– Почему!? – с деланным изумлением повернулась к ней Таня. И сказала тоже по-русски: – Неужели вы меня арестуете? Имейте в виду, что теперь у меня есть что рассказать на суде.

Кой-какие мелкие подробности о любви КГБ к ювелирным изделиям…

Но при всей этой браваде Таня была внутренне напряжена до предела. Она не знала, как отреагируют Олег и Катунова на деньги вместо колец. И этот угрюмый круглоголовый гебешник тоже ведь не зря сопровождает их. В случае чего, ему наверняка приказано… Что? Убить ее? Арестовать?…

Вчера за ужином она специально надела вечернее платье, которое требовало длинных тонких перчаток. Опасаясь, что Олег заметит ее голые пальцы, она сегодня не спустилась в ресторан на завтрак. Бедной Элизабет, душевно содрогающейся при каждом вранье, пришлось снова объяснять всем, что Таня плохо себя чувствует, что у нее нет аппетита. Но теперь решающий момент приближался. Однако, кроме страха, Таня чувствовала еще и легкое нетерпение. Ей хотелось поскорее увидеть лица Олега и Катуновой, когда она… Жаль, что полковник не удостоил чести и не прибыл на это представление собственной персоной.

Благодаря присутствию Катуновой и круглоголового гебешника таможенный досмотр прошел быстро и просто. Таню и Элизабет даже не заставили открыть чемоданы, а только взяли их паспорта, торопливо поставили штампы и пожелали счастливого пути. Еще через минуту формальная граница СССР была позади – она проходит по лестнице, ведущей на второй этаж Шереметьевского аэровокзала.

Дожидаясь посадки, Таня и Элизабет присели в большом холле на втором этаже. Остальные туристы столпились у сувенирных киосков, покупали русских матрешек, икру в баночках… Таня и Элизабет сидели молча, напряженно разглядывая суетящуюся толпу. Россия осталась там, внизу – экзотичная с фасада и неразгаданная изнутри. Впрочем, Таня все же успела взглянуть на нее в Мытищах и в кабинете полковника КГБ Анисимова… Но здесь, на втором этаже международного аэровокзала был опять фасад – полы покрыты мягкими коврами, глубокие удобные кресла, в киосках продают икру, в баре – американские сигареты…

Джуди! Бедная девочка… Нет! Она запретила себе думать о ней! Иначе она просто с ума сойдет! Или закричит! Или…

– «Внимание! Объявляется посадка на самолет, вылетающий рейсом Москва – Амстердам – Нью-Йорк. Просим пассажиров…»

– Это наш! – возбужденно поднялась Таня.

Олег, Катунова и круглоголовый гебешник, как по команде, поднялись и пошли рядом.

– Госпожа Гур, – коснулся ее рукава Олег. – Может быть, мы здесь?…

– Нет, – резко убрала руку Таня. – Как договорились, у трапа! Или вы боитесь, что вас не пустят?!

Он усмехнулся:

– Ну, хорошо, хорошо!.. Только переждите всех пассажиров, чтобы быть последними.

– Боитесь, что не расплачусь?! Или устрою публичный скандал?

– Гур! – впервые вмешался в разговор круглоголовый гебешник. – У меня в кармане ордер на ваш арест! Так что…

– Да вы меня не пугайте! – стараясь скрыть страх, сказала Таня. – Договор есть договор! Я княгиня!

– В чем дело? – вмешалась Элизабет, не понимая, о чем они говорят по-русски. – Что они хотят, Таня?

– Все в порядке, дорогая! Мы летим домой! – и Таня, выпрямив спину, неторопливо пошла к очереди на посадку.

Когда у трапа самолета «боинг» с надписью «ПанАм» она протянула Олегу аккуратно завернутый пакет, он вначале не понял, что это такое.

– Это деньги, – тихо сказала Таня, внимательно следя за американской стюардессой на нижней ступеньке трапа, жмущейся от холода в коротком форменном пальтишке.

– Какие деньги? – растерялся Олег. – А где…

– Кольца? – закончила за него Таня. – Я их продала.

– Как? – задохнулся Олег.

– Так. Какая разница? Вы хотели деньги? Пожалуйста, пятьдесят тысяч!

Катунова торопливо выхватила пакет из рук Олега и стала совать его Тане назад:

– Давайте кольца! Или я вас сейчас арестую за дачу взятки государственному лицу! – зло шипела она сквозь зубы.

