Объяснение заняло у меня не больше пары минут. Мадам коннетабль сидела, не двигаясь, и просто смотрела в окно. Она ни разу – ни жестами, ни мимикой, ни словами, не прокомментировала услышанное. Она просто молчала. Но это молчание говорило больше тысячи слов.
Это было молчаливое подтверждение того, что моя идея не была порождением фантазии. Может быть, ее молчание говорило и о том, что некоторые моменты в моих умственных построениях были ложными, глупыми или наивными, но суть оставалась той же. Если бы речь шла о химерах или она ничего не знала бы об этом, она просто велела бы мне покинуть комнату, но она сидела там не двигаясь и молчала. Она очень хорошо знала то, о чем мы говорили. Это было частью тайной истории, из-за которой разбились все ее мечты о счастье и она превратилась в несчастную скиталицу. Ее молчание было весьма красноречивым, и оно было самым безопасным способом согласиться, подтвердить, подбодрить.
Я закончил свой рассказ. Молчание расползалось по комнате, заполняя пропасть между нами. Она продолжала смотреть в окно, словно уже осталась одна.
Говорить больше было не о чем. Я попрощался с ней поклоном, получив в ответ все то же томительное молчание. Только такое молчание было возможно между людьми, знавшими, что они никогда не увидят друг друга.
Это могло бы стать для меня поразительной новостью, но я уже был готов к чему-то подобному. За стенами монастыря никого не было. Меня никто не ждал – ни Атто, ни кучер. Я уже понял, о чем идет речь.
Я шел на виллу Спада пешком, и сладковато-горькие впечатления от встречи с Марией Манчини уступили место чувствам, нахлынувшим на меня после прочитанного письма.
Там был только один-единственный лист. Белый лист. А в центре, вернее в верхней части листа, с изящным наклоном было написано всего три слова:
Это понял бы и идиот. Поскольку короля Испании не было в Риме, это была фальшивая подпись. Подпись, написанная на чистом листе. Подпись под фальшивым документом. Карл II лежал при смерти, о каком документе могла идти речь, как не о его завещании?
Чем дольше я думал об этом, тем сильнее бушевала во мне буря ненависти и возбуждения. Атто использовал меня для чудовищной интриги, не сказав ни слова! А я, дурак, ничего и не подозревал…
Завещание Карла II: документ, в котором будет назван наследник величайшей империи мира, наследник, которого ждет вся Европа.
Под предлогом свадьбы своего племянника Спада приглашает как Атто, так и Марию в Рим. Атто берет с собой человека, умеющего подделывать подписи, – изощренного фальсификатора свидетельств.
Что мне сказал аббат Мелани, представляя Бюва? «Свое мастерство он доказывает пером. Но не так, как ты: ты создаешь а он копирует, и делает это лучше всех». Тогда я подумал, что Атто имеет в виду переписывание писем, что входит в обязанности секретаря. Ничего подобного. Я сразу же вспомнил слова Атто, которые он произнес семнадцать лет назад, говоря о своем секретаре: «Всегда, когда мне нужно тайно уехать из Парижа он улаживает проблемы с моей корреспонденцией. У него уникальный талант переписчика, и он великолепно имитирует мой почерк».
Так вот, значит, что я увидел в спрятанных документах секретаря Атто! Все эти странные буквы е, I, R, о, у,которые я счел упражнениями в каллиграфии, были на самом деле попыткой подделать почерк. Бюва пробовал скопировать подпись Карла II, короля Испании, по многу раз переписывая буквы его подписи Yo el Rey.Он сохранял эти образцы, чтобы сравнивать их с настоящей подписью короля и выбрать наиболее удачную имитацию.
Было достаточно расставить эти гласные и согласные в правильном порядке, чтобы я понял всю правду. Кстати, именно по этой причине Атто прятал три старых письма с подписью испанского короля у себя в парике. Это был образец, по которому должен был тренироваться Бюва. Письма были слишком ценными, чтобы оставлять их у секретаря, поэтому Атто хранил их у себя.
Я попытался сделать из всего этого дальнейшие выводы. Мария должна была отвезти фальшивую подпись в Испанию и использовать ее в подходящий момент. Когда Карл II будет лежать на смертном одре, она подменит его завещание. На фальшивом завещании, на последнем его листе, будет стоять подпись, изготовленная Бюва. На свободном месте над подписью впишут последнюю часть завещания с именем наследника престола. И, конечно же, этим наследником запишут какого-нибудь француза.
