Я разорвала заявление и бросила в огонь. Это действие вспомнилось мне очень отчетливо, когда на следующий день заявление снова появилось на вершине стопки бумаг.

Виридиус позволял мне иногда брать выходной, чтобы не забрасывать занятия с Ормой; за три дня до того, как Комонот должен был явиться и повергнуть дворец в хаос, я решила, что заработала еще один перерыв. Одевшись потеплее, я повесила уд на спину, флейту сунула в ранец и первым делом отправилась в консерваторию святой Иды. Я только что не вприпрыжку летела вниз по склону, наслаждаясь чувством свободы. Зима еще не выпустила клыки; иней на крышах таял с первым поцелуем утреннего солнца. На набережной реки я купила заварной рыбный крем и стакан чая на завтрак. Сделав крюк, завернула на крытый рынок святого Виллибальда — там было тепло и людно. Буйные пестрые нинисские ленты радовали глаз и сердце; я повеселилась над проделками собаки, крадущей лапшу, восхитилась гигантскими солеными окороками. Было ужасно приятно почувствовать себя безымянным лицом в толпе и просто позволить глазам впитывать всю восхитительную обычность мира.

Но, увы, я уже не была такой безымянной, как раньше. Веселый продавец яблок крикнул мне со смехом: «Сыграй-ка нам песенку, милая!» Я было решила, что он заметил мой уд, который мелькнул у него перед носом, но тут он изобразил пальцами флейту. Она была надежно упакована и скрыта от взглядов, так что увидеть ее он не мог. Значит, вспомнил, что я играла на похоронах.

Тут толпа разошлась передо мной, словно занавес, и прямо перед глазами у меня очутилась вывеска братьев Бродвик, поставщиков ткани. На их лотке высилось множество рулонов войлока. Томас Бродвик собственной персоной стоял за стойкой, сняв шляпу перед широкобедрой матроной, которая только что приобрела несколько ярдов.

Он поднял голову, и на одно долгое мгновение наши взгляды встретились; время будто бы замерло.

Мне подумалось, что можно было бы заговорить с ним; подойти решительно и сказать, что я вернулась к свету и раскаялась в своей слабости к квигам. Вот только я в тот же самый момент вспомнила, что фигурка ящерицы до сих пор лежит у меня в кошельке; мне как-то так и не пришло в голову ее вынуть. От этой мысли я засомневалась и упустила момент.

Он прищурился так, будто прочел вину у меня на лице. Обмануть его теперь уже было невозможно.

Я отвернулась и нырнула в самую густую часть толпы, прижав уд к груди, чтобы защитить его от толчеи. Рынок занимал три квартала, так что у меня были все шансы затеряться. Завернув за угол лотка медника, я выглянула назад в просвет между блестящими чайниками.

Он шел через толпу за мной — медленно и целеустремленно, словно пересекал глубокое озеро. Слава Всесвятым, его выдавал рост, да еще и высокая ярко-зеленая шляпа добавляла лишних три дюйма. Уж наверное мне легче будет заметить его, чем ему — отыскать меня. Я снова двинулась вдоль по ряду.

Я петляла и виляла изо всех сил, но он продолжал висеть на хвосте, и каждый раз, оглядываясь, я видела его немного ближе. Если не броситься бежать, он догонит меня раньше, чем я доберусь до выхода, но это привлечет внимание всех без исключения. На рынке бегают только воры.

По спине катился пот. Голоса торговцев эхом отдавались от сводчатого потолка, но через них пробивался еще какой-то звук, куда более острый и пронзительный, чем неясный гул толпы.

Самое то, чтобы отвлечь от меня внимание.

Завернув за угол, я увидела на бортике городского фонтана двух Сынов святого Огдо. Один проповедовал, а другой стоял рядом с суровым видом и следил, не появится ли стража. Я обогнула толпу и притаилась за спиной высоченного толстого сапожника — судя по кожаному фартуку и шилу в руке — откуда можно было следить за Томасом незаметно для него. Как я и надеялась, Томас замер при виде неистово скачущего по бортику человека с черным пером на шляпе и начал слушать, раскрыв рот, вместе с остальными.

