Герцог думал. Он наклонился и прикоснулся сухими губами к моей щеке, издав при этом ужасный звук чем-то напоминающий то ли «чмок», то ли «чавк». Я мужественно зажмурилась и изо всех сил старалась не скривиться от омерзения. Хвала богам, все это закончилось мгновенно. Демиан извлек из петлицы очаровательную розовую маргаритку и, опустившись на одно колено, протянул ее мне.

— Прекрасный цветок для самой прекрасной девушки Ландоры! — торжественно произнес он.

Дамы, разумеется, защебетали, захлопали в ладоши, но я-то видела их фальшивые улыбки, видела, как кривятся их лица, когда герцог смотрит в другую сторону. Особенно у одной — рыжей, с криво прилепленной бородавкой над верхней губой. Она что, совсем глупенькая? Все знают, что бородавки — это позорно и некрасиво. У Ганса из деревни были такие же на руках, потому что он трогал ими жабу. Потом местная целительница долго сводила уродливые наросты каким-то отваром. А эта леди сама, по доброй воле ее прицепила, да еще и рассердилась, что Демиан не ее красавицей назвал. Ну, точно, глупышка и есть!

Тем более приз то ерунда полная. Как по мне, так королеве красоты блюдо пирожных с заварным кремом положено, или хотя бы кулек конфет в ярких разноцветных фантиках. А тут цветок какой-то. Да их в саду и не сосчитать! Рви — не хочу! Стоило так из-за одной маргаритки злиться? Или она хотела, чтобы герцог ее… Ой, ну точно ненормальная!

— Рад нашему знакомству. — Герцог поднялся и очень тепло мне улыбнулся, отчего рыжую снова перекосило, будто у нее колики в животе начались.

И я собиралась ответить нечто небанальное, такое, чтобы и Демиану стало приятно, но вмешался лакей отца. Он громко объявил:

— Дамы и господа, обед подан!

Эх, леди тут же засуетились и поспешили за лакеем, который и не заметил, как испортил самые интересные и увлекательные минутки моей жизни. Герцог тоже пошел, но на прощанье подмигнул и прошептал заговорщицки:

— Еще увидимся!

Эх, очень бы хотелось, но, боюсь, с моей излишне строгой леди Грейс ничего подобного не случится. А жаль.

Детям за столом со взрослыми не место. И поскольку я была еще ребенком, меня к обеду никто не позвал. Немного побродив по саду, решила вернуться в дом, но вдруг внимание привлекли странные звуки. Кто-то тихонько стонал и, скорее всего, нуждался в помощи.

Пострадавший явно находился в беседке. Она весьма удачно располагалась, потому что из нее открывался прекрасный вид на сад, и находилось строение неподалеку от центральной аллеи парка, но все же несколько в стороне. То есть при желании здесь можно было играть в прятки или даже в разбойников.

Едва я направилась к плотно заросшему вьюнком входу, как сбоку из кустов послышался довольно громкий шепот кухаркиной дочери:

— Лисси! Лисси, полезай сюда!

Этого только не хватало! Снова кусты? Второго подобного приключения мое нарядное платье может не пережить. Хотя, ведь может и пережить! Кто его знает? Долго не думая, юркнула туда, откуда звала Милисента. Пухлая девчонка стояла коленями на большом каменном валуне, подпиравшем основание беседки, и заглядывала через щель внутрь. В руке она держала медовую коврижку и время от времени нервно в нее вгрызалась.

Я уже хотела ее отругать, но тут внутри кто-то снова протяжно и душещипательно застонал.

— Кто там? — шепотом спросила я.

— Шама пошмотри! — ответила дочка кухарки с набитым ртом, показывая на место рядом с собой. Крошки из ее рта при этом долетели даже до меня.

Можно было бы поставить ее на место, но уж очень было любопытно узнать, кто там стонет, и не нужна ли, в самом деле, помощь. Я натянула пониже нижнюю юбку и аккуратно встала коленями на нее. Камень оказался холодным и неприятным. Но потом, потом передо мной развернулось такое действие, что мгновенно забылись все неудобства на свете.

Там, в глубине беседки, на скамеечке обитой бежевым бархатом сидел мой герцог, а к нему на колени вскарабкалась та рыжая, с бородавкой. И это она так противно стонала всякий раз, как рука Демиана забиралась под ее пышные юбки. Совершенно непонятно зачем. Тем более, если ей больно, то почему она продолжает сидеть и позволяет герцогу причинять себе страдания?

