— Что я, пингвин, что ли, — резонно возразила она. — Ты бы отвернулся — мне одеться надо.

— Я думал — мы друзья, — изобразив обиду, протянул Павел.

— Ха-ха, таких друзей — за м-м-м… хрен и в музей!

— Ну, ты даешь, — усмехнулся Павел, направляясь к воде.

— Не всем, — уточнила Светка.

Он надел джинсы прямо на мокрые плавки, чтобы не заставлять ее ждать, и они пошли к мосту шлепая босыми ногами по грунтовой дороге. Влага от реки уже напитала пыль, и она не поднималась, как днем, а просто отпечатывала на себе их следы. Одуряюще пахла недавно скошенная трава, и Волохову казалось, что он не в десятимиллионном городе, а в забытой богом таежной деревеньке на сенокосе.

— Я не думал, что в Москве остались такие места, — сказал он.

— Наверное, это последнее, — отозвалась Света, — все застроили.

— А представь, как здесь было лет сто назад. Или двести. Тушино было подмосковным городком, а там, где сейчас академия Жуковского, была окраина Москвы.

Павел глубоко вдохнул прохладный вкусный воздух и вдруг замер, задержав дыхание. Он медленно повернул голову туда, откуда ему послышался какой-то звук. Нет, похоже, показалось. Он резко выдохнул и несколько раз коротко, будто принюхиваясь, втянул воздух носом.

— Что, насморк? Донырялся, водолаз, — съехидничала Светка.

— Да, наверное, перестарался. А это что, сюда со всего берега мусор тащат? — Павел указал на кучу пластиковых бутылок, пустых пакетов и объедков под мостом.

— Да, — Светка сморщила носик, — хорошо, хоть в одно место складывают.

— Ну и вонь, — пробормотал Волохов.

Светка принюхалась.

— Это еще ничего. Вот когда жара начнется, тогда — да!

— Ну, значит, почудилось, — задумчиво пробормотал Павел, еще раз оглядывая берег.

Трамвай ждать не хотелось, и они прошли до метро пешком. Светка села в подошедший автобус. Дальше проводить не разрешила, сказав, что рано еще до дома провожать. Пригласила заходить в пиццерию и, помахав через стекло, исчезла.

Павел постоял немного, глядя ей вслед. Пожалуй, действительно рановато набиваться в гости. Эх, то ли дело было при светлом князе, да и позже неплохо жилось. Ладно, Волохов огляделся, увидел вывеску ресторанчика на соседнем доме и решительно зашагал туда.

— Не понимаю, — нахмурился полковник, — не понимаю и все! Ну ладно, избили отморозки пьяные или под наркотиком. Убили ненароком. Но пальцы отрезать?

Он помотал головой и скривился, будто у него разболелся зуб.

Они сидели на скамейке в скверике, разделяющем Ленинградский проспект, напротив огромного дома, поднимавшегося над землей на тонких ножках. Вечер переходил в ночь, накрапывал редкий дождь, и автомобили проносились в вихрях водяной пыли, толкая перед собой конусы света.

— Так, — Волохов помолчал, искоса поглядывая на собеседника, — объясню попроще: на священника напал не человек.

Александр Ярославович вскинул голову.

— Что ты хочешь сказать?

— Я говорил с нищенками возле церкви Всех Святых, все отца Василия хвалят. Жил исключительно по заповедям, к грехам людским был терпим. Я думаю, он сумел бы договориться с любыми агрессивно настроенными людьми.

— Значит, не сумел.

— Был он человеком, несомненно, верующим, — продолжил Волохов. — Что сделает глубоко верующий человек, а тем более священник, встретив явное проявление нечеловеческой сущности?

Полковник потер подбородок.

— Вот оно что. Так ты думаешь, он хотел крестное знамение сотворить?

— Да, Александр Ярославович. И не успел. Ему отсекли пальцы, не позволив сложить троеперстие. Если бы успел, может быть, и жив остался. Я многое не приемлю в вашем учении, но троеперстный крест, сотворенный верующим, имеет исключительную силу. И еще: там был след . Очень сильный след.

— Какой след? — полковник непонимающе посмотрел на собеседника.

Волохов, не отвечая, посмотрел ему в глаза. Сухое аскетичное лицо Александра Ярославовича было очень похоже на свой киношный вариант.