Именно поэтому Атто никогда не говорил со мной об Испанском наследстве, все время переводя разговор на конклав. Он считал меня бедным дурачком, которому не дано понять, что поставлено на карту и на что направлена его ярая борьба.
Так значит, все это ожидание Марии было лишь комедией? Какая великолепная постановка – эти слащавые письма, в которых он умоляет ее о встрече…
Все было продумано идеально. Никто не смог бы обвинить их в шпионаже. Мадам коннетабль должна была приехать как можно позже, но вовремя, для того чтобы забрать у Атто и Бюва фальшивую подпись. Ей ни в коем случае нельзя было принимать участие в празднике: присутствие Марии Манчини, печально известной племянницы Мазарини, которая проживала в Мадриде, сразу вызвало бы подозрение в антииспанском заговоре.
Атто было очень удобно воспользоваться моей незначительностью и передать мадам лист с подписью/Ему даже не пришлось пачкать себе руки. Он с самого начала знал, что не встретится с ней, и обманывал меня до последнего момента, заставив поверить в то, что после тридцатилетней разлуки просто боится показаться ей на глаза.
Кража трактата Атто, конечно, несколько осложнила дело и здорово напугала его. Но это было лишь временным явлением, отвлекшим его от цели. Когда мы раскрыли тайну и вернули манускрипт (опять же, благодаря моей помощи!), Атто мог совершенно спокойно продолжать свои грязные делишки шпиона.
Вернувшись обратно – от ярости мне казалось, что за спиной. У меня выросли крылья, настолько быстро я шел, – я вошел на виллу Спада, уже зная, что меня там ждет.
Я хотел постучаться, но дверь была открыта. На кровати лежала одежда, на оттоманке валялись исчерканные листы бумаги, а рядом стояла чернильница, которую не закрыли, и поэтому чернила высохли. Беспорядок в комнате соответствовал беспорядку в моем победном, сбитом с толку сознании.
Атто и Бюва уехали.
Едва скрывая бешенство и отчаяние, я быстро расспросил слуг на вилле и узнал, что они оба в большой спешке уехали, направляясь в Париж. Они прихватили с собой провиант на дорогу и Атто оставил для кардинала Спады длинное письмо с благодарностями. Это письмо ему должен был передать дон Паскатио.
Только сейчас я понял, почему этим утром Атто надел фиолетовую сутану и аббатскую шапочку. Это был его дорожный костюм!
Они покинули виллу уже довольно давно. Наверное, они паковали чемоданы просто-таки в панике, словно беженцы, пытающиеся спастись от надвигающейся войны. Это не был простой отъезд, это был побег.
Но почему они бежали? Конечно же, не от страха перед черретанами. Это никак не вязалось с характером Атто, который не стал бы бояться того, с чем познакомился на собственном опыте. Это не было бегство из страха перед политическими противниками. Нет, они бежали вовсе не от противников. Они бежали от меня.
Не то чтобы Атто боялся меня, но в последний момент, завершив дело, которое интересовало его с самого начала, он испугался, что я узнаю правду. Он чувствовал, что не сможет говорить со мной, оправдывая свои интриги и ложь.
Он появился тут после семнадцатилетнего отсутствия и попросил меня работать его биографом в связи с приближающимся конклавом. Но потом даже не позаботился дать мне какие-то указания и не проявлял ни малейшего интереса к моим записям.
Отчет о событиях на вилле Спада был лишь предлогом. На деле Атто хотел, чтобы я подсматривал, подслушивал и сообщал ему то, что могло быть полезным, а уж записывал я это или нет, совершенно не важно. Что он сказал мне в самом начале? Ты будешь подробно описывать все, что увидишь или услышишь в ближайшие дни, затем передашь мне манускрипт. Он заставил меня думать, будто я пишу отчет, что я хроникер, но вместо этого я оказался шпионом. Именно поэтому они исчезли с такой скоростью, не забрав результата моего труда. Да и конклав, о котором аббат так долго рассказывал мне вначале, был ему не интересен. Мы много чего видели и обсуждали, делали невероятные вещи, от преследования Цезаря Августа до безумного подъема в сферу на соборе Святого Петра, от фантастического обследования «Корабля», до проникновения на сборище черретанов, которые чуть было не убили нас. А вот о конклаве мы впоследствии так и не говорили.
