Станция метро «Маяковская» была ярко освещена лампами дневного света, вмонтированными в круглые ниши на потолке. Американская туристическая группа стояла на перроне, восхищаясь архитектурой станции – ее легкостью, стройностью, удачным сочетанием геометрического рисунка на мраморных квадратах светлого пола с взлетающими вверх изящными изгибами многочисленных стальных арок.

Спешащие мимо них к поезду москвичи завистливо косились на ухоженных иностранцев, некоторые замедляли бег, с откровенным интересом разглядывали их и снова торопились дальше. Было около пяти вечера, в Москве наступал «час пик»…

– Ну? Теперь ты можешь сказать, о чем с тобой говорил Олег? – Элизабет крепко держала Таню за локоть, словно опасаясь, что она убежит.

– Ничего особенного. Я же тебе сказала, все в порядке! Завтра мы улетаем домой. Я тоже, – Таня с трудом улыбнулась, пытаясь успокоить подругу. Не могло быть и речи о том, чтобы рассказать Элизабет о сделке с КГБ.

– Они что – нашли их?! – ужаснулась Элизабет.

– К счастью, нет, – вырвалось у Гур. Но она тут же поспешно добавила бодрым тоном: – Это ничего не меняет! Завтра мы улетаем!

– А как же Джуди?! И почему они вдруг решили тебя отпустить?

Таня молчала.

– Я энаю! – вдруг сказала Элизабет. – Они тебя обманывают! Они тебя никуда не отпустят, но они хотят, чтобы мы уехали без скандала. Они посадят нас всех в самолет, а тебя задержат в последнюю минуту – скажут, что у тебя в чемодане наркотики. Ты понимаешь? Я видела по телевидению – они так делают!..

Таня вздохнула:

– Элизабет, не говори глупостей…

– Владимир Владимирович Маяковский! – торжественно произнес Олег, подводя всю группу к высокой светлой статуе поэта в глубине зала станции. – Великий советский поэт! В его честь названа эта станция метро и площадь над ней. Он первый среди поэтов воспел Октябрьскую революцию…

Да, Таня помнила этого грубого задиристого поэта-футуриста. В конце 18-го года, пятнадцатилетней девчонкой она даже была на вечере футуристов в Политехническом музее. Высокий, молодой, красивый Маяковский потрясал тогда зал своим голосом и своими яростными стихами. «Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой!» – громовым басом Революции приказывал он, казалось, всему миру. Потом, уже в конце двадцатых годов, он – в одно время с Таней – побывал в Париже уже в роли признанного советского поэта и, она читала, написал в своих стихах: «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли – Москва!» Но, вернувшись в Москву, он через пару лет застрелился. Русские эмигрантские газеты писали, что чуть ли не по приказу самого Сталина Маяковского затравили критики, а потом посмертно Сталин назвал Маяковского «лучшим, талантливейшим поэтом эпохи». Говорят, это был один из любимых Сталиным приемов – точно так же он поступил с Горьким, Кировым, Орджоникидзе…

И вот он стоит перед ней – Владимир Маяковский, молодой, не старше двадцати пяти – действительно, почти такой, каким она видела его в 18-м году. Господи, что за превратности судьбы! Этот позер, повеса, футурист, расхаживавший по Москве в «желтой кофте фата», стал историей, классиком литературы, а она, та самая девчонка, которая завороженно слушала его почти семьдесят лет назад, стоит перед его памятником!..

– декламировал Олег знаменитое, переведенное на все языки мира стихотворение Маяковского. Женщина из Чикаго, закрыв глаза, слегка раскачивалась в такт жесткому ритму. Кто-то из туристов улыбался, кто-то тихо постукивал ногой. А на некотором расстоянии от группы те самые советские люди, о которых с такой гордостью писал поэт, штурмовали двери электропоездов, толкая и давя друг друга. Когда Олег закончил читать стихи, американцы громко зааплодировали, что вызвало некоторое изумление и даже оторопь спешащих мимо них русских.

