Алекса прижималась к единственной надежной опоре в закружившем ее водовороте и упивалась ощущениями, переполнявшими все ее существо. Она любила, любила его безумно, и ничто не могло сравниться с этой сладостной капитуляцией – безраздельной, беззаветной сдачей души и плоти. Когда Кип задрожал над ней и погрузился еще глубже, будто хотел, чтобы мгновение никогда не кончалось, Алекса почувствовала, будто земля разверзлась и поглотила ее. Она вцепилась в него, потрясенная всепобеждающим ощущением, пронзившим ее, как удар молнии.

– Держи меня, Кин, – задыхаясь, попросила она, прижимаясь головой к широкой груди. – Никогда не отпускай, никогда.

Постепенно они затихли и вернулись в тишину спальни. Алекса довольно улыбнулась и немедленно погрузилась в охватившую ее дремоту, обняв Кина рукой и уютно прижавшись головой к его голому плечу.

Кин взглянул на нее и залюбовался темными волосами, поблескивающими в лунном свете, длинными ресницами. Он вспоминал, как она заставила его гореть желанием, и нежно улыбался. Но мысль о Джессике прокралась и сюда и начала преследовать его в темноте. Он осторожно отодвинулся от спящей Алексы, поднялся, надел брюки, подошел к окну и остановился, глядя вниз. Потом нерешительно нахмурился, оглянулся на кровать, где тихо посапывала захмелевшая русалка.

Кин тяжело вздохнул, накинул рубашку, медленно двинулся к двери и исчез в темноте, оставив в одиночестве ничего не подозревающую Алексу.

Алекса с трудом приоткрыла налитые свинцом веки и скорбно застонала.

– Как ты себя чувствуешь сегодня утром, мадам? – весело поинтересовался Кин.

Яркое солнце радостно заливало комнату, но Алекса скорчила гримаску – голос мужа прозвучал как громовой раскат или огромный барабан. Она осторожненько приподнялась, оперлась на локоть и попыталась разглядеть Кина. Он стоял перед умывальником и смывал с лица мыло. Алекса подивилась перемене в его внешности – без бороды он стал даже еще красивее. Если только это вообще возможно, подумала она.

Веселая улыбка вызвала к жизни ямочку на щеке и тонкие морщинки вокруг невероятно синих глаз. Алекса никак не могла понять, как это ему удается выглядеть таким отдохнувшим и приветливым – сама она чувствовала себя просто отвратительно. Усевшись на край постели, она почувствовала, как подкатила дурнота, и немедленно опустилась обратно на подушку. Если вести себя неосторожно, можно растерять все содержимое желудка.

– Ужасно, Кин, я чувствую себя просто ужасно, – слабо пролепетала она, мгновенно побелев. – Есть какое-нибудь средство от этого чудовищного похмелья?

Кин подошел к кровати все с той же приветливой улыбкой.

– Надеюсь, ценный урок пойдет вам на пользу, мадам, – насмешливо заявил он, разглядывая белое как простыня лицо. – Леди, злоупотребляющие вином – особенно тем, которое подают в казино, – всегда расплачиваются на следующий день за свои грешные удовольствия.

– Я не ждала от тебя сострадания и не нуждаюсь в советах о пользе воздержанности, – проворчала Алекса тоном не менее кислым, чем содержание ее вздымающегося желудка.

– Возможно, глоток бренди может поправить дело, – коварно дразнил ее Кин, пока глаза впивали каждый изгиб ее едва прикрытой фигуры.

От одной мысли о спиртном Алекса позеленела.

– О, ты хочешь наказать меня еще больше? – жалобно простонала она.

Кин присел па край кровати, взял Алексу за подбородок и заставил посмотреть ему прямо в глаза.

– Если ты повторишь те слова, которые сказала прошлой ночью, я прикажу Генри приготовить огненную смесь, которая мгновенно исцеляет тяжелейшие похмелья.

Алекса нахмурилась – она решительно ничего не понимала. Прошлой ночью? Предрассветные часы представлялись какими-то туманными обрывками, и ей никак не удавалось сложить их в четкую картину. Неясные образы приходили и тут же ускользали, но она не могла вспомнить, что же именно произошло после того, как ушла из казино.

