— А если все же солдаты догадаются и нападут с моря? Что тогда? — вслух прикидывал Великанов, приглядываясь к зеву в левой стене своей крепости. — Глубина у самой пробоины всего метр… Нет, — решительно тряхнул он головой, — не сообразят, они просто не знают, как корабль выглядит с этой стороны. А если все-таки сообразят? Тогда плохо. Внутри парохода три трапа. Нападающим можно укрываться за железными переборками промежуточных палуб. Вот она, моя ахиллесова пята…

Федя живо представил десятки солдат, с криками влезающих по ржавым лестницам… «И все это на меня одного!..»

Только прогнал эту мысль, как пришла новая, от которой сразу похолодело внутри. Солдаты вряд ли догадаются, но Гроссе Он-то наверняка знает о пробоине. Не может быть, чтобы он не осмотрел пароход…

Что делать?

Вдруг лицо Феди изменилось, он весь превратился в слух. Колокол! Он ясно слышал корабельный колокол. Где-то отбивали туманную рынду. Еще раз, еще… Ну да, судно стоит в открытом море. Но какое судно? Может быть, опять этот сторожевик? Ничего удивительного, он пришел снять солдат, застрявших на берегу.

Великанов совсем приуныл. Крепость стала вдвойне уязвимой. Несколько снарядов из пушки — и все. Он почему-то не подумал о своем «Синем тюлене». Может быть, потому, что знал: угля на пароходе оставалось всего на трое суток. А из Императорской он вернется не раньше пяти суток… и то если уголь грузить будет все население. Ходу-то немного, всего несколько часов, а вот погрузка… Федя еще прислушался: колокол продолжал звонить, вахтенный бил четко и сильно. «Сил много у мужика, — невесело усмехнулся юноша, — только позавтракал, наверно. Ну, будь что будет».

Он собрался уйти в каюту, но его насторожили новые звуки, донесшиеся с моря. Он расслышал характерное постукивание весел в уключинах, всплески и человеческие голоса. Да, да, и голоса доносились из тумана. Федя сжал винтовку и затаил дыхание.

Постукивание уключин делалось все громче, и все сильнее билось Федино сердце. В тумане показалось темное пятно. И оттуда — голоса:

— Пароход. Удачно. С какой стороны подходить?

— К пробоине с левого борта, посередине, как в бухту. «Да ведь это Серега Ломов! — Феде захотелось кричать и плясать сразу. Но он сдержался. — А вдруг ошибаюсь?» Нет, шлюпка шла уже вдоль борта, и юноша сразу разглядел и скандинавскую бородку Ломова, и Потапенко, и Степана Федоровича Репнина. И Таню…

— Сюда, сюда! — заголосил он во всю мочь.

— Федя! — отозвалась Таня. — Федя…

Великанов сбежал вниз к самой пробоине и, поворачивая шлюпку за нос, помог ей войти в «гавань».

— Хорош! — сдерживая усмешку, осмотрел Федю Степан Федорович. — В каком виде гостей принимаешь…

Тут только Великанов вспомнил, как он одет, вернее, раздет, — и бросился к трапам.

— Федя, Федя, — едва успела крикнуть девушка вдогонку белополосатому привидению, — папа пошутил!

— Проводи всех в капитанскую каюту, Таня, туда, где печка, — донесся голос юноши откуда-то сверху.

— Найдем, — откликнулся Ломов. — Ты, старик, жив, а штаны… ладно, потом разберемся.

Несколько пар ног застучали по железным ступеням. Отзвуки шагов будили гулкое эхо в пустых корабельных помещениях. Федя тем временем сдернул с койки лоскутное одеяло и закутался в него, как римлянин в тогу.

Он направился уже встречать своих, но, случайно глянув в открытый иллюминатор, замер.

Потянул ветерок, стало прояснивать, и Федя увидел, что за каменным завалом, на зеленой опушке леса, стоят с десяток солдат и рассматривают пароход. Среди них Федя заметил женщину в черной куртке и марлевом накомарнике, на груди ее кровавился красный крест. Оперся на саблю бородатый фельдфебель Тропарев. Солдаты чувствовали себя в безопасности и не пытались прятаться.

«Как в кинематографе», — мелькнуло у Феди. Так быстро раскручивались события.

В каюту вбежала Таня, за ней появились остальные.

— Здравствуй, мой мальчик! — Степан Федорович крепко обнял Федю.

В старом одеяле из разношерстных тканей тот выглядел презабавно. Таня не выдержала, расхохоталась.

