз. Он издал какой-то свистящий звук и схватился за пострадавший орган зрения.

— Извини, — заверещала я. — Я нечаянно, это все паук.

— А, Иосиф, — спокойно произнес Аркадий.

— Кто?

— Иосиф. Он хороший, не надо его обижать.

— Ты дал имя пауку?

— Он скрашивал мое одиночество.

Я вскочила и побежала на кухню.

— Надо лед приложить! А то фингал будет.

— Ну и черт с ним.

— Жалко портить твою рекламную физиономию.

Заглянув в морозильник, я обнаружила бутылку водки, почти полную. И толстый слой снега на стенках. Больше там не было ничего. Я схватила бутылку и отнесла Аркадию, заставив приложить ее к глазу.

— Хотел напиться? — спросила я.

— Ага. После того, как мы с тобой… Ну, когда мы встретились на дороге.

Я вспомнила ту сумасшедшую ночь, то, как я его кусала и царапала. Я далеко не в первый раз оставляю на его теле следы насилия…

— Напился? — поинтересовалась я.

— Не пошло, — ответил Аркадий из-за бутылки.

— А где Иосиф? — заволновалась я. — Надеюсь, он не пострадал?

— Жив-здоров. Вон, в углу сидит, замышляет козни против мух.

Я подошла поближе, наклонилась к своему новому бородатому знакомому, и сказала:

— Без обид, Иосиф?

Он смотрел на меня блестящими зенками, шевелил волосатыми конечностями и молчал. Будем считать это положительным ответом.

Утро выдалось не по-летнему хмурым: небо обложили плотные белые облака вперемежку с серыми тучами, деревья в саду трепал сердитый прохладный ветерок, в душном воздухе пахло грозой. Я проснулась и несколько секунд лежала, глядя на раскачивающиеся ветки груши. Аркадия рядом не было, видимо, уже встал. Из-за отсутствия солнца совершенно непонятно, сколько сейчас времени. Наверное, немало. Скорее всего, ближе к обеду.

Наш вчерашний романтический ужин затянулся далеко за полночь. И да, свечи все же были, шампанское тоже, а еще — невероятной величины корзина цветов, которую Аркадий купил, когда мы ездили на такси в супермаркет. В центре цветочной композиции красовался плюшевый медведь цвета девичьего румянца, который стал мишенью для наших шуток. Я весь вечер называла Аркадия пошлым романтиком, говорила, что суровым русалкам розовые слюни не по нраву и разных ми-ми-ми они не переносят, но тискала медведя с тайным удовольствием.