Волохов повернулся спиной к реке, сунул руки в карманы куртки и прислонился к парапету. Глаза у него были покрасневшие, щетина на подбородке придавала вид разбойничий и устрашающий.

Александр Ярославович брезгливо посмотрел на него.

— Ты что, опять в лесу ночуешь?

— В радиусе километра от дома его не было, — не отвечая, сказал Волохов, — возле ресторана тоже, я бы почувствовал. Значит, или действовал сообщник, или след больше не ощущается. Я предполагаю второе. После того, как я э-э… успокоил его подручных, он решил действовать самостоятельно.

— Теперь уже неважно, что он решил, — раздраженно заметил Александр Ярославович, — ты отдал ему инициативу…

— Мы отдали инициативу, — внешне спокойно поправил Волохов.

Александр Ярославович засопел, сдерживаясь.

— Хорошо, мы отдали инициативу. Сидели и ждали, когда он придет. Что мы сейчас имеем? У нас есть пророчество, есть труп диггера, есть убийство отца Василия, — Александр Ярославович загибал пальцы, — есть похищенная девица. Наконец, есть изуродованный покойник. Ты можешь попросить помощи у тех людей, к которым он приходил под видом священника?

— А кого искать? В чьем он теле, мы не знаем.

— Тогда, я полагаю, надо исходить из пророчества.

Волохов опустил глаза и медленно заговорил, вспоминая.

— В лето жаркое, когда какие-то там гадости овладеют народом серым и убогим…

— Не ерничай.

— …возьмет он деву красную — деву он взял. Сломит веру ее неокрепшую — веры, как таковой, у девы и не было. Окружит ее чрево знаками бесовскими — это как понимать? И зачнет с ней врага рода человеческого злым семенем…

— Вот! Я думаю, исходить надо из этого. Он может менять облик, но зачать захочет естественным образом. Я думаю, изначально, он в мужском теле.

— …из порочных людей собранных, — продолжал Волохов. — Собирать, кстати, проще в женском теле. Суккуб Суккуб — демон, принявший женский облик для вступления в половые связи с людьми., как вы знаете, может соблазнить кого угодно…

— Говори за себя, пожалуйста.

— Я имею в виду не вас, а нормальных людей. В смысле — обычных, — поправился Волохов.

— Возможно, но хранить собранный материал удобнее в мужчине. Нет?

Волохов покачал головой.

— Я попробую выяснить, не было ли чего-то необычного в последнее время, но Москва — большой город.

— Пороки, с точки зрения веры, …

— Тогда мне придется проверять все десять или двенадцать миллионов жителей и приезжих. Ибо сказано: кто без греха…

— Прекрати, Волохов. Ты знаешь пророчество, вот и ограничь круг поисков в соответствии. — Александр Ярославович поежился, — прохладно становится.

Дождь усилился, рабочие накрыли разрушенную часть стены брезентом и собирали оборудование. Собор Василия Блаженного мрачной громадой царил над рекой. Набережная была пуста, только одинокий рыбак в блестящей ветровке щурил глаза, надеясь разглядеть в сумерках прыгающий на волнах поплавок.

— Подбросить тебя? — спросил Александр Ярославович.

— Нет, пройдусь пешком.

— Ну, как знаешь. Я пока не буду докладывать, но долго тянуть не смогу. Не забудь, от этого дела зависит ваше будущее. Если мы с тобой проиграем, такое начнется, что еще лет двести забвения вам обеспечено.

«Волга» ушла в сторону Васильевского спуска. Волохов поднял воротник куртки, вытер ладонью мокрое от дождя лицо и побрел вдоль набережной к Александровскому саду. Рыбак подсек что-то и, быстро вращая катушку, потащил добычу наверх. Волохов остановился посмотреть на улов. На крючке болтался использованный презерватив. Рыбак в сердцах выругался и стал двумя пальцами брезгливо снимать резинку с крючка.

— Что, отец, подарок из Кремля? — спросил Волохов.

— Ну да, — пробормотал мужик, покосившись на него, — из Кремля. Оттуда нынче только бутылки пустые выбрасывают.

Петрович, аккуратно постукивая маленьким молоточком, вгонял в раму мелкие гвоздики. Ольга сидела на табурете и наблюдала за его работой. Во время урагана большое дерево упало, разбив своей вершиной окно на кухне.