— Ну, — не выдержал он молчания, — долго будем в гляделки играть? Чей след, я спрашиваю.

— След демона.

Полковник сощурился, шаря глазами по лицу Волохова. Молчание затягивалось.

— Ты не ошибся, парень? Не шутишь? Ведь сколько лет прошло, как они в мир являлись.

— Нет, не ошибся, к сожалению. Он недавно внедрился в человеческое тело и поэтому след очень отчетливый. Хотелось бы решить все проблемы до того, как его невозможно будет почувствовать. Я не смог на месте классифицировать след , но ошибка исключена. Если вы хотите, чтобы я продолжал работу, то мне будет кое-что нужно.

Полковник некоторое время молчал, поглаживая в задумчивости русую бородку, затем взглянул на собеседника, будто только сейчас услышав его слова.

— Что именно?

Волохов склонил голову набок и насмешливо подмигнул.

— А вы не понимаете?

Лицо у полковника стало кислое, как от набившего оскомину зеленого яблока. Он беспомощно развел руками, хлопнул себя по бедрам и с досадой сплюнул.

— Нет, ну вы посмотрите на него! Опять за старое? Ты думаешь, я все могу, что ли?

— Я не думаю, Александр Ярославович, я знаю. К вам прислушаются. Сейчас я просто премудрый пескарь. Много знаю, много помню и ничего не могу. Верните хотя бы ту часть моей силы, которой я пользуюсь на озере. В этом облике, — Волохов похлопал себя по груди, — я ничего не сделаю. Слаб человек, — он опять подмигнул, — и грешен.

— Я попробую, — хмуро сказал полковник, — но ничего не обещаю.

— Вот и договорились. Только учтите: то, чего меня лишили, нужно мне

навсегда. Навечно — то есть на всю жизнь. А жить я собираюсь долго!

В отличие от элитных клубов, расположенных в центре Москвы, в этом отдыхала, в основном молодежь, понимающая отдых, как возможность оставить за порогом многочисленные возрастные запреты, включающие алкоголь и ни к чему не обязывающий секс в полутемных переходах между залами.

Особо буйных вежливо, но быстро и твердо успокаивала охрана. Здесь можно было без проблем купить «экстази», «марку» или косячок. Для особо проверенных, в число которых входил Рец, поставлялось и кое-что покруче. Администрация закрывала на это глаза и только в дни милицейских проверок, известных заранее, вежливо выпроваживала и продавцов, и покупателей из заведения.

Подсветка, мигая в такт речитативу из мощных динамиков, глушила крики веселящихся посетителей. В центре зала, в кругу, образованном вопящими и аплодирующими зрителями, несколько человек пытались продемонстрировать что-то вроде брейк-данса на светящихся разноцветных квадратах танцпола. Рец, раздвигая плечом толпу, обошел импровизированную сцену, пытаясь высмотреть поверх голов нужного ему человека.

Кто-то схватил его за рукав. Рец опустил глаза. Девчонка лет шестнадцати, накрашенная, как индеец на тропе войны, повисла на нем, подмигивая обоими глазами и высовывая язык, проколотый двумя блестящими кольцами.

— Папа, я тебя люблю, купи мне «марку».

— Куплю, если покажешь, где. «Свист» здесь?

— Был здесь, пойдем.

Она потащила его за собой, ловко пробираясь через водоворот извивающихся тел. Полутемный коридор, ведущий в другой зал, был стилизован под древнее подземелье. На каменных стенах висели оправленные в металл старинные фонари с тусклыми лампочками. Под ногами похрустывали осколки ампул. В темных нишах, судя по доносившимся звукам, наслаждались любовью современные Ромео и Джульетты.

— …придурок, ты мне лифчик порвал.

— А какого хрена надела?

— …ты зубами поосторожней…

— …с резинкой не хочу!

— … и что мне, третий раз лечиться, что ли?

Девчонка втащила Реца в следующий зал. Он заморгал, ослепленный после полутьмы катакомб вспышками разноцветных прожекторов.

— Стой здесь, папа. Я сейчас.

Девчонка ввинтилась в толпу, которая всосала ее, словно болото брошенный камень. Здесь, в отличие от первого зала, царил DJ, успевающий накручивать виниловые диски, подбадривать бодрыми возгласами уставших и, управляя подсветкой, прихлебывать из шеренги стоящих перед ним пластиковых бутылок.