– Сделайте же что-нибудь! – потребовала она.

– Делаю! – огрызнулся я. – Держусь за него. Иначе он давно летел бы без нас. – Я что было сил цеплялся одной рукой за горло этого вспыльчивого великана, другой же то и дело пытался поместить свой посох, как прежде, поперёк его шеи, но всякий раз, как мне это почти удавалось, хитрая птица дёргала головой и отводила посох в сторону. Я просто измучился от тщетных стараний его таким образом «запрячь».

Но вот он прекратил снижение и снова взмыл ввысь. У нас с Энтипи перехватило дыхание. Однако на сей раз подъём продолжался недолго. Набрав нужную ему высоту, феникс расправил крылья и на сумасшедшей скорости понёсся над землёй. Трудно было поверить, что он появился на свет меньше часа назад. Дитя мастерски владело своими огромными крыльями. Деревья, ручьи, поляны, тропинки так и мелькали под нами, как гигантская карусель.

– Куда это он? – возмутилась Энтипи. – Пусть повернёт! Заставьте его!

Голос её был едва слышен. Ветер, свистевший в ушах, почти оглушил нас обоих. Я и без указаний Энтипи понимал, что феникса следовало заставить переменить курс, но как мне было с ним справиться? Он ведь с каждой секундой становился всё сильней. Я пытался толкать его в затылок, с силой сдавливал рукой его шею, но всё без толку. Этим я только одного добился – окончательно вывел его из себя. После очередного моего толчка в боковую часть головы феникс угрожающе щёлкнул клювом. И я счёл за благо больше его не беспокоить. Стал тешить себя мыслью, что могу, если захочу, в любой момент его прикончить остриём посоха или мечом, хотя и понимал, что ни в коем случае этого не сделаю. Я ж ведь не самоубийца. А падение с такой высоты означало для нас с принцессой верную гибель. Так что пусть уж феникс пока поживёт.

Между прочим, о том, куда он держал путь, я вроде как догадался. Вернее, был почти уверен, что знаю, куда он нас уж точно не понесёт.

Моя мать была совершенно права, когда рассуждала о судьбе и её велениях. Я только что снова её вспомнил, как она вслух предавалась своим мечтам о моём великом будущем. К сожалению, та судьба, которую она провидела и предсказала, была не моя, а Тэсита. И я взял да и похитил её у него. А феникс, это полумифическое создание, без труда улавливает своим внутренним чутьём веления судьбы и им повинуется. И умеет отличать ложь от правды и то, чему быть надлежит, от того, что творится по чьему-либо произволу. Теперь-то он уж точно уверился, что человек, взобравшийся на него верхом, то есть ваш покорный слуга, не имел на это никакого права. Судьбой фениксу было назначено помочь Тэситу в спасении принцессы и доставить их обоих в истерийский дворец, где они жили бы в любви и счастье и умерли бы в один день. Но поскольку я грубо и бесцеремонно вмешался в ход событий, заняв чужое место, феникс решил унести меня в противоположном от дворца направлении, причём как можно дальше. Насколько мы с Энтипи стремились вернуться в резиденцию Рунсибела, настолько же строптивый и рассерженный гигант был полон решимости этому помешать. Он добросовестно выполнял всё, что было поручено ему госпожой судьбой, и лично у меня язык бы не повернулся поставить это ему в упрёк.

Энтипи стала требовать от меня ответа, куда летит феникс. На это лишь одно можно было сказать – для него самого важно не куда он нас доставит, а откуда унесёт прочь. Птица следовала чётким указаниям судьбы, но не собственной, нет. Моей. А я понятия не имел, какова она.

И рассчитывал, как прежде, в случае необходимости прибегнуть к импровизации. Порой мне это неплохо удавалось.

Энтипи сердито замолчала. Меня это обрадовало прямо-таки до глубины души: надо было попытаться сориентироваться, определить, хотя бы примерно, в какой части мира мы с ней очутились. Я мог быть вполне уверен лишь в одном – путь наш лежал строго на запад, поскольку оранжево-багровый диск солнца, всё ниже склонявшийся к горизонту, виднелся впереди, в необозримой дали. Надвигались сумерки. Это не сулило нам с Энтипи ничего отрадного: в темноте невозможно будет разглядеть, куда нас несёт проклятая птица. Вот потому-то, пока солнце ещё светило, я напряжённо вглядывался в проносившиеся под нами ландшафты, надеясь приметить хоть что-то знакомое, пусть только с чужих слов – замок, горную гряду, озеро.

Мы находились за пределами Истерии. В этом я нисколько не сомневался. Феникс продолжал полёт, не сбавляя скорости, и я даже отдалённо не мог предположить, куда он нас в итоге затащит. Подумал было даже, мрачно усмехнувшись про себя, что эта полулегендарная птица, родившаяся в огне и, поди, способная вытерпеть любой жар, не иначе как вознамерилась доставить нас на поверхность солнца. Сама сгорит, ей-то не привыкать, а заодно и от нас избавится.

Феникс наклонил голову, и мне показалось было, что это он заходит на посадку. Но увы! Чёртов переросток всего лишь изменил направление полёта, свернув на северо-запад. И ещё энергичней замахал гигантскими крыльями, чтоб ему пусто было! Чем дальше мы продвигались в этом новом направлении, тем делалось холоднее. Я забеспокоился, уж не решил ли феникс дотащить нас до самого Холодного Севера, чтобы мы угодили там прямёхонько в руки короля Меандра. Вдруг тому вздумалось хотя бы на время возвратиться в собственные владения, чтобы отдохнуть от скитаний? Прошло ещё несколько минут, и дыхание, вырывавшееся у меня из носа и рта, стало превращаться в пар. Мне от этого зрелища сделалось ужасно неуютно. Но с Энтипи я своими чувствами не поделился, потому как подозревал, что любое высказанное мной сомнение, недовольство, опасение будет ею воспринято как проявление слабости, и тогда мне не поздоровится от её острого, как бритва, языка. Да какое там не поздоровится – девчонка меня просто словесно уничтожит! Сумею ли я в таком случае побороть искушение столкнуть её вниз? Если только феникс ещё прежде не разделается с нами обоими...

Стоило мне об этом подумать, как Энтипи, будто назло, соблаговолила удостоить меня своего августейшего внимания.

– Где это мы? – капризным тоном осведомилась она и с угрозой прибавила: – Только попробуйте ответить: «На спине феникса»! Я вас тотчас же вниз столкну!

– Почёл бы за счастье для себя избавиться от вашей компании, принцесса, даже такой ценой.

– Ах, какой же вы, право, грубиян!

Я расхохотался:

– И это вы мне говорите?! Вы?! Вот уж что называется – с больной головы да на здоровую.

– К вашему сведению, я принцесса. Особа королевской крови, которой дозволено гораздо больше, чем любому из подданных её отца. Я могу говорить что захочу, кому захочу и когда захочу. Итак, ответьте, почему вы так грубы? – Помолчав и не дождавшись от меня ни слова, она решила высказать собственное предположение: – Не иначе как потому, что ненавидите и презираете женщин. – Она кивнула, явно удовлетворившись таким объяснением, и повторила с оттенком осуждения: – Ненавидите и презираете.

Я вздохнул:

– Не больше, чем всех остальных.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ваше всемилостивейшее высочество! Я готов отдать всё на свете, всё, понимаете, лишь бы не углубляться в этот предмет. Давайте помолчим.

Энтипи, насупившись, отвернулась.

Лишь только стемнело, феникс опустил голову и резко устремился вниз. Его неожиданный манёвр сопровождался двумя истошными воплями: один, бог весть по какой причине, издала сама птица, другой вырвался из груди перепуганной Энтипи. Я сам готов был завопить, как раненый вепрь, и, клянусь, резкое движение феникса повергло меня в такой ужас, что, не закуси я до крови нижнюю губу, мой безумный вой перекрыл бы оба их голоса.

– Остановите его! – потребовала Энтипи.

Но я, к глубокому своему сожалению, не представлял, как выполнить её приказание. Идея умерщвления этого монстра казалась мне не более привлекательной, чем прежде. Всё, что мне оставалось, – это держаться за его проклятую шею изо всех сил и молиться богам, чтобы этот идиот сел наконец на землю. Или, если ему в безмозглую голову придёт нас сбросить, чтобы это произошло как можно ближе к земной поверхности. Но боги, как, впрочем, и всегда, стоило мне к ним мысленно обратиться, только посмеялись над моей беспомощностью, не пожелав ничем помочь. Я готов побиться об заклад: чем отчаяннее становилось наше с принцессой положение, тем веселей они хохотали. Своеобразное чувство юмора, что и говорить.