– Наша следующая остановка – станция «Белорусская», – объявил Олег. – Прошу за мной. Не расходиться, держитесь все вместе. В Москве сейчас «час пик», вас могут и толкнуть. Но, в общем, народ у нас гостеприимный! Вот смотрите! – и он громко, на всю платформу, сказал по-русски: – Товарищи! Пропустите иностранных туристов! Пожалуйста!

И – действительно, толпа как-то раздалась, расступилась, и американцы, чувствуя даже какую-то неловкость, опустив глаза и рассыпая по сторонам свое «тэнк ю», прошли к краю платформы сквозь строй отчужденно-настороженно-хмурых лиц, взглядов. Но стоило открыться дверям подошедшего поезда, как сзади на всю группу американских туристов мощным напором надавила огромная толпа русских. И американцев, сдавленных, смятых, просто внесло в вагон, швырнуло в него. Кто-то споткнулся, кому-то отдавили ногу, и он вскрикнул, кто-то деланно улыбался: «Как у нас в Нью-Йорке, в сабвее!»…

Плотной волной человеческих тел Таню и Элизабет тоже внесло в вагон и по пути разделило. Кто-то толкнул Таню в плечо. Не услышав извинения, она раздраженно посмотрела на высокого парня в коротком темном пальто, шапке до бровей и вязаном шарфе, наполовину прикрывавшем его лицо. Нахально сверкнули его глаза. Таня поспешно отвернулась, чтобы не сказать какую-нибудь грубость. Поезд тронулся. Люди стояли молча и сосредоточенно, прижатые друг к другу. От них пахло потом, чесноком, дешевым одеколоном, а от одежды – бензином, скипидаром. Но осуждать их за это было трудно – на их лицах была печать усталости, тяжести жизни, их руки были отягощены какими-то тяжелыми сумками с картошкой, огурцами, хлебом. Таня поискала глазами Элизабет. Та стояла не очень далеко от нее. Но, попытавшись двинуться в ее сторону, Таня вдруг почувствовала, что тот же парень, оказавшись перед ней, загораживает ей путь и не дает двинуться с места. Таня удивленно подняла глаза.

Парень, держась двумя руками за поручни и не глядя на Таню, тихо сказал ей почти в самое ухо:

– Не двигайтесь!

У Тани все похолодело внутри. Что это? КГБ подослало к ней этого человека?! Но зачем? Ведь она пообещала им деньги! А может, они решили отделаться от нее, тихо убить в толпе руками уголовника! Она с ужасом посмотрела на парня, лихорадочно соображая, что делать.

– Я вас второй день караулю. Что? Не узнаете? – тихо спросил он и слегка опустил шарф, на секунду открыв лицо. Таня увидела знакомый прямой нос, насмешливо кривящиеся тонкие губы…

– Ты?… – испуганно охнула она, узнав Алексея. – А где?… Где Джуди? – и Таня невольно оглянулась.

– Нет, – усмехнулся Алексей. – Она далеко, не беспокойтесь.

– Зачем… Зачем вы убили тех? – спросила она почти беззвучно, одними губами.

– У меня не было выхода. И это я… я один! Она здесь ни при чем!

Таня вздрогнула. Жалость перехватила горло.

– Алеша… – только и могла выдохнуть она. – Что же делать? Они вас найдут! Вам надо бежать!..

Он кивнул, наклонился к ее уху и сказал тихо:

– Вы можете через месяц быть в Пакистане?

– Где-е? – изумленно отшатнулась от него Таня. Поезд въезжал на станцию.

– Выходим! Все американские туристы, выходим! – громко объявил Олег из глубины вагона и добавил по-русски:

– Товарищи! Разрешите выйти американским туристам!

– Будь где-нибудь рядом, нам нужно поговорить, – торопливо зашептала Таня Алексею.

Он согласно кивнул головой и вслед за американскими туристами подался к выходу из вагона. Таня вышла из поезда и тут же крепко взяла за локоть подошедшую к ней Элизабет.