— О, дорогой, еще… — выдохнула дама.

Вообще, не похоже, чтобы леди было плохо, скорее ей нравилось все это безобразие. Иногда взрослые такие дети! Их погладь, на коленке покатай, они и довольны.

— Смотри! Сейчас он будет совать ей в рот свой язык! — скривилась Милисента.

— Это называется поцелуй, — поправила кухаркину дочку, а заодно и блеснула знаниями.

В библиотеке я натыкалась на несколько гравюр, где леди и джентльмены делали это. И, похоже, что наслаждались подобным вопиющим действом. Но мне и в страшном сне бы не привиделось подобное. Если когда-нибудь отец решит выдать меня замуж, то я никогда не позволю супругу творить с собой такие возмутительные вещи.

— Поцелуй… — задумчиво произнесла Милисента. — Вот ты бы, Лисси, хотела, чтобы кто-нибудь засунул в твой рот язык, да еще и сделал им там бе-бе-бе?

Нет, «бе-бе-бе» я точно не хотела. От одной мысли возникало желание сразу же сплюнуть себе под ноги, но леди так не поступают, поэтому я поднялась с камня, оправила юбки и просто сказала:

— Идем отсюда, Милли. Лучше стащим из кухни по куску пирога, чем смотреть на эту мерзость.

Через минуту мы уже бежали с ней по дорожке парка к дому, в шутку толкая друг дружку в бок, смешно показывая языки, то и дело сопровождая все это веселым смехом и словечками «бе-бе-бе» или «чмаф-чмаф». Отчего хохотали еще громче.

Пирог мы все-таки стащили, и даже слопали его, запершись в дровяном сарае. Там-то я и испортила платье. Ох, и влетело мне от леди Грейс. Но как только зашла в свою комнату, тут же сунула в книгу с волшебными сказками хрупкую розовую маргаритку.

Герцога я больше не видела. Меня в тот день вообще к гостям не позвали и не представили. Слуги были заняты, отец постоянно находился в обществе самого короля. Честно признаться, я подглядывала за ними из-за тайного стеллажа библиотеки. Очень уж хотелось хоть одним глазком посмотреть на монарха. Красивый мужчина, только старенький. С параллельными морщинками через весь лоб и сединой на висках. А еще кого-то он мне смутно напоминал: то ли зелеными, как молодая трава, глазами, то ли едва заметной горбинкой на носу. Определенно, его черты были мне знакомы. Но вспомнить, на кого похож король, так и не смогла.

Тем же вечером, проходя мимо большой гостиной второго этажа, которую выделили дамам из свиты для подготовки к балу, я вдруг услышала, как знакомая рыжая баронесса (сейчас на ней почему-то не было бородавки) говорила своим приятельницам о том, что герцог у нее с руки ест. Не знаю, откуда он у нее ест, но что омерзительно шарил во рту дамы своим языком, видела лично. И почему-то мне это совсем не понравилось.

Леди только раскрыла пудреницу и достала из нее пуховку, как я пошевелила пальцами и… Все содержимое коробочки плотным облаком окутало рыжую. Как же она чихала, как кашляла и отплевывалась, кроя подруг такими словами, какие не знает и наш конюх. Слушала бы и слушала. Вот только отец оказался рядом. Он, в отличии от дам из свиты, чудесно понял, что произошло на самом деле. В тот же день мне на палец надели кольцо с талумом и строго-настрого наказали никогда его не снимать. Долго я не понимала, для чего нужен камень, если без него магические преобразования получаются быстрее и легче, но ослушаться графа не могла. Не имела на это права.

Утром гости уехали, а Торнборн-холл зажил своей привычной жизнью. Разве что я порой, разумеется, тайком, иногда посматривала на засушенную маргаритку, вспоминая теплую улыбку герцога, не надеясь на новую встречу.

Пошло четыре года. Все ребята из поместья, с которыми я носилась по окрестным полям и лесам, выдумывая все новые и новые игры, давно занимались своими делами и имели обязанности. Кроме того, с определенного момента, отец настаивал, чтобы дистанция между детьми слуг и мною — пусть и незаконнорожденной, но все же дочерью графа, соблюдалась. И она действительно была, с каждым днем увеличивая пропасть между Лисси Боун и ее бывшими партнерами по детским шалостям.