– И что ты собираешься делать? – спросил Руслан.

– Так вот в этом-то весь вопрос! Хотел куда-нибудь пригласить Веронику, а как вспомню Тамарку – прямо с души воротит!

– Так, может, не вспоминать?

– Это тоже, знаешь ли, неконтролируемо получается!

– Ну тогда, может, не целоваться? Хотя бы временно… пока Тамарка совсем не исчезнет из памяти?

– А что? Это вариант! – обрадовался Мишка. – Слушай, а может, мне прямо сейчас взять и пригласить ее куда-нибудь?

– Возьми и пригласи!

– Легко сказать, пригласи! А если она вдруг не согласится?

– Чего бы ей не согласиться? Ты у нас парень видный!

– Да? Ты так думаешь?

– Ну хватит, Миха, без конца задавать ненужные вопросы и увиливать! Решил пригласить, так иди и приглашай!

– Ты не злись, но я еще один вопрос все же тебе задам, как другу! А куда бы мне ее пригласить?

– Откуда я знаю! Я ни разу никого не приглашал.

– Ну а вот если бы пришлось, то куда? Можешь ты порассуждать… опять же… чисто теоретически?

– Могу. Сейчас погода хорошая. Тихая. И снег так красиво падает. Пригласи ее прогуляться по Питеру.

– А что? Дело говоришь! – обрадовался Ушаков. – Не зря я все-таки тебя спросил! Ну… так я пошел?

– Валяй! – согласился Руслан.

Мишка рванул к дому Вероники Уткиной, а Шмаевский в совершенно растревоженном состоянии поплелся к своему дому. И чего это он так испугался за Катьку Прокофьеву? Да разве она может кому-нибудь понравиться? Совершенно бесцветная и неинтересная женская особь!

Вечером Руслан не выдержал, позвонил Мишке и спросил:

– Ну как?

– Что именно? – снисходительно спросил его Ушаков.

– Кончай прикидываться! Прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю! – рассердился Руслан.

– Если ты про Веронику, то крепость сдалась, практически без боя!

– Да ну?

– Вот тебе и «да ну»! Представляешь, почти сразу согласилась со мной встречаться. Так… для виду только поломалась немного.

– И что? Вы гуляли?

– Разумеется, мы гуляли, Руслик! – Мишка опять сказал это так устало, будто они не по Петербургу бродили, а совершили восхождение по меньшей мере на Эверест. – В общем, если ты задумаешь что-нибудь в этом же роде, обещаю тебе любую консультацию!

– Да я пока как-то…

– Ну и зря! – перебил его Мишка. – Вот если бы ты запал на ее подругу, то мы могли бы гулять вчетвером! Здорово, между прочим, было бы!

– Кого ты имеешь в виду? – спросил Руслан, и в памяти опять всплыл довольно-таки неказистый образ Прокофьевой.

– Ясно, что не Катьку, – ответил Ушаков. – Кому она может понравиться? А вот Танька Бетаева ничего! Очень тебе рекомендую! У нее так височки выстрижены! Класс!

– Ну ты даешь! – восхитился Руслан. – Какие слова знаешь!

– С девчонками поведешься – еще не то узнаешь! – сказал Мишка.

– Поскольку меньше чем через месяц будет День влюбленных, который всей школе так понравилось отмечать, то предлагаю подготовить к традиционному концерту для родителей несколько сцен из «Евгения Онегина» и стихи о любви, – сказала Нинуля в самом начале урока литературы.

– Тоже Пушкина? – спросила Ник, то есть Вероника Уткина.

– Необязательно. Выберите стихи того поэта, который вам больше нравится. Только мне сначала покажите, а то сейчас в книгах можно найти такое…

– Это какое же «такое»? – выкрикнул Мишка Ушаков.

– Сами знаете какое, – не стала уточнять Нинуля.

– А если я, например, терпеть не могу все эти стишки? – не унимался Ушаков.

– Не отрывай время от урока, Михаил, – поморщилась Нинуля. – У меня и в мыслях нет предлагать тебе читать стихи со сцены.

Это Ушакову почему-то тоже не понравилось.

– То есть вы считаете, что я не в состоянии?

– Да, Миша, я так считаю. И думаю, что не я одна. Все знают, как ты завываешь, когда читаешь стихи наизусть.

– Это я-то завываю?!

– Еще как завываешь! Прямо противно! – подхватила Ира Ракитина и тут же обратилась к учительнице. – А кто будет Татьяной?

– Ну конечно, не ты! – опять встрял Ушаков.

– Это почему же? – обернулась к нему Ракитина, презрительно сузив свои красивые голубые глаза.