– О чем ты говоришь? – озадаченно спросила Алекса. Неужели вино развязало ей язык? Что же такое она спьяну сказала Кину? – Что такого могла я сказать, чтобы стоило повторять? – Наверное, она выпила слишком много и ничего не соображала. До вчерашнего дня она никогда в жизни не пила ничего крепче кофе и искренне верила, что вино – корень всех зол.

Кин настороженно посмотрел на нее. Неужели она не помнит события прошедшей ночи, то упоение, что они пережили в объятиях друг друга?

– Ты сказала, что любишь меня, – ответил он. – Помнишь?

Алекса мгновенно побелела еще больше, стала почти прозрачной.

– Нет, – предельно честно отозвалась она.

– Нет – что? Не любишь меня или не помнишь, что призналась? – настойчиво спросил Кин, следя, как коршун, за ее лицом, чтобы понять, лжет она или нет.

– Я бы предпочла обсудить это в другой раз. Я не могу состязаться с тобой в остроумии в столь ранний час. – Алекса накрыла подушкой пульсирующую болью голову. Ей хотелось только одного – чтобы Кин оставил ее и позволил тихо умереть.

– А я предпочел бы обсудить это именно сейчас, – настаивал Кин, отнимая у нее подушку. – Я хочу знать: то, что ты сказала ночью, – это правда или очередная из твоих издевательских игр? Ты уже однажды раньше говорила, что любишь меня, а спустя тридцать секунд заявила, что вес это ошибка и недоразумение. – Алекса попыталась заползти под простыню, но Кин накрутил ее черные волосы на руку, как лассо, заставляя ее или ответить, или рискнуть расстаться с этой роскошной гривой. – Я требую честного ответа, и требую его сейчас!

– Почему? – отпарировала Алекса, скрипя зубами, чтобы не закричать от боли. – Потому что собираешь разбитые сердца, как осейджи – скальпы?

Кин зарычал, в ярости от ее непроходимого упрямства.

– Проклятие, женщина, говори сейчас же – да или нет? Алекса вывернулась, несмотря на угрозу потерять волосы вместе с корнями. Она попыталась посмотреть на Кина, но глаза наполнились горячими слезами. Он снова стремился унизить ее, заставить признаться в том, что было похоронено глубоко в сердце, пока вино не развязало ей язык. Но может быть, подсознательно ей хотелось, чтобы он знал? Сколько еще сможет она прятать свои чувства, ведь они все равно видны в ее глазах при каждом взгляде на него. Да он просто слепой, если не видит, что она любит его.

– Ну, по правде говоря, я…

Слова замерли у нее на губах, когда в дверь постучали. Генри доставил Кину записку. Он прочел, нахмурился и взглянул на Алексу.

– Клинт хочет видеть меня. Немедленно. Я вернусь, как только освобожусь.

Он вышел, а Алекса облегченно вздохнула – ей в высшей степени повезло. Но что теперь делать? Когда Кин вернется, он, вне всякого сомнения, снова задаст ей тот же вопрос. Алекса не могла бы сказать, что с нетерпением ожидает следующей встречи. Лучше сбежать из дома и не возвращаться до позднего вечера. Но, к несчастью, она даже подумать не могла ни о чем, кроме того, чтобы дать своему несчастному телу возможность оправиться от чудовищных последствий выпитых бокальчиков. Никогда больше, поклялась себе Алекса. Она накрыла подушкой раскалывающуюся голову и пожелала, чтобы весь мир провалился в тартарары, пока она не придет в себя.

Алексе удалось избегать встречи с Кином больше двух дней. Когда бы он ни возвращался домой, она всегда куда-то направлялась. Так что они успевали только поздороваться – и одновременно попрощаться. Она готова была поспорить на все свои деньги, что Кин встречается с Джессикой каждую ночь, когда якобы отправляется в казино. Несмотря на эти подозрения, Алекса молчала. Прежние споры и ссоры не принесли никакого результата, так что вряд ли это произойдет теперь. Это просто способ разрядить напряжение и излить досаду. Она должна научиться терпеть и надеяться, что Кин в конце концов поймет тщетность и опасность своих тайных встреч с невесткой.

Но на третий день Алекса не успела удрать. Кин поймал ее в спальне и решительно направился к ней. Она глянула на него с опаской. Он был мрачным, мрачнее, чем когда бы то ни было.