Да, мир вызывал во мне чувство презрения, но также, признаюсь, и страх перед ним – тем злом, которое я познал в мире.

Однако сейчас кое-что изменилось. Внезапное появление аббата Мелани глубоко потрясло мою жизнь. Я уже сейчас знал, что Клоридия будет смеяться надо мной, когда я скажу, что снова поддался на уговоры Атто, однако разве это могло что-нибудь изменить? Я очень любил ее, даже когда она строила из себя всезнайку и со смехом отчитывала меня, как школьника. Сейчас же, когда она своими глазами увидит тысячу двести скудо, которые нам принесли мои мемуары, ей не будет смешно…

Да, кое-что изменилось: даже если я все еще чувствовал себя карликом – как телом, так и душой – и таким мне суждено было и остаться, вероятно, пришла пора извлечь на свет Божий и использовать те немногие таланты, которыми одарила меня судьба. Ведь с Атто всегда знаешь, где начнешь, но не знаешь, чем это окончится. Но, с другой стороны, обнаруженный мною фрагмент покрывала Богоматери доказывал, что с возрастом у аббата Мелани значительно усилился страх перед Богом.

Чем я на самом деле был обязан Атто? Я обязан ему не только разочарованием, породившим недоверие к нему, но и тем хорошим, что появилось в моей бедной жизни, а именно Клоридией. По правде говоря, если бы семнадцать лет назад аббат не появился, чтобы внести смуту в мою жизнь и в жизнь гостей постоялого двора «Оруженосец», я бы не встретил свою обожаемую супругу и она так и осталась бы навсегда пленницей постыдного ремесла, которым занималась, когда мы познакомились.

Кроме того, я никогда не познал бы науку о человеческой мысли и не узнал бы законов этого мира, через призму которых с тех пор я взираю на этот самый мир. Горькая наука, которая тем не менее выковала мужчину из того заикающегося от страха мальчика на побегушках, каким я был.

Закончив ужинать, я оставил свои размышления и встал из-за стола, чтобы обдумать последнюю новость. Судя по тому, что рассказала мне молочница, аббат Мелани был прав. На верхних этажах папского дворца на Монте Кавалло происходило нечто важное.

Я едва успел любезно попрощаться с главным поваром и выйти из кухни, как чей-то голос призвал меня к моим обязанностям:

– Господин главный птичник!

Человек, который звал меня, наградив титулом, собственно говоря, мне не полагавшимся, был как раз тот, кого я искал: дворецкий дон Паскатио Мелькиори.

Для дона Паскатио не было ничего важнее на свете, чем оказать почтение особым правам тех людей, чьей работой он руководил, причем делал он это с бесконечной помпезностью и огромным воодушевлением. И поскольку первое, к чему, по его мнению, надлежало относиться с почтением, была должность, то всех своих подчиненных он щедро одаривал титулами, достойными славного дома Спады, которому мы все служили верно и преданно. Так и получилось, что я, чаще других поставлявший в вольеры пищу и воду, удостоился звания главного птичника. Крестьянин, живший неподалеку и периодически занимавшийся обрезкой веток, копкой и удобрением грядок, именовался не Джузеппе, как его звали на самом деле, а «главным подрезчиком ветвей». Виноградарь Лоренцо, который продавал вилле Спада мускатный виноград и белое вино, имел Титул «господин главный винодел». Со временем дон Паскатио присвоил подобные звания всем слугам виллы Спада, даже таким скромным, как я. Когда дворецкий делал обход поместья, только и слышно было, как в воздухе витают самые высокопарные обращения: «Добрый день, господин главный конюх!», «Добрый вечер, господин заместитель главного поставщика продуктов!», «Господин помощник раздельщика, извольте показать мне обеденный стол!» – хотя он имел в виду всего лишь помощника конюха, торговца, поставлявшего продукты на кухню, и мальчика, помогавшего повару, причем обращался к собеседнику в третьем лице. И это он делал не только из чистой любви к изящной словесности, |но и из огромного уважения к службе у своего хозяина. Несомненно, если бы его попросили отрезать себе палец, то он сначала поразмышлял бы некоторое время над этой просьбой, прежде чем ответить отказом. Зато никто не мог потребовать от него не считать службу у достойной и благородной семьи Спады наградой и удовольствием, поэтому служил он верно и надежно.

