— Надя, блять, не беси меня! — прервал я её вопли. — Я приехал домой, вас нет… где Егор? — зашипел в конце.

— Мы в больнице, Егор сломал руку, — выпалила она.

— Что, блять? — прорычал я, сжимая кулаки. — Надя, твою мать, твоя единственная забота — это Егор, так какого хрена ты за ним не смотришь?

— Не ори на меня! Это просто вывих, и я его мать, мне больнее, чем ему, — огрызается в ответ.

— В какой вы больнице? — выдыхаю я.

— В третьей, — обижено бурчит Надя.

— Сейчас буду, — выплёвываю я и отключаюсь.

Разговор о разводе придётся отложить, сейчас это будет невовремя. Злость на Надю, за то, что не уследила за сыном, рассосалась, это ребёнок, да ещё и такой неугомонный. Перелома действительно не оказалось, просто вывих, врач подтвердил. Но сердце сжимается, когда вижу его маленькую прибинтованную ручку. А Егору это даже нравится, попросил намотать и на другую ручку эту белую штуку. Мой герой.

Месяц пробыл дома, не мог по-другому, если бы не сын, давно бы вернулся к Саше. Я ей больше не звонил, как и она мне. Эта пауза нужна нам обоим. Я понял, что не жить мне дальше без неё. Надеюсь, ей хватило этого времени, чтобы понять, что ей тоже не жить без меня. Я знаю, что она меня любит, сама призналась, когда ссорились возле ворот.

Про развод Надя сама заговорила, но на моё быстрое согласие отреагировала бурно. Я понял, что она лишь хотела напугать меня этим. За месяц я к ней ни притронулся, спали в разных комнатах. Без скандала не обошлось, но в итоге до неё дошло, что нет никакой любви, или она сделала вид. Но согласилась, что развод — это лучше, чем жить с человеком, который тебя не любит. Разобрались.

Связь держу только с Гришей, он утверждает, что в отеле всё хорошо, по крайней мере, так ему говорит Саша.

Слушание по поводу развода будет через два дня, после этого я сразу поеду к моей женщине, я уже очень сильно по ней соскучился. К тому же с Егором всё хорошо, могу ехать со спокойной душой.

Утро. Звонок с незнакомого номера. Ответил. Сердце ушло в пятки. По спине прошёл холод. Руки затряслись.

То, что я услышал в трубке, заставило меня испытать огромное чувство страха: страха потери, страха недосказанности, страха одиночества, а ещё невыносимую боль.

Дима

За стеклом на большой кровати лежит маленькое изувеченное тело, не шевелится, не дышит… сама. Вокруг неё пикающие аппараты, капельницы, изо рта какая-то трубка торчит, маленькая ручка перебинтована до плеча, на лице красные маленькие порезы, голова наполовину в бинте, глаза закрыты. Господи… поменяй нас местами.

— С ней всё будет в порядке, — слышу голос издалека.

Вытираю слёзы, которых даже не заметил, и поворачиваюсь.

— Миша! — беру его за шиворот рубашки и припечатываю к стене. — Это ты? Ты был за рулём? — шиплю ему в лицо, готов разорвать его на куски.

— Успокойся! — отталкивает меня. — Нет, не я. Она сама была за рулём, — отвечает и поправляет рубашку.

— Что случилось? Она же хорошо водит? — прищуриваюсь я.

— Что конкретно, никто не знает. В машине она была одна. По заключению специалистов, она потеряла контроль, и машина врезалась в дерево, хорошо так врезалась. Повезло что не со стороны водителя, — он говорит, а я представляю это в голове, и меня трясёт ещё сильнее.

— Она как? — не отрывая взгляд от Саши, которая находится по ту сторону стекла, спрашиваю я.

Я только приехал, одна из медсестёр проводила до реанимации и позволила постоять по эту сторону. Обещала, что врач скоро придёт и ответит на мои вопросы.

— Уже хорошо. Не знаю, где она купила эту машину, обязательно выясню, но подушка безопасности ударила слишком сильно, таким образом, сломанные рёбра пробили лёгкие, дышать самостоятельно пока не может. Головой ударилась, но не сильно, лёгкое сотрясение. И множество мелких порезов от разбившегося стекла, — проговорил он.

— Ясно. Спасибо. Спасибо, что позвонил, — так и не повернувшись к нему сказал я.

— Я бы не звонил, — вдруг выдаёт он. — Но… — тут я поворачиваюсь к нему.

— Что? — встревоженно спрашиваю я.

