– Заткнись! – рявкнул я, почти теряя сознание, и двинул ободранным о снег и утратившим чувствительность кулаком прямёхонько в переносицу ведьмы. Кулак пробил тонкую снежную корку... и высунулся наружу, в пустоту...

Разум отказывался в это верить. Я так замёрз, что, казалось, даже сознание моё оледенело и не сразу отреагировало на это чудесное открытие: путь к свободе был в нескольких дюймах от моей головы!

К этому моменту обе моих ноги успели онеметь, но я всё же ухитрился выкарабкаться наружу при помощи рук и посоха. Это было как заново родиться на свет. Я жадно хватал ртом свежий холодный воздух, я расшвыривал снег в стороны, барахтался что было сил, пока наконец не высвободил своё тело из проклятой западни и не растянулся на сверкающей снежной поверхности.

Отдышавшись, я взглянул вверх. Горная тропа, с которой нас смело лавиной, оказалась неправдоподобно высоко. Мне даже не верилось, что, свалившись с такой высоты, я смог остаться жив.

Я с сомнением оглядел снег вокруг себя и только тут заметил, что на нём виднеется множество красных пятен. Ощупал голову и поднёс ладонь к глазам. Так и есть – все пальцы в крови. Выходит, я не так-то легко отделался, голову поранил. Холод, царивший в снежной пещере, где я был погребён, замедлил кровотечение, и всё же меня начало подташнивать, всё тело охватила слабость...

И тут я увидел её руку.

Она торчала из снега футах в трёх от меня.

«Она этого не заслуживает», – прозвучал где-то в глубинах сознания голос Шейри, но я, наплевав на все предостережения колдуньи, бросился спасать Энтипи. Схватил её руку. Та оказалась ледяной и как будто безжизненной. Я потянул её на себя с такой силой, что ещё немного, и она оторвалась бы от тела.

– Энтипи! Я здесь! Только не умирайте! Прошу, заклинаю вас! – вопил я что было мочи, с ужасом осознавая, что, быть может, обращаюсь к покойнице.

Воткнув посох в снег, я принялся обеими руками с невероятной скоростью откапывать принцессу. Сверху за этим моим занятием равнодушно наблюдали остроконечные вершины гор. Им было плевать, живы мы или умерли.

Я продолжал взывать к принцессе, чтобы она знала, что я здесь, что я её не бросил. Она не отзывалась, не пыталась высвободиться из снега и вообще не подавала никаких признаков жизни. Её высочество если ещё и не умерла, то наверняка была без сознания. К счастью, руки у меня были на редкость сильными, просто-таки неутомимыми, а цель оказалась так близко... Мне понадобилось всего несколько минут, чтобы бережно отгрести снег от её головы и шеи, сбросить его с недвижимой груди, а после вытащить наружу всё окоченевшее лёгкое тело.

Глаза у принцессы были закрыты, одежда обледенела, кожа на лице побелела настолько, что даже отдавала голубизной. Словом, вид у неё был тот ещё, но я предположил, что наверняка и сам сейчас выгляжу не намного лучше. Я её как следует потряс, чтобы она пробудилась от своего глубокого сна. Никакого результата. Приложил ухо к её груди, пытаясь уловить биение сердца. Мне почудилось, что там, внутри, что-то трепещет, но мог ли я быть уверен, что не принял желаемое за действительное? Одно было ясно: принцесса не дышала.

– Ну давайте же, приходите в себя! – крикнул я. – Дышите!

Принцесса не ответила. Я ещё разок её тряхнул, и снова без толку. Мне оставалось только одно, и я это тотчас же проделал: разжал ей зубы и, сделав глубокий вдох, приник к холодному, как лёд, рту и стал вдувать воздух в её лёгкие. Старался делать это медленно, в естественном ритме дыхания человека, пребывающего в покое и безмятежности. Грудь её вздымалась и опускалась, но только благодаря моим усилиям. Я упрямо продолжал накачивать её лёгкие воздухом, но в душе у меня росло отчаяние. В конце концов я потерял счёт времени и при всём желании не мог бы сказать, сколько минут или часов простоял на коленях, склонившись над Энтипи и вдувая воздух в её рот. В конце концов у меня начало темнеть в глазах.

Я как мог боролся с подступавшей дурнотой, но силы стремительно меня покидали.

И я сдался. Проиграл, как всегда. Как мне, должно быть, на роду было написано. Уронил голову на грудь несчастной и остался недвижим...

Но не вполне: вдруг голова моя приподнялась вверх... и опустилась вниз... и снова немного приподнялась...