Услышав, как я прощаюсь с главным поваром, дон Паскатио счел мою фразу «До завтра, начальник!» слишком фамильярной.

– Да будет вам ведомо, господин главный птичник, – с вежливой серьезностью заметил он мне, словно предостерегая от опасности, – под началом у главного повара есть просто повар, раздельщик, поварята и главный мясник, а кроме того, естественно, главные поставщики продуктов.

– Дон Паскатио, я знаю, я…

– Да будет мне позволено договорить, господин главный птичник. Хороший шеф-повар должен приготовить список расходов для главного кладовщика и проверить, чтобы то, что было закуплено, совпало с тем, что он подписал, равно как и обязан позаботиться о том, чтобы съестные припасы из кладовки попали непосредственно в руки повару. Диспозиция же продуктов…

– Поверьте, я только хотел… – тщетно попытался я перебить его.

– …продуктов, говорю я, которые должны быть превосходными как для обычной трапезы, так и для банкетов, всецело зависит от таланта и способностей нашего главного повара, который, будучи непревзойденным в сей должности, умеет из малого сделать большое и за скромную сумму подаст на стол такой набор блюд, какой менее опытный повар не сможет составить и за сумму вдвое большую. Те главные повара, которые не умеют управлять подчиненными и составлять меню, наносят ущерб собственной чести и чести своего хозяина, выставляя себя на посмешище. Господин главный птичник успевает за ходом моих мыслей?

– Да, дон Паскатио, – подобострастно кивнул я.

– Ибо главный повар должен следить еще и за тем, чтобы провизия хорошо охранялась, чтобы еда была готова вовремя, чтобы блюда были поданы на стол в необходимом количестве и в нужное время, дабы они не остыли, и чтобы пища соответствовала вкусовым пристрастиям хозяина, наконец, чтобы в кладовую и в тайную кухню, которой он командует, не заходил никто посторонний, а в некоторых случаях даже домашняя прислуга. Кроме вышесказанного, он должен с высочайшей бдительностью следить за тем, чтобы еда, которую вкушает его хозяин, была отменного качества, посему ее должно касаться как можно меньше рук, во избежание порчи или даже отравления. Короче говоря, господин главный птичник, главный повар держит в своих руках жизнь собственного хозяина.

– Я понимаю, о чем вы говорите, но я всего лишь позволил себе попрощаться с…

– Дорогой господин главный птичник, на основании того, что я сейчас позволил себе восстановить в вашей памяти, обращаюсь к вам с просьбой прощаться и здороваться по правилам, установленным в доме Спады, а также с надлежащим почтением обращаться к главному повару, – изрек дворецкий скорбным голосом, словно нанес объекту нашего обсуждения, который в этот момент уже давно думал о чем-то своем, глубокую обиду.

– Хорошо, я обещаю вам это, глубокоуважаемый господин дворецкий, – ответил я, невольно попадая под влияние его речи, изобилующей официальными оборотами, хотя вообще-то я обычно обращался к дону Паскатио по фамилии.

Однако, как видно, природные наклонности дона Паскатио обострились из-за серьезной подготовки к свадьбе.

– Господин главный птичник, – сказал он мне наконец, – Как мне было сообщено, некий чужеземный кавалер, удостоивший нас чести принимать оного в качестве личного гостя его высокопреосвященства кардинала Спады, изъявил желание, чтобы вы прислуживали ему в эти дни. Мне известно, что речь идет о важной персоне, и я не желаю вмешиваться, но надеюсь, что вы будете выполнять также свои обычные обязанности с тем же пылом, разумеется, если сие не будет противоречить желаниям вышеупомянутого кавалера.

– Простите, но откуда вам это известно? – спросил я не без удивления.

– Так мне доложили, очень просто и… да, я надеюсь, что могу рассчитывать на вашу лояльность и ответственность, – ответил дон Паскатио.