— Я всё знаю… про вас, — говорит он, глядя в мои глаза как-то обвинительно.

— Всё? — уточняю я.

— Да, всё, даже про вашу связь ещё тогда, хотя и так подозревал. По вашим взглядам было ясно, что между вами нечто большее.

Я хотел спросить, что дальше, но…

— Она беременна… от тебя, — оглушает он меня.

— Что с ребёнком? — первое, что я спросил, сделав шаг к нему. — И откуда ты знаешь? — прищуриваюсь.

— Врач посвятил, с ребёнком всё хорошо, была угроза выкидыша, но врачи успели его спасти.

— Ребёнок мой? — спрашиваю я.

Даже если нет, мне всё равно. В первую очередь, это её ребёнок.

— Да, твой. Срок восемь недель, я тут точно ни при чём. Мы давно уже не…

— Я понял! — рычу я, не желая слышать этого. — Я могу к ней зайти?

— Сегодня нет, это реанимация. Завтра её переведут в палату, и тогда можно будет. Можешь идти отдыхать, я так понимаю, ты ехал издалека, и, наверное…

— Я никуда не пойду! — перебил его я.

Я теперь не отойду ни на шаг от неё.

— Как хочешь. Я сообщил её родителям и Лене, она скоро будет. А родители только завтра подъедут, — посвятил он меня.

— Хорошо, — кивнул и вновь припал к окну, мысленно прося Сашу не сдаваться.

Лена нашла меня на ступеньках больницы.

— Дим! Боже, ты плачешь, что с ней? — испуганном голосом спрашивает Лена.

Плачу?! А, да, глаза покрыты пеленой, щёки мокрые. И мне пофиг, что это всем видно. Моя любимая лежит бездвижно за толстым стеклом.

— Говорят, опасность нет, — отвечаю я, затягиваясь сигаретой.

— Дима, — Гриша похлопал по плечу.

— Вы знали, что она ждёт ребёнка? — спрашиваю я этих "общих, близких" друзей.

— Чтоооо? — глаза у Лены полезли на лоб.

— Нет, мы не знали, — спокойным тоном ответил Гриша.

— Ребёнок, он?… — дрогнувшим голосом спрашивает Лена.

— Нет, слава богу, успели вовремя, — мотаю головой.

— Фух, — вздохнула с облегчением Ленка. — Как она?

— Без сознания, неизвестно, когда очнётся.

Они побыли немного ещё в больнице, а после уехали, обещав, что завтра зайдут. Я просидел всю ночь возле реанимации, а утром, как только Сашу перевели в палату, я сел с ней рядом, взял её маленькую ручку в свои ладони и больше не отходил от неё, пока меня не отвлёк женский голос.

— Извините?

Я поворачиваю голову, вижу мужчину в возрасте и узнаю в нём отца Саши, значит, женщина — её мама.

— Здравствуйте, — ворвался в палату Миша.

— Вас здесь слишком много, — недовольным голосом говорю я.

— Что? — возмущается женщина.

— Милая, он прав… — говорит мужчина.

— Я вам объясню всё, — сказал Миша, и все вышли из палаты.

Ворвались толпой, блять, моей малышке нужен воздух, она дышит за двоих.

Самые ужасные сто шестьдесят восемь часов в моей жизни. Семь дней моя девочка лежит, как неживая, только пиликанье этих приборов даёт знать, что она жива. Врач говорит, что всё в порядке, это только вопрос времени, когда она очнётся. Уже даже самые мелкие порезы затянулись.

Марта, мама Саши, всё время пытается меня накормить, а у меня кусок в горло не лезет. Но есть нужно, мне нужны силы: когда моя девочка очнётся, я не должен грохнуться в голодный обморок. Отношения между мной и родителями Саши быстро наладились, видимо, Миша рассказал им всё и в красках.

Лена с Гришей каждый день приезжают, всё пытаются отправить меня отдохнуть. Нет и ещё раз нет. Я пойду отдыхать, и вдруг по закону подлости она очнётся, а меня нет.

Нет. Нет. Нет.

Её родители остановились в "Орхидее “, днём сидят в больнице, ночью уходят в отель, и так неделю уже.

В привычном уже графике помыл лицо холодной водой, вышел покурить и выпил двойной кофе. И вот опять сижу возле кровати и держу холодную ручку моей малышки. Вдруг её пальчики зашевелились, я поднял голову. Нет, не померещилось, моя девочка смотрит на меня своими карими глазками.