«Как они похожи, — подумал юноша. — Таня вся в отца и лицом, и повадкой».

— Тише, товарищи, — солдаты, — посерьезнел Федя, показывая на иллюминатор. — С ними эта, Веретягина.

Потапенко осторожно посмотрел. Солдаты стояли, продолжая мирно беседовать, Тропарев сказал что-то, все засмеялись.

— Эй, Великанов! — крикнул бородатый фельдфебель своим поповским басом. — Где ты, выходи!

Один из солдат снял с плеча винтовку и загнал в казенник патрон.

— Отставить! — пронзительно крикнула Веретягина. — Я приказала взять живым.

— Не стреляй, Синичкин, — пробасил Тропарев.

— А почему баба командует, по какому праву? — взъерошился солдат.

Федя наскоро рассказал отцу Тани о кладовке с оружием, но Репнин даже не удивился находке. Взглянув на юношу, он решил иначе:

— Пока действуй, будто ты один. Нас вроде не существует. Твою крепость им все равно не взять. А мы их, как миленьких, ухватим, пусть сунутся. Ну-ка, дружок. — Репнин протянул ему медный рупор, взятый со шлюпки.

— Великанов! — еще раз рявкнул Тропарев.

Пароход откликнулся могучему голосу эхом.

— Я Великанов! — Федя помахал из иллюминатора рукой.

— Выходи на палубу, — гудел фельдфебель, — али срамно без порток-то?

Солдаты прыснули со смеху.

Юноша высунул рупор в иллюминатор. Солдаты шарахнулись, решив, что это какое-то оружие.

— Мне и здесь хорошо, — сказал Федя. — Что вы хотите?.. — Теперь его голос звучал посильнее фельдфебельского.

В лесу откликнулось эхо.

— Слезай к нам, — потребовал Тропарев.

— Никуда я не пойду. И ко мне никто из вас живым не доберется. — Федя с удовольствием подумал, что теперь онне одинок и впрямь никого сюда не пустит.

— Смотри, худо будет, — погрозил саблей Тропарев. — Ежели сами снимем — башку оторвем.

— Солдаты, — метнулась Лидия Сергеевна, — рубите деревья! Надо сделать лестницу.

— Топоров нет, барыня, — сказал фельдфебель.

— Так пошли за топорами!

— Да вон лестница лежит, поставить бы ее к борту — и все, — кивнул фельдфебель на парадный трап.

— Кто на камни спустится, — сказал Федя в рупор, — застрелю. — И выставил в иллюминатор ствол винтовки.

Среди солдат произошло смущение: кто нырнул за валун, кто плюхнулся прямо на землю, кто, петляя, побежал к леску.

Тропарев не пошевелился. Мадам Веретягина спряталась за широкой спиной фельдфебеля.

А за Федей, невидимый снаружи, стоял Танин отец и присматривался к «полю боя». От правого борта парохода крупные камни грудились, поднимались кверху. За ними, примерно на уровне верхнего мостика, — полянка, поросшая травой и кустарником. Потом хвойный лес. А в море тянулась словно хребет доисторического животного, скалистая гряда, столь опасная для кораблей.

Солдаты стояли на самом краю зеленой площадки, какраз напротив Фединого иллюминатора; до них было не так уж далеко, около двухсот шагов.

Увидев, что Федя не стреляет, солдаты, сконфуженно пересмеиваясь, вернулись обратно.

Тропарев отвел сестру милосердия в сторону и стал что-то объяснять ей, показывая то на пароход, то на лес. Наконец Веретягина утвердительно качнула головой.

«Согласилась», — подумал Федя, пытаясь догадаться, о чем шел разговор.

— Великанов, — крикнул фельдфебель, — слушай меня! Мы идем хоронить поручика Сыротестова. А вернемся, если ты не вылезешь, мы тебя, как гнуса, выкурим.

Федя молчал. Известие о смерти поручика удивило, но почему-то не обрадовало его, он недоумевал: «Что у них там происходит?»

Тропарев скомандовал солдатам. Только теперь Федя заметил носилки с телом, прикрытым офицерской шинелью. Двое остались на полянке — видимо, сторожить Великанова.

Как только мадам Веретягина и остальные скрылись в лесу, караульные принялись собирать хворост для костра.

— Теперь докладывай, что с тобой стряслось, — сказал Репнин, усаживаясь на перевернутый ящик из-под австралийского масла. Он зачерпнул трубкой махорки из кисета и сунул кусок газеты в печку. Когда бумага вспыхнула, Степан Федорович с удовольствием раскурил носогрейку.