Тем временем монсиньор Боргезе и граф Видасчи за неимением более благородной добычи выстрелили из аркебузы в большого ворона. Черная птица (чье мясо, как известно, несъедобно) упала на землю и казалась тяжело раненной. Но когда оба охотника подошли ближе, чтобы поднять ворона, тот беспомощно поднялся в воздух и даже пролетел над игроками, в завершение задев когтями шикарную шевелюру Марчезе Кресченци, отчего тот взревел от боли. Когда птица наконец улетела, вся группа направила на нее аркебузы и арбалеты. Бедному ворону, который был ранен в крыло, больше не удалось подняться вверх. Он в последний раз опустился на землю, и один из слуг приблизил его бесславный конец ударами метлы.

Третий же инцидент произошел не в результате чрезмерной смелости, как в случае с князем Ваини, а из-за крайней неуклюжести. Марчезе Сципионе Ланселлотти Джиннетти, известный недостатком ума и сильной близорукостью, подумал, что увидел на самом большом суку высокой пинии добычу и произвел из своего арбалета громкий залп. Стрела вонзилась в сук, отчего тот сильно затрясся. На землю упал маленький белый шарик и разбился. Тотчас же к этому месту поспешили два кавалера:

– Яйцо! – воскликнул первый.

– Но ведь в гнезда не стреляют, это бессмысленно и жестоко, – поучительно напомнил другой растерянному Марчезе Ланселлотти.

К месту происшествия подтянулись и другие игроки, страстно желающие основательно обсудить бестактность Марчезе, ибо в эти дни он дергал за политические нити, дабы его избрали полковником римского народа (это старая аристократическая должность в коммунальных учреждениях города), и многие надеялись что он не пройдет. Всем казалось, что лучше отвлечь внимание от охоты, поскольку добыча была очень скудной. Марчезе попытался извиниться и заявил, что целился в большую птицу, – все тайком усмехнулись, так как знали, что Ланселлотти Джиннетти Даже поднесенной к глазам собственной руки не видел.

Задрав вверх головы, гости, все как один считавшие себя опытными охотниками, пытались определить, какой птице принадлежало упавшее на землю яйцо.

– Ласточка береговая.

– А я думаю, что это фазан, – внес свою лепту монсиньор Гоззадини, секретарь мемориала Его Святейшества.

– Но, ваше превосходительство, на дереве…

– Ах да, точно.

– Это из куриных или серая куропатка, – предположил еще кто-то.

– Серая куропатка? Но яйцо слишком маленькое для нее.

– Простите, но ведь совершенно очевидно, что речь здесь идет о серой горлице или, в крайнем случае, о сизом голубе.

– Но, может, это белый странствующий голубь…

– А возможно, яйцо сойки, – рискнул вставить слово Марчезе Ланселлотти Джиннетти, которому показалось позорным не выдвинуть своей собственной гипотезы о происхождении яйца, – в конце концов, оно упало на землю благодаря ему.

– Ну, попали пальцем в небо, Марчезе! – возмущенно воскликнул князь Ваини своим обычным надменным тоном. – Разве вы не видите, что яйцо белое, в то время как яйца сойки пятнистые? Это просто курам на смех!

Тут же вся группа ополчилась против бедного Ланселлотти Джиннетти и начала комментировать его «тяжелейшую» ошибку целым рядом острых замечаний вроде: «Да, конечно!», «И какой только додумался до этого!», «Полная чепуха» – и все это сопровождалось многозначительным покашливанием.

Неожиданно раздался угрожающий выстрел из аркебузы. Все, включая и Ланселлотти Джиннетти, тут же с испугу оказались на земле.

– Кто это был? – спросил князь Ваини и испуганно осмотрелся вокруг.

На счастье, не было ни убитых, ни раненых. А быстрая проверка показала, что ни у одного благородного господина в руках аркебузы не было. Те, кто стоял немного дальше и у кого были аркебузы, тоже отрицали, что в последние минуты вообще стреляли. Но даже когда гости разошлись, чтобы продолжить охоту, у некоторых все еще мурашки бегали по телу.