– Да потому, что ты – вылитая Ольга! «Кругла, красна лицом она, как эта глупая луна на этом глупом небосклоне»!

– Идиот! – бросила ему Ира и отвернулась.

– На себя посмотри! – ответил Мишка и без всякой паузы обратился к Нинуле: – Нина Владимировна! Я хочу быть Онегиным, потому что эта особа… – и он резко выбросил руку в сторону Ракитиной, – …меня так достала, прямо сил нет терпеть. Я ей так монолог вжарю, мало не покажется!

– Брось, Миха, у тебя не получится. Вспомни свое «Вон из Москвы, сюда я больше не ездок!» – заметил Шмаевский. – Все хохотали до слез. Бедный Грибоедов еще раз умер бы, если бы услышал!

– Ты, что ли, на Онегина претендуешь? – сразу надувшись, спросил его Мишка. – Еще друг называется!

– Не-е-е… – протянул Руслан. – Я пас…

– И напрасно, – обратилась к нему Нинуля. – У тебя и внешность подходящая, и читаешь ты неплохо.

Весь класс мигом обернулся к последней парте, где сидел Шмаевский. Он покраснел от такого повышенного внимания к собственной персоне и опять отрицательно помотал головой:

– Н-нет… Это не для меня… Если бы в классе, то еще туда-сюда, а со сцены… В общем, не буду я, Нина Владимировна…

– Ладно, мы еще с тобой поговорим на эту тему отдельно, а сейчас запишите названия стихов Пушкина, которые могут вам пригодиться к чтению со сцены. Заодно запишите названия и нескольких стихов Лермонтова. Он у нас следующий по программе, и стихи о любви у него тоже прекрасные. Кстати! – Учительница с улыбкой посмотрела на Ушакова. – Мне кажется, Миша, что как раз ты сможешь подобрать себе что-то из Лермонтова. У него есть стихи, направленные против прекрасного пола. Тебе подойдет! Они даже с твоими особыми интонациями пройдут!

– Дались вам мои интонации… не хуже, чем у других, между прочим… – пробурчал Ушаков и склонился к тетради.

Кэт записывала названия стихов о любви и наливалась злостью. Все сошли с ума! День влюбленных! Пошлость такая! В прошлом году вся школа была залеплена розовыми и красными сердцами, завешана надувными шарами и всякими блестками, как на Новый год. Все шушукались по углам и писали друг другу идиотские любовные записочки. Кэт тогда ушла сразу с первого же урока, сославшись на головную боль. Ей противно было смотреть на всеобщее помешательство. А сейчас она уже абсолютно точно знает, что все это ложь: слюнявые признания и клятвы. Они живы только до тех пор, пока кто-нибудь другой не скажет: «Поцелуй меня». И тогда все! Любви конец, прости-прощай… Конечно, Шмаевский повел себя нетипично, но во всем виновата захлопнувшаяся дверь. Если бы не дверь, то он сейчас бегал бы за ней, как привязанный, а она выдавала бы ему поцелуи порционно, чтобы не привык и всегда о них мечтал. И все бы над ним подхихикивали, как сегодня над Ушаковым. Тоже Онегин выискался, рыжий и веснушчатый! Вот Шмаевский действительно подходит внешне: высокий, черноволосый… И лицо у него приятное… особенно глаза. Кэт хорошо их рассмотрела на лестнице. Они такие коричневые… прямо как шоколадные… А губы такие…

Кэт выпрямилась и даже перестала записывать за Нинулей. Что за ерунда! Ей плевать на то, какие у Шмаевского глаза и губы! Ее этим не купишь! И этот пушкинский Онегин тоже хорош! Деревенская девушка его наверняка бы компрометировала, и потому он ею пренебрег, а когда она стала признанной царицей Петербурга – сразу тут как тут! Зря только Татьяна перед ним разнюнилась: «Я вас люблю, к чему лукавить…» Могла бы назло ему сказать: «Мне теперь нет до вас никакого дела!»

По сути, Шмаевский тоже пренебрег ею, Кэт, как Онегин Татьяной. Вот бы стать красавицей, хотя бы как Ракитина! Русланчик тогда приполз бы на коленях, как миленький, а она сказала бы ему: «Пошел вон!» Пусть бы знал! А Ленский вообще ненормальный! Собственник! Рабовладелец! Подумаешь, его невеста потанцевала с другим и пококетничала слегка! И что такого! Она же не целовалась с ним! В общем, все эти стишки, названия которых Нинуля диктует, туфта и ложь! Наверное, придется и на этот День влюбленных заболеть…