По дороге я не мог наслаждаться ароматом аллей и лугов – его заглушала вонь моих лохмотьев. Перекрестившись, я стал мысленно молиться Всевышнему, чтобы он оградил нас от всех проступков, которые мы могли совершить, и не судил за них слишком строго. Лишь будущее приданое моих дочурок, подумал я, собирая волю в кулак, могло оправдать то безумие, на которое я шел.

Пройдя долгий прямой путь, мы свернули на извилистую тропку, постепенно становившуюся все более и более грязной. Луна освещала нам дорогу, время от времени выходя из-за туч.

Внезапно, как чудовищное порождение тьмы, возле нас возникли еще три человека. Какого-то хромого старика вели двое спутников. Они двигались в том же направлении, что и мы. Из ночных теней за их спинами стали медленно выходить и другие внешне похожие на них.

Перед нами возвышались высокие каменные стены, которые, казалось, окружали здание невероятных размеров. Пройдя через узкий тоннель, мы вошли в кольцо стен. На стенах были факелы, дававшие нашим глазам хоть немного отдыха. Непонятным образом камень, мох и сырая земля сливались вместе, создавая непроходимые стены. Тоннель уже закончился. Повернувшись, Угонио злобно оскалился, обнажив черные, полусгнившие зубы. Ему явно нравилось наше смущение.

Мы с Бюва обеспокоенно переглянулись. Неужели нас заманили в ловушку? Черретан подал нам знак, чтобы мы опустили капюшоны пониже, пряча лицо, а потом прислонился к левой стене. Его поглотила скала! Угонио вошел в стену, как вода в губку.

Словно выныривая из другого измерения, он сделал шаг назад и приказал нам следовать за ним.

Естественно, Угонио не прошел сквозь скалу. Я услышал скрип открывшейся в скале деревянной двери – тайный ход, который не мог бы обнаружить никто из непрошеных гостей. Кто знает, насколько часто этим ходом пользовался Угонио.

Через несколько секунд после того, как мы проникли внутрь, наши глаза приспособились к новому окружению. Мы осмотрелись. Монументальный, величественный, покинутый много столетий назад, а теперь захваченный черретанами, перед нами простирался римский амфитеатр Албано.

– Так значит, мы вошли через тайный ход, – шепнул я на ухо нашему проводнику.

– Это доброе дело, а не злое, – пожал плечами он. – Все нормальные входы закрыты. Сегодня ночью сюда не должен проникнуть никто из чужаков.

– Но нас никто не задержал.

– А это и не нужно. Тут много охранников, и кто проникает сюда из чужаков, того сразу же находят и устраняют.

Значит, амфитеатр был оцеплен охранниками, которые выслеживали чужаков и обезвреживали их! Благодаря одежде, которую дал нам Угонио, никто ни в чем нас не заподозрил.

Во внутреннем кругу амфитеатра длинный ряд факелов освещал сцену. В этом огромном помещении, открытом сверху, но ограниченном по сторонам, я чувствовал себя в ловушке. Над головой простиралось черное небо, оно словно манило взлететь, хотя летать мы не могли. Шум, доносившийся из центра амфитеатра, раздирал нам душу. Воздух был сладковатым, влажным. Он был пропитан грехом.

– Ну конечно же, амфитеатр, – тихо сказал Атто. – Это могло быть только здесь.

– А вы что, знаете это место? – спросил я.

– Да конечно же, – ответил он, – еще во времена Цицерона…

Резким жестом Угонио заставил его замолчать. В нескольких шагах за нами следовал хромой старик с теми двумя друзьями, которых мы видели снаружи. Я ощущал настороженность проводника – она была осязаемой, вещественной, как вся атмосфера этого тайного собрания мошенников. Словно толпа жадных лемуров, стремящихся разграбить все вокруг, черретаны собирались за нашими спинами.

От центра сцены исходил свет факелов, освещавший, судя по всему, огромную толпу. До нас доносился шум голосов. Мы подошли ближе, опасливо держась за спиной Угонио. Пройдя мимо горы хвороста, мы наконец-то сумели взглянуть на сцену.