Она дышала.

«Вот ведь сукин сын», – успел я подумать, прежде чем потерял сознание.

Очнулся я от боли во всём теле и с удивлением обнаружил, что нахожусь в пещере, в благословенном тепле.

Просторная и сухая, пещера не просто служила кому-то убежищем от непогоды, она была превращена во вполне уютное подобие нормального человеческого жилища. На стенах было укреплено несколько факелов, которые заливали всё помещение светом и, кроме того, его согревали.

Я возлежал на высокой охапке соломы, тонкий слой которой покрывал весь земляной пол насколько хватал глаз. Справа от меня на таком же соломенном ложе распростёрлась принцесса. Она казалась спящей.

Но тут что-то мелькнуло в глубине пещеры, там, куда не доставал свет факелов и где сгущались тени. Приглядевшись, я понял, что в дальнем углу сидит, прислонясь к стене, какой-то человек, вероятней всего мужчина, и не отрываясь глядит на меня. Я сел на своей постели из соломы, морщась от боли в суставах и мышцах, и стал пристально всматриваться в тёмный угол, где расположился незнакомец. Но лицо его оставалось в тени.

– Кто вы? – спросил я.

Тот медленно поднялся на ноги. Мне со страху даже почудилось, что он не просто встал, а будто бы развернулся, вытянувшись вверх, словно змея. И сделал шаг вперёд. Потом ещё один и ещё, пока не очутился в круге света от ближайшего факела.

У меня перехватило дыхание.

Тэсит уставился на меня не мигая единственным своим глазом.

Я испустил пронзительный вопль и вздрогнул всем телом, словно пробуждаясь от кошмарного сна. Но, снова оглядевшись по сторонам, к ужасу своему обнаружил, что по-прежнему нахожусь в пещере и что это жуткое видение предстало передо мной не во сне, а наяву. Вот и ложе из соломы, факелы, вон там недвижимая Энтипи, а вот он, Тэсит, собственной персоной. Эхо моего крика замерло в вышине под сводами пещеры. Тэсит молча продолжал сверлить меня взглядом. Я покосился на принцессу. Она слегка шевельнулась, но так и не пробудилась от сна.

Справа от меня лежал мой меч, слева – посох. Он поместил оружие на расстоянии вытянутой руки от моей постели. Но Тэсит был не из тех, кто легко прощает такие обиды, как та, которую я ему причинил. Он оставил мне посох и меч только потому, что не сомневался в своей способности рассчитаться со мной независимо от того, буду ли я вооружён или безоружен. Да уж, уверенности в себе ему по-прежнему не занимать. Чего никак нельзя было сказать о вашем покорном слуге.

Он по-прежнему молчал. Я тоже не говорил ни слова. Несмотря на животный ужас, который меня буквально парализовал, мне было любопытно, кто же из нас первым произнесёт хоть слово.

Разумеется, это сделал он.

– Как ты мог? – были первые его слова. Вернее, я попросту догадался, что он именно это хотел сказать, тогда как в действительности изо рта его вырвалось нечто невнятное вроде: «Катымо». Я нахмурился.

– Что?

Он с выражением досады закатил свой единственный глаз и повторил вопрос медленно, по слогам, и почти отчётливо. А я снова переспросил:

– Как я мог – что?

Тэсит покачал головой, недоумевая и досадуя, почему это я делаю вид, что мне непонятен его вопрос, да и сама суть происходящего. Он спрашивал, как я мог столь коварно и подло предать его, проявить такую чёрную неблагодарность после всего, что он для меня сделал. Он прекрасно понял, что я отдаю себе отчёт в тогдашнем своём поступке и лишь разыгрываю непонимание, чтобы потянуть время, и потому больше не стал повторять свой вопрос.

Теперь только, увидев его вблизи, я смог вполне оценить ущерб, который причинил его внешности несколько месяцев тому назад. На лбу у него остался глубокий шрам от раны, нанесённой моим посохом. Кожа срослась неровно, зигзагом, и это нисколько не красило моего бывшего друга. К этому следовало добавить слегка покривившийся нос и свёрнутую вбок челюсть. Я успел заметить зияющие провалы у него во рту, в тех местах, где прежде были зубы. Вдобавок к утрате внятности и чёткости речи он ещё и издавал сквозь эти щербины какой-то свистящий звук, когда произносил некоторые согласные. Его свалявшиеся и растрёпанные волосы лоснились от жира, не в лучшем виде пребывала и борода. Он теперь даже отдалённо не походил на героя.