Таня быстро стянула с рук перчатки:

– У меня нет колец! Или вы берете деньги, или я сейчас подниму крик на весь аэропорт! – и она жестко, в обхват ухватилась за поручни трапа.

– Таня! – Элизабет спускалась по трапу вниз. – Что происходит? Что это за пакет они тебе суют? Я же говорила – наркотики! – и она закричала: – Провокация!!..

Таня, воспользовавшись минутным замешательством Катуновой, гебешника и Олега, стала быстро подниматься вверх по трапу. Гебешник бросился за ней, но Олег схватил его за руку:

– Ты что? С ума сошел? Это же не «Аэрофлот», это «ПанАм», американцы! Поднимут скандал!

– У-у, сука! – прошипела Катунова, держа в руках пакет с деньгами.

Таня, не оглядываясь, продолжала подниматься. Это восхождение, казалось ей, длилось целую вечность. Сердце бешено колотилось. Никогда она не думала, что от каких-то жалких десяти ступенек будет зависеть вся ее жизнь! Боже мой, она снова бежит из России! И снова Россия, та Россия, которая снилась ей по ночам и не оставляла ее даже в самые счастливые минуты жизни, – эта Россия снова гонит ее!

В салоне Таня без сил упала в кресло рядом с Элизабет.

– Дамы и господа! Экипаж самолета «Боинг 707» компании «ПанАм» приветствует вас на борту… – прозвучал по радио родной американо-бостонский акцент стюардессы.

Громыхая самодельной деревянной тележкой-сиденьем для инвалидов, безногий Николай высоко заносил острый топор, подскакивал и изо всей силы обрушивал его на очередную толстую деревянную колоду или упрямый пень. Молодой, двадцатидвухлетний и, несмотря на мороз, голый до пояса, он рубил дрова с каким-то весело-остервенелым озорством, покрикивал при неудачном ударе, матерился, когда не мог сразу вытащить топор, застрявший в колоде, и вслух радовался, когда очередное полено разлеталось на части с первого удара. От его мощных, как у всех безногих, плеч валил пар, по широкому красному лицу катился пот, в волосах застряли свежие щепки. На левом плече его была такая же, как у Алексея, татуировка…

Стоя в дверях дома, Джуди наблюдала за ним уже давно, даже озябла в наброшенном на плечи чужом – жены Николая – кожухе-полушубке. Дом этой странной молодой пары стоял на краю деревни, но Алексей, уезжая в Москву, запретил Джуди не только показываться в деревне, но и выходить из дома, который и Николай, и его жена Лиза называли не домом, а избой – за столетний возраст. И только вечером, после захода солнца (вот как сейчас), Джуди выходила на заднее крыльцо подышать свежим воздухом – после захода солнца деревня Пешня сразу укладывалась спать, поскольку, кроме Лизы и безногого Николая, никакой молодежи в ней не было, а все хозяйство колхоза «Московские зори» составлял старый коровник, где Лиза работала дояркой. Летом старики-колхозники выращивали на своих огородах огурцы, а бабы собирали грибы в лесу, везли и то, и другое в Москву на рынок, тем круглый год и выживали – молоком, грибами да огурцами…

Наконец, какое-то полено отскочило прямо на крыльцо избы, к ногам Джуди, и Николай заметил ее.

– Ага! – тряхнул он курчавой головой. – Проснулась! Правильно, хватит подушку давить! К нам гости приехали.

– Какие гости?

– А наши с Лехой дружки армейские – Борис и Федора. Счас сабантуй устроим. Они за Лизкой на ферму поехали. Да ты не робей – ты уже в порядке! А ну, сними шапку. Ну, сними, сними! – прикрикнул он грозно, но шутя, конечно.

Джуди с неловкостью стащила шапку-ушанку. Два дня назад Лиза сняла с ее головы пластыри, и теперь голова обросла щетиной острых, колких волос.

– Ну, Жанна да Арк! – бодро сказал Николай и бесцеремонно подкатил прямо к ней – так, что его большая курчавая голова оказалась рядом с ее ногами. И, глядя на нее снизу вверх, усмехнулся: – А ты ничего! В порядке! Ножки ровненькие аж до трусов! – и расхохотался, увидев, что она смутилась. – Да ты не боись! Мы, инвалиды, хотя и озабочены по этому делу, но на баб своих друзей я не кидаюсь. А вот встретил бы я тебя до него! Я хоть и без ног, а свое мужское дело туго знаю. Потому Лизка от меня и не уходит! – он опять хохотнул. – Поняла?