— Ты, мать, сразу бы стеклопакеты ставила, — сказал Петрович. Из-за гвоздей, которые он держал во рту, слова звучали невнятно. — Хоть и дорого, но вид совсем другой и на зиму окна заклеивать, опять-таки, не придется.

— Ага, сначала они мне рамы выставят и половину стены. И что мне, совсем без окон жить?

— Ну, день-два потерпеть можно, — Петрович забил последний гвоздь и слез с подоконника, разглядывая свою работу. — Хорошо, хоть сейчас стекла потолще поставили. Вон у соседей градом все окна высадило. Надо же додуматься: «двушку» ставить.

— Ну, так что, за удачное окончание работы? — спросила Ольга, поставив на стол бутылку водки и пару рюмок, — давай, а?

Две недели после того, что увидела в интернете, она выпивала каждый день и никак не могла остановиться. Страшные картинки преследовали ее во сне, и она вскакивала среди ночи, бежала на кухню и пыталась забыться с помощью алкоголя.

Петрович покосился на бутылку.

— Ты, мать, чего-то зачастила. Вот сейчас замазкой стеклышки по краям залеплю, и можно по чуть-чуть.

Ольга вздохнула. Пить одной не хотелось. То, что она видела в «живой камере» называлось скарингом, или искусственным шрамированием. В глобальной сети она нашла много ссылок на подобные сайты, правда, русскоязычных было немного. Это искусство пришло с островов Полинезии и получило наибольшее развитие, как разновидность татуировки, в Голландии и США, хотя по популярности сильно ей уступало. Но даже на платных сайтах закрытых клубов любителей скаринга она не видела ничего, сходного с тем, что посмотрела в сети. Ее подруга Роксана — девушка по вызову и большой специалист по бандажу, практиковавшая садомазохизм и удовлетворявшая продвинутых клиентов всеми возможными способами, посоветовала прозвонить салоны татуировки. Насколько Ольга смогла узнать, в Москве, да и в целом по России скаринг был экзотикой и решались на него единицы, удовлетворяясь небольшими простейшими операциями. Специалистов скаринга можно было пересчитать по пальцам, но и они производили впечатление дилетантов. Для большинства это было скорее хобби, чем работа.

— Ну, вот, — Петрович вытер тряпкой руки, — принимай труд, хозяйка. Красить можно, как подсохнет. Хочешь, завтра сделаю.

— Покрасить я и сама смогу, — буркнула Ольга, разливая водку.

— А закусить?

— Привередливый ты, Петрович, сил нет, — Ольга достала из холодильника банку огурцов и завернутую в фольгу ветчину.

— Без закуски только алкоголики потребляют, — рассудительно сказал Петрович, нарезая ветчину.

Он выловил из банки огурец, разрезал его вдоль и поднял рюмку.

— Ну, за то, чтобы катаклизмы почаще приходили в столицу нашей родины, город-герой, белокаменную, златоглавую…

Не дождавшись окончания тоста, Ольга опрокинула водку в рот и, сморщившись, схватила огурец и захрустела им.

Петрович не спеша выпил, облизнулся и взял кусок ветчины.

— Не поверишь, мать, половине дома окна вставлять пришлось. Во халтура подвалила! Грешно, конечно, на неприятностях человеческих зарабатывать, ну так если не я — кто другой подшустрит. Моя кобра уж на что деньги любит, — он покачал головой, осуждая «кобру», — а и то скрипеть начала: каждый день пьяный, каждый день пьяный! А как людей обидеть, если со всей душой подносят, в благодарность, так сказать, — Петрович снова облизнулся и покосился на бутылку.

Ольга налила еще по одной.

— Спасибо, Петрович, что хоть через две недели ко мне добрался. Я уж думала, без стекол зимовать придется.

— Да что там, — не заметив подвоха, Петрович махнул рукой, — свои люди, по-соседски…

Дверной звонок прервал его речь. Ольга пошла открывать. На пороге, уперев толстые руки в бока, стояла жена Петровича в бигуди на желтых волосах и засаленном на животе байковом халате.

— Где там мой благоверный? — хмуро спросила она.