Это происшествие, случайным свидетелем которого я стал, когда переставлял клетки с птицами на более удобное место, вызвало во мне большое беспокойство. Ведь выстрел из аркебузы с небольшого расстояния неизбежно привел бы к смертельному исходу.

По долгу службы я незамедлительно сообщил дону Паскатио об этом случае, и от этого сообщения на его лице появился ужас. Не хватало еще, чтобы на празднике, где он был старшим надзирающим, кто-то погиб, притом из господ такого высокого ранга. И он начал сетовать на то, что сама идея охотиться с помощью облавы была неудачной: в канун конклава ее нельзя было устраивать ни в коем случае, так как все плетут интриги друг против друга. Так что кто-то мог легко решиться свести старые счеты.

Я же после первого ужаса начал постепенно осознавать, что у меня уже были некоторые подозрения. Только в тот момент я даже не догадывался, насколько обоснованными они были и насколько разумным было бы разобраться в них. Но мой разум занимала более важная вещь и подталкивала меня к действиям.

Точнее говоря, к шпионажу.

Я нашел Атто в его покоях. Он не стал принимать участия в увеселительной охоте, заявив, что ему с головой хватило охоты на Цезаря Августа. На самом деле он был слишком занят, отвечая на письмо мадам коннетабль. И только с удовольствием исполнив эту обязанность, он был готов пойти с Бюва на ужин, устроенный в саду виллы Спада. Я сообщил ему то, что узнал от дона Тибальдутио: черретаны имели своего человека в соборе Святого Петра, имя которого капеллан мне не выдал.

– Ах да? Очень хорошо, – прокомментировал Атто. – Я сразу же попрошу Сфасчиамонти начать расследование.

Через полчаса, убедившись в том, что аббат и его секретарь добрались до застолья, я снова полез в грязное белье и достал оттуда пакет с тайной корреспонденцией.

Я вытащил из своего кармана книгу «Верный пастух», которую позаимствовал на «Корабле»: теперь надо было прочитать письма Марии в свете этих стихов. Как и в прошлый раз, я не нашел в пакете ни письма от мадам, ни ответа, который ей только что написал аббат. Я порылся в вещах Бюва, надеясь, как в прошлый раз, найти там интересующую меня бумагу, но ничего не обнаружил.

Мне оставалось только заняться чтением третьего и последнего отчета о ситуации в королевском дворе Испании, который я еще не изучил.

Я сказал себе, что, может быть, сейчас, когда мне известны правда о переписке Атто и Марии и ее истинная природа (это была не политика, не шпионаж, а любовь), я смогу найти в этих отчетах намеки и цитаты, на которые до этого не обращал внимания. Я бросил взгляд в окно, чтобы убедиться, что Атто находится далеко и занят, и открыл пакет.

К последнему отчету было приложено сопроводительное письмо от Марии, отправленное из Мадрида два месяца назад. Мадам коннетабль отвечала в нем на письмо Атто и подтверждала, что приедет в Рим, чтобы попасть на свадьбу Спады – Роччи.

Тут она снова намекала на Лидио из книги Геродота, а также на Креза, царя Лидии, – под этими именами, как я выяснил накануне, Мария и Атто подразумевали его христианнейшее величество короля Франции.

Я подвел итоги. Это Лидио, то есть сам Людовик, предложил Марии принять приглашение кардинала Спады! Только вот зачем? Я снова и снова перечитывал абзац, пока на меня не снизошло озарение: король хотел убедить Марию вернуться во Францию. Это и была задача Мелани. И все должно будет произойти на праздновании свадьбы на вилле Спада.

Король Франции тосковал по Марии. Разве не сам Атто дал мне понять это во время нашего последнего вторжения на «Корабль»? Он даже раскрыл мне секрет: мадам де Ментенон хотела сделать так, чтобы король увиделся с Марией, уже старой, надеясь таким образом омрачить воспоминания короля о его юношеской любви.