В нескольких шагах впереди находилась огромная, в человеческий рост, жаровня – в ней бушевало пламя, извергая искры. Вокруг небольшими группами расположились черретаны. Одни жадно ели свою скудную еду, другие пили прямо из бутылок дешевое вино. Кто-то играл в карты, а кто-то приветствовал прибывших, радостно поднимая руки. Все это общество было единой толпой грязных, ободранных, смердящих личностей.

– Мы пришли как раз вовремя, – шепнул Угонио, жестом приказывая нам оставаться здесь.

С другой стороны амфитеатра начала двигаться какая-то процессия, при виде которой сидящие неподалеку от жаровни поспешно вскочили.

– Выборы только что прошли. Это предводители вместе с великим легатом, – сказал Угонио, указывая на процессию. – Впереди идет глава братства генсшереров, а за ним все остальные.

– Так значит, здесь руководители всех братств черретанов? – спросил Атто.

Глаза у него расширились. Угонио подтолкнул нас, чтобы мы присоединились к процессии.

Я наблюдал за этой чудовищной бандой. Вспомнив слова Рыжего, я узнал предводителя лосснеров. У него действительно была тяжелая железная цепь на шее, и он все время бормотал «бран-бран-бран». Насколько я помню, его люди занимались мошенничеством: они утверждали, что находились в плену у турок, и поэтому разговаривали по-турецки. Конечно, этим вечером тут не было простофиль, которых можно было одурачить, но, как и все другие черретаны, лосснеры пришли, так сказать, в рабочей форме.

– А где же сам великий легат? – спросил Атто, оглядываясь по сторонам в поисках Ламберга, – сколь бы безумной ни была эта идея.

Вместо ответа Угонио направился к самому началу колонны. Он подошел к предводителю генсшереров – мужчине с окладистой седой бородой и длинными волосами, выбивавшимися из-под большой, украшенной перьями шляпы. В соответствии с традициями своего братства, предводитель был в одежде дворянина, впрочем, очень грязной и рваной.

Угонио склонился перед мужчиной в шляпе, замедлив движение. Мы поспешно надвинули капюшоны ниже, испугавшись, что сейчас нас раскроют. К счастью, мерцающий свет факелов, почти не освещавший зрительный зал, помогал нам. Я оглянулся… Повсюду толпились хромые, прокаженные, немые и слепые. Их полуголые тела со шрамами от пыток, цепей или самобичевания временами сводило судорогой. Все это представляло интереснейший образец искусства обмана: эти шрамы и раны, судороги и гнойники, хромота и немота. Все это было не настоящим увечьем, а свидетельством высокого мастерства, следы которого оставались на их телах даже сейчас, когда они не занимались своим ремеслом – ложью и обманом. Присмотревшись получше, я понял, что они были совершенно спокойны, прогуливались туда-сюда, пили дешевое вино, смеялись и шутили. Это были абсолютно здоровые люди, и ничто не могло омрачить их радость. Меня разрывали ужас, страх и изумление, но времени обсудить это с Атто не было. После короткого разговора, из которого мы не услышали ни слова, Угонио вернулся к нам и процессия сдвинулась с места.

– Посмотрите на генсшерера за спиной главы организации, – шепнул наш проводник.

Мы увидели лысого, немного сутулого старика, одетого в совершенно разорванный костюм ремесленника и полустоптанные туфли. Значит, он тоже следовал предписаниям своего братства и просил милостыню, делая вид, что когда-то был достойным человеком, но впал в нищету. На спине он нес старый вещевой мешок, из которого торчали какие-то листы.

– Это великий легат, – объяснил нам Угонио.

– Что-о-о?! – прошипел Атто, у которого глаза на лоб полезли от изумления.

– Это брат из Голландии. Его зовут Дреманиус. Он немного сумасшедший, читать не умеет совершенно, но переплетчик отменный. Именно поэтому он состоит в братстве генсшереров. Трактат у него, – прибавил Угонио, едва заметным движением головы указав на содержимое рюкзака.

Атто заскрежетал зубами. Итак, все дело не в Ламберге и не в заговоре императора. Теперь все понятно: великий легат не был legatus, то есть послом. Он был legator – обычным переплетчиком. Вся путаница возникла из-за странной латыни, которую использовали черретаны. Так значит, трактат о тайнах конклава, который играл ключевую роль в судьбе Атто, находился в руках этого вшивого, мало чем примечательного голландца.