— Братья и сестры под Небесами! — возопил поборник святого Огдо. Перо у него на шляпе подпрыгивало, глаза горели. — Неужели вы думаете, что, однажды ступив в ворота Горедда, главарь чудовищ согласится уйти?

— Нет! — отозвались несколько голосов из толпы. — Гнать бесов прочь!

Сын поднял узловатые руки, призывая к тишине.

— Это так называемое соглашение — чепуха! — всего лишь уловка. Они пытаются усыпить нашу бдительность обещанием мира; они обманом вынудили нашу королеву изгнать рыцарей, которые были когда-то гордостью всех Южных земель, и теперь ждут, пока мы станем совершенно беспомощны. Где наша могучая дракомахия, наше военное искусство? Нет больше никакой дракомахии. Зачем червям сражаться с нами? Они уже выслали вперед легион вонючих квигов, которые вырыли себе норы в гнилом сердце этого города. А теперь, сорок лет спустя, они войдут в ворота по приглашению самой королевы. Сорок лет для этих долгоживущих тварей — ничто! К нам заявятся те же самые чудовища, в битвах с которыми погибли наши деды — и мы должны им доверять?

Толпа разразилась хриплыми криками. Томас с энтузиазмом присоединился к остальным; я наблюдала за ним сквозь лес взлетающих в воздух кулаков. Вот он — мой шанс ускользнуть. Я протолкалась вон из душной толпы и вырвалась из рыночного лабиринта на тусклый солнечный свет.

Холодный воздух прояснил мои мысли, но не успокоил колотящееся сердце. Я вышла всего лишь в квартале от святой Иды и, не теряя времени, поспешила туда, на случай если Томас по-прежнему следовал за мной.

Перепрыгивая через две ступеньки за раз, я добралась до музыкальной библиотеки в считанные минуты. Дверь кабинета Ормы размещалась в просвете между двумя книжными шкафами; казалось, ее там просто приткнули — собственно, так и было. На мой стук Орма просто приподнял дверь, впустил меня, а потом поставил ее на место.

Его кабинет не был помещением как таковым. Он состоял из книг или, точнее, пространства между книгами, где три маленьких окна помешали разместить книжные шкафы у самой стены. Я провела здесь огромное количество времени — читала, упражнялась, училась, не раз даже спала, когда атмосфера дома становилась слишком напряженной.

Орма убрал стопку книг с табурета, чтобы я могла сесть, но сам примостился прямо на другой стопке. Этой его привычке я не уставала умиляться. Драконы больше не собирали золото; реформы Комонота объявили накопительство вне закона. Для Ормы и его поколения сокровищем стали знания. И так же, как делали драконы на протяжении многих веков, он копил свое сокровище, а потом на нем сидел.

Просто оказавшись здесь рядом с ним, я снова ощутила себя в безопасности, но, пока распаковывала инструменты, нервное потрясение изливалось из меня потоком болтовни:

— За мной только что гнались через весь рынок, а знаешь, почему? Потому что я по-доброму говорила с квигом. Я так тщательно скрываю все, из-за чего люди могут ополчиться на меня, и тут оказывается, что причины им вовсе и не нужны. Небеса воткнули мне в спину нож, выкованный из иронии.

Конечно, я не ожидала, что Орма рассмеется, но обычно он хоть как-то реагировал. А сейчас просто смотрел на то, как пылинки танцуют в солнечных лучах, льющихся из его крошечных окон. Зеркальный блеск в стеклах очков скрыл от меня выражение его глаз.

— Ты меня не слушаешь.

Он не ответил; снял очки и потер глаза большим и указательным пальцами. Может, у него проблемы со зрением? Он так и не привык к человеческим глазам — они были гораздо слабее, чем драконьи. В своем настоящем обличии он нашел бы мышь в пшеничном поле. Никаким очкам, даже самым мощным, не сократить такой разрыв.

Я внимательно вгляделась в его лицо. Все же были такие мелочи, которые его взгляду ни за что не различить, а вот мои глаза — вместе с человеческим разумом — их улавливали. Выглядел он ужасно: круги под глазами, бледный, осунувшийся и… Я едва осмелилась произнести это даже про себя.

Расстроенный. Дракон никогда бы этого не заметил.

— Ты нездоров? — Я вскочила и бросилась к нему, все же